Взорвать Манхэттен
Шрифт:
– А они-то как?
– Да хрен знает, - отмахнулся морпех. – Тут, как на зло, сразу три тачки принесло со всех сторон, я и газанул…
– А пистолет?.. – Марк судорожно рылся в карманах. Затем, уяснив, что до сих пор одет в перчатки, остервенело содрал их. – Где пистолет?!.
– Чего ты орешь?! – рявкнул Виктор. – При таком ударе он и в открытый космос мог улететь! Или мне за ним следить в обязанности вменялось?
– Ну ладно… - примирительно промямлил Марк. – Ствол «левый», моих отпечатков на нем нет… Ты с номеров драпировку снял?
– Пока
– Все, тормози, поехали обратно.
– В смысле? – удивился Виктор.
– Надо посмотреть, чем закончилось дело.
– Бери такси, езжай и смотри. С меня хватит.
– Витя, ты думаешь, меня гложет любопытство? Или мне больше нечем заняться?
– А чем тебе еще заниматься? – угрюмо спросил Виктор.
– Например, уложить в постель ослабший от потрясения организм, - сказал Марк. – Разворачивайся, несчастный трус!
Когда Марк, изнывая от боли в груди, доковылял до перекрестка, то застал там автопогрузчик с перекореженным «Линкольном» на платформе, стайку зевак и полицейских, изучающих разбитый почтовый грузовичок, уткнувшийся расплющенным носом в асфальт, и словно прикрывающийся в испуге вывернