Выстрел с Невы: рассказы о Великом Октябре
Шрифт:
Граната, видимо, побывала в сыром месте, и на ней была ржавчина, но все же она выглядела солидно, и ребята не сводили глаз с оттопыренной груди Андрея.
— Вы поможете? — Он помолчал, —Для революции…
Эти слова произнес особенно серьезно, почти торжественно. Их ему точно так же сказали на баррикаде, когда давали поручение. «Для блага революции выполните, товарищ Тимошин?» — спросил командир. У Андрея тогда даже запершило в горле и сердце забилось. До того это было важно. Важнее всего на свете. Для революции… Он сначала даже не мог ответить от волнения, а потом сказал: «Ясно, выполню!» Теперь еще раз вспомнил эту памятную для него минуту.
Ребята переглянулись. Семка крепко сжал тонкие губы и сдвинул густые черные брови. Он стал похож на брата, только без синяков и кровоподтеков.
— Конечно, поможем, — ответил он. —Разве трудно.
— Только не трусить, — предупредил Андрей, — Я ведь вас знаю: душу в пятках всегда готовы держать. Ну, пошли быстрее!
Он приподнялся, снял с плеча винтовку и прикрепил ее кусками проволоки к трубе. Потом все трое переползли через конек на крыше, опустились к водостоку.
— Андрюш, а как же ты залез сюда? — спросил Семка.
— С задних дворов, по пожарной лестнице, — ответил ему Андрей.
Они доползли до конца своей крыши, через секунду очутились на чужой, давно уже потерявшей окраску, ржавой и дырявой. Дома в этих местах стояли, плотно прижавшись друг к другу.
— Обождите, ребята, — остановился Андрей. Он стал снимать сапоги, — Вам-то легко — вы маленькие, а мне трудно. Очень скользят, и шуму много.
Снял тяжелые солдатские сапоги и на секунду растерялся, не зная, куда спрятать, потом сунул их в дыру на крыше. Один сапог сейчас же провалился внутрь. «Нехай лежит, — подумал Андрей, —после найду». Поползли дальше. Железо с хрустом подминалось под тяжестью тел. Андрей и Семка ползли на коленях, а Тарасик передвигался сидя. Глаза его были напряженно устремлены в одну точку и косили. Волосы торчали, как иглы ежа, но вперед он двигался весьма решительно.
— Сейчас самое трудное будет, — шепнул Андрей, когда они добрались до четвертого дома.
Крыша здесь имела скат в одну сторону, к улице, словно это была только половина дома. Наклон крыши был очень крутой, и хотя внизу у конца ее был невысокий каменный парапет, все же ребят легко могли увидеть с улицы.
— Ложись на живот! — скомандовал Андрей.
Ребята живо растянулись на крыше и, прижимаясь к самому парапету, тихо двинулись вперед. Пулеметная стрельба на улице кончилась. Одиноко звучали лишь винтовочные выстрелы. Эта крыша была недавно выкрашена и пахла олифой. Ребята ползли, чуть ли не носом прижимаясь к красной поверхности железа. Дул порывистый ветер, он свирепо трепал их одежду. Дом был выше остальных на этаж, и поэтому Андрей и мальчики устремились вверх по крыше, к самому ее краю, где кое-как можно было зацепиться и влезть на дом, в слуховом окне которого юнкера замаскировали пулемет.
— Стой! — шепнул Андрей.
До конца крыши осталось не больше метра. Ребята остановились.
— Вот здесь вы встанете, — продолжал Андрей, —только не во весь рост. Нагнетесь вот так. Поближе к стене. Одной рукой друг друга обнимите, а свободными руками упритесь в стенку. Понятно? А я влезу на вас — и туда. Хорошо?
Семка и Тарасик кивнули головами и встали так, как велел Андрей. Они обнялись покрепче и уперлись ладонями в шершавую и холодную кирпичную стену дома. Андрей осторожно встал на их спины босыми ногами. У Тарасика задрожали колени. Он взглянул на Семку. У того сморщился нос и около виска надулась жилка. Андрей схватился руками за край зеленой крыши и, подтянувшись, закинул на нее ногу. Потом дернулся и очутился наверху. Впереди был чердак, там сидели пулеметчики. Семка и Тарасик легли на своей крыше и стали молча дожидаться. У обоих пересохло во рту, сильно бились сердца. Оба ждали чего-то ужасного, но чего — они и сами не знали.
