Высокие стены. Тяжелые Грузовики
Шрифт:
***
Поэтому его так зацепил этот молодой водила, Юрик, напарник Гува, когда он скрежетал зубами и говорил про какой-то край, где или, после которого, есть другая жизнь.
Он узнал себя. Когда он, то и дело, перед рейсом, доставал картинку. Потом, доставать уже было не нужно, Мак и так ее мог воспроизвести перед глазами, в любое время дня и ночи, где бы он ни был. И смотрел на нее, настоящую или воображаемую, пока старался удерживать ось к оси всех тех рейсов, которыми он шел. Все потому, что видел, точнее надеялся – где-то есть такое место, со сверкающими
Может этот парень, этот Юрик, ища свой край земли, тоже чего-то хочет, кроме порции масла в начале рейса и фляги – в конце!?
Может, не только он, один, уже старый, но так и не задушенный всей этой чертовой хлябью и отчаянием, Максимус Нагорски, хочет увидеть жизнь и Землю другой!?
Такой, какой, судя по рассказам, которые быстро распространились между бункерами, показал ее Гув. Да, рассказы… это водилы только в рейсе немногословны, чтобы не отвлекаться, а уж за флягами… такой, какой показал ее Гув Мердок. На пару минут разогнав хлябь, очистив поверхность. Чтобы все увидели, что где-то внизу, есть Земля, по которой можно ходить.
По которой можно не гнать тягачи, один за другим, в колонне, ось к оси, всматриваясь в неизвестность, выставляя сорванные потаскушки новичков, обратно в колонну. Где можно ехать на грузовике. А потом остановить его в любой момент, без риска быть похороненным под метром грязного льда с пеплом, этой чудовищной массы, которую они называли то хлябью, то перхотью Земли.
Вот, просто так остановиться, выйти… забраться и лечь на капот, и лежать, сколько угодно, всматриваясь и, видя даль. Даль, которая…
Может, этот мальчик бредит краем Земли не просто так? Может, такой есть!? А там есть все это?
Но, в тот вечер не удалось как следует поговорить. Юрик, понятно, еще не отошел от того, что случилось с Гувом.
Ну и ладно. Мак был спокоен. Он знал, что рано или поздно, Юрик появится в их дальнем, мало кому известном, Восемь-Ноль. Он был уверен, что такие, как Юрик, как и он сам когда-то, не успокоятся, пока не доберутся.
Куда!? Не понятно.
Но, утром уехал с другим рейсом, чтобы потом вернуться в позабытый всеми, Восемь-Ноль. И ждать.
Чего? Он не знал.
Глава 4. Шесть-Ноль
Утром Юрик с трудом проснулся. Оказалось, растянулся, заснул прямо на длинной грязной скамье, тянущейся вдоль стены у столов Шесть-Ноль, как масленщик или летала.
Хотя, водилам полагались отдельные места для сна, как их называли, «плечи». Никто не знал, почему «плечи», кто-то говорил, что вроде, старое название. Но плечи были не так уж плохи. Из старых контейнеров, составленных один к другому, тех, которые не годились на погрузку или были не по размеру.
Ну и еще, водилы могли вдоволь стучать там по стенкам. Пусть эхо разносилось дребезжащим «бам-с…бам-с», зато обитателям бункера было не так страшно. По этому звуку, они узнавали, что это не что-то хреновое падает с неба, вот-вот взорвет их единственное укрытие, а просто
Во всех бункерах, все знали. В жизни водил мало, что существовало, кроме «движок-коробка-кабина» и «ангар-рейс-бункер». И это было сложно. И, такова уж жизнь водителей тяжелых грузовиков.
Вот поэтому, когда один из них не может уснуть, колотит в контейнер, который стал ему домом до следующего рейса, ему подносят очередную флягу, садятся рядом, гладят по волосам, говорят что-то.
И эти герои рейсов, суровые мужики с огромными руками и плечами такими, что и не поймешь, выше они или шире, скулят и жадно глотают то, что во фляге, лишь бы боль ушла. Лишь бы перед глазами перестала кружиться хлябь, а в руках дрожать тяжелый, как две штанги, обрубленный кусок железа, руль их грузовика, а у правой руки сходить с ума чертов штырь, способный проломить лист железа, который они почему-то называли матушка-кочерга.
***
Но, в ту ночь, Юрик Ласкью, лучший из водил, не добрался до отведенного ему, «плеча», заснул там, где есть. А, очнулся, рядом на столе лежали две фляги, одинаково пустые.
Обычное дело, но… орал ли он что-то, колотил ли в стену, в стол, в того, кто случайно пришел посмотреть, что там с этим знаменитым, мать его, Юриком?
Нет, Юрик! Не орал. Не колотил! – сказал он сам себе и тряхнул головой. А зря он это сделал. Шесть-Ноль и так был уродливым, как самая поганая дыра. А тут еще, от тряски и дзинькающей боли, стал совсем как круговерть лоскутов, грязных, как вся жизнь столов и, тянущихся вдоль них, лавок, унылых и непригодных ни для того, чтобы сидеть и есть, ни для того, чтобы спать.
Пр-о-о-чь! – закричал Юрик. И от этого крика вспомнил, кому принадлежит вторая фляга. Тому щуплому старику, водиле, хотя по виду, больше похожему на масленщика или леталу. Но, водиле опытному. Еще как! Это он напоил его вчера, и это он рассказывал ему какую-то хрень, сначала про Гува, потом про тех, других водил, которые были раньше, когда-то.
Да кого это вообще интересует!? Раньше? Водила был и водилы нет. Это просто, как сама жизнь, как клич, вой, крик… в общем, слова тех, кто водит тяжелые грузовики: тяжелое – это надежно. И никаких сомнений. Это и так всем понятно.
Ух-х… А, ну! – он хотел потребовать еще флягу, но вспомнил, что уже утро, да к тому же, день следующего рейса. А значит, ни один масленщик, даже под страхом смерти, не принесет ему ни то, что флягу, а даже и воду, разбавленную пойлом.
Да и ему надо бы собраться. Что он там сказал этому старику!? Рассказал про то, куда он на самом деле хочет ехать?
Не… нет, что б тебе! – Юрик вспомнил, как почти заснул, когда начал говорить про край земли. И про нее, возможно. Хотя, нет, так он не мог набраться. Про нее он ничего не сказал. А про край земли… что ж, это может быть даже нужно. Кто знает, может старик что-то знает. Да-да! Знает! Может, он даже знает, где…