Высшая мера
Шрифт:
– Всего доброго! Желаю удачи!
Апыхтин еще некоторое время постоял в железной, нагретой за день телефонной будке, а выйдя из нее, медленно направился к своему дому, в новую свою квартиру.
А Юферев, положив трубку, тут же поднял ее снова и позвонил по хорошо знакомому ему номеру. Трубку долго не поднимали - то ли заснули где-то на том конце провода, то ли слишком уж были чем-то заняты. Но наконец подняли.
– Юферев звонит, - сказал следователь.
– Слушаю вас.
– Только что ко мне был междугородний звонок… Вы можете сказать, откуда звонили?
– Подождите минутку. Не кладите трубку.
– Жду.
Юферев опустился в низкое кресло, вытянул перед собой ноги и, откинувшись на спинку, приготовился ждать. Однако голос в трубке послышался гораздо быстрее, чем он ожидал.
– Алло, Александр Леонидович!
– Да, слушаю.
– Вам звонили из автомата, с улицы Пржевальского.
– Из Москвы?
– Нет, звонок был местный.
– Это точно?
– Вне всякого сомнения.
– Спасибо.
– Юферев медленно положил трубку и еще некоторое время держал на ней руку, собираясь еще куда-то позвонить, но передумал. Подойдя к окну, он долго рассматривал круглую луну, которая болталась в небе прямо перед его окном, потом задернул штору и вернулся к креслу.
– Как же понимать вас, Владимир Николаевич? От кого прячетесь? Что затеваете? Ну что ж, в любом случае вам есть от чего оттолкнуться.
Для всех любопытных Апыхтин занимался частным извозом. Новенькая «шестерка», которую он купил на третий день пребывания в городе, позволяла ему перемещаться объяснимо и вполне легально. А если учесть, что он вовсе и не стремился к заработкам, то Апыхтин мог все свое время, силы и деньги бросить на главное, что его интересовало больше всего.
Отморозки его интересовали, чего уж темнить.
Только они и больше никто.
В какой-то момент он вдруг ясно понял, что пока он сам, лично, с ними не разберется, жить нормально не сможет, да и не захочет. Никогда не будет у него жены, детей, а деньги, деньги уже сейчас нисколько его не радовали. Нет, Апыхтин не собирался от них отказываться, но и ощущения счастья они не давали. Да, он будет ездить в разные страны, посещать дорогие рестораны, он будет громко смеяться с друзьями, но… Если уж откровенно, то это будет вовсе даже и не смех, так, громкие звуки, вылетающие из горла.
И не более того.
Надежду Серкову, старшего товароведа Центрального универмага, Апыхтин нашел быстро, наутро после ночного разговора со следователем Юферевым. Он подошел к кассе и некоторое время рассматривал молоденькую девчушку с невероятно длинными ногтями, настолько длинными, что они мешали ей работать, но девчушка мужественно терпела муки и выбивала чеки, страдая и маясь.
– Ищу Надежду Серкову, - сказал он, показывая маленькую коробочку, перетянутую ленточкой.
– Подарок?
– не то удивилась, не то восхитилась девушка.
– Что же вы ей хотите подарить?
– Я лично ничего, - усмехнулся Апыхтин.
– Я водитель. Мне поручено передать… Вроде какая-то у нее сегодня дата.
– Праздник?
– опять удивилась девчушка.
– Шестой этаж, там найдете, на дверях написано.
– Хоть в чем она?
– Сегодня? Сегодня она в джинсах и рубашке. Джинсы синие, а рубашка голубая. И губы бантиком.
– Бантиком? Это как?
– А вот так.
– И девушка сложила свои губки так, будто собиралась свистнуть или поцеловаться.
– Понял, - кивнул Апыхтин.
По дороге, уже в кабине лифта, спохватился - плохо поступил, не надо бы вмешивать эту девицу. Коробочку он бросил в первую попавшуюся урну и в служебный коридор универмага вошел налегке. Заглянул в одну дверь, во вторую, третью. Надя Серкова оказалась за пятой. Он успел увидеть светлые короткие волосы, заметить голубую рубашку и, почувствовав, что вот сейчас, через миг, она поднимет голову, успел закрыть дверь.
– Простите, пожалуйста, - остановил он уборщицу со шваброй, - когда у вас обед?
– С двух.
– И все обедают прямо здесь, в универмаге?
– Стиральными порошками и зубной пастой?
– расхохоталась уборщица.
– В столовке через дорогу!
– Там же очередь!
– Три столика всегда нашим оставляют. Чтоб не похудели от трудов непосильных, - добавила она, и Апыхтин понял, что с собой в столовку ее никто не зовет и столик для нее никто там не накрывает.
Минут за десять до двух часов Апыхтин вошел в столовую, быстро нашел три свободных столика, на которых уже были выставлены салаты, и расположился невдалеке, сев вполоборота, чтобы невозможно было рассмотреть и запомнить его самого.
Женщины из универмага появились минут через пять после того, как часы на его руке пискнули, напоминая о том, что пошел третий час. Надю Серкову Апыхтин увидел и узнал сразу - она действительно была в джинсах и голубой рубашке мужского покроя. «Губки бантиком», - вспомнил он слова кассирши и отметил про себя эту маленькую подробность. Губы у Серковой были как бы припухшими, несколько выдаваясь вперед и придавая ее лицу выражение этакой милой капризности, которую все терпят и даже поощряют. Словно почувствовав его пристальный взгляд, Серкова обеспокоенно обернулась, осмотрела часть зала, снова обернулась, но Апыхтин каждый раз успевал наклоняться к тарелке.
Закончив с обедом, Апыхтин вышел, сел в свою машину и решил подождать, пока выйдут говорливые женщины, которых так волновали мексиканские сериалы, что они не забывали о них даже сейчас, между салатом и супом, между отбивной и соком. Их волновало все, и все они запоминали - машины, мебель, ковры, квартиры, лестницы на второй этаж, вырезы платьев у героинь, их бусы, кольца и браслеты, их хахалей необыкновенной красоты и страстности, со сверканьем глаз и потрясающей обходительностью. И понял Апыхтин, еще в столовой понял - до тех пор, пока все это они не получат, не быть им счастливыми, а поскольку всего этого им никогда не иметь, то и счастливыми не быть никогда. Через годы и десятилетия, чем бы их ни наградила жизнь, они навсегда останутся обиженными, несчастными, голодными, поскольку герои этих идиотских сериалов имели больше.