Андрей осторожно полз вперед. В семи метрах от него, как скворечник, торчал зеленый чердак. «Тише, тише, — думал Андрей, — иначе все провалится». Он старался не дышать, но сердце билось очень сильно, и дыхание было прерывистым. «Надо успокоиться, — мелькало в голове. — Успокоиться, думать о другом. Можно о матери. Она уверена, что я все еще в плену у юнкеров. Плачет… Но я же вернусь. Только вот… Тише, тише… Конечно, вернусь, но ненадолго. Навещу и уйду опять на баррикаду. Было бы только все удачно. Из орудий уже не стреляют. Это перед атакой. Там, на баррикаде, сейчас ждут моего сигнала. И отец, и товарищи. Их много. Не подвести бы. Потише надо, тогда все удачно будет. К матери я все же после атаки зайду. Я брошу в окно гранату и сразу же вниз. Командир скажет: «Отлично!» И мы пойдем в атаку. Тише только…»
До чердака осталось три шага. Андрей перевел дыхание и ощупал рукою гранату, потом оглядел вокруг себя крышу. Взгляд скользнул и
Андрей вынул гранату и пополз, держа ее уже в руке. Два шага! Он подобрался к чердаку, но не видел еще окна. Оставался один шаг. Андрей стал огибать чердак. Внутри отчетливо слышался разговор, смех, чиркнули спичкой. Андрей вздрогнул. Проклятые! Они смеялись точно так же, когда вели его, на лестнице кто-то из них ударил его в нос, хлынула кровь. Он ненавидел их сейчас так же, как ненавидел и раньше в доме, во дворе, на улице. С такой силой, что ему показалось, будто бы в его груди все обожжено. Андрей глотнул воздух. Он никогда не любил драк, но сейчас готов был хватать, душить и уничтожать этих людей. Их нельзя жалеть, нельзя! Ни в коем случае. Только что на баррикаде он видел своего близкого друга Лешку Прохорова. Тот лежал в канавке на носилках и прятал от него свои глаза. Пуля попала в живот, и Лешка умирал. Очень медленно. И прятал глаза, потому что боялся смерти и стыдился этого перед товарищем. Это было ужасно еще тем, что они собирались дружить всю жизнь. Юнкера разбили их дружбу. Хотелось плакать навзрыд. И еще кричать и делать что-либо такое, от чего было бы больно тем, кто так страшно убил Лешку. «Посмеетесь сейчас! Нужно быстро подняться, увидать окно, схватиться рукой за край чердака, другой сильно бросить гранату внутрь, а самому отпрыгнуть», — подумал Андрей и сейчас же вскочил. В один прыжок он был на месте и увидел черное отверстие слухового окна, хоботок пулемета, который лениво двигался из стороны в сторону. Ему показалось, что он увидел удивленные лица, погоны, но, ничего не разглядывая, рванул запальное кольцо, схватился, как рассчитал, одной рукой за край чердака, другой быстро кинул в черную дыру гранату. Сам отскочил боком в сторону и ничком упал на крышу, нога его уперлась в водосточный желоб. Раздался сильный грохот. Андрею же показалось, что его скинуло вниз; ощущение падения было настолько естественное, что он с ужасом раскрыл глаза, но все было в порядке: перед самым его носом — зеленая крыша, слева от него — синяя, полная дыма пропасть! Чердак был разворочен. Листы железа по краям этой ямы загибались, как кусочки березовой коры. Сверху опускались какие-то черные хлопья и дым. «Жив!» — решил Андрей, но в глазах у него закрутились зеленые круги, а потом они стали красными, и Андрей опустил веки. Лицо его было черно от копоти, ухо в крови. Внизу на улице возобновилась стрельба. Андрей вдруг вскочил и на четвереньках пополз вверх. Те, которых он ненавидел со всей своей юношеской силой, были уничтожены. И он мог бы отдохнуть здесь, где уже ни ему, ни его маленьким друзьям не грозит опасность. Но Андрей упорно лез вверх.
— Сейчас будет атака, сейчас будет атака. Надо помогать, —шептал он и лез. — Юнкерам нельзя давать опомниться, нельзя.
В край крыши защелкали пули: его увидали. Но Андрей благополучно добрался до того места, откуда начинал свой рейд. В правом боку немного пощипывало, тряслись руки, но сердце успокоилось и билось нормально. Он посмотрел вниз и свистнул. На него глядели ребята. Они были бледны, молчаливы, неподвижны от страха. В первый момент Андрей не разобрал, кто где. Семка справа или Карасик, потом они вскочили и встали по–старому, упираясь ладонями в стену. Тогда он лег на край зеленой крыши и опустил вниз ноги. Поболтав ими, спустился на спину ребят и осторожно слез на крашенное красной краской железо.
— Ну, вот, все вышло как нужно, — обратился он к брату.
И неожиданно для себя сел, словно его кто-то толкнул. В первый момент не понял, отчего это произошло. В боку уже ныло сильнее, и он сидел, поджав под себя ногу, невольно держась за бок. Ребята смотрели удивленно, и тогда Андрей расстегнул куртку и ощупал себя. Правый бок был мокрый. Он посмотрел на руку. Она была в крови. Тарасик при виде этого не выдержал и тут же заплакал. Семка кусал губы.
— Это ничего, ребята, — сказал Андрей, — пройдет. Я отдохну немного. Устал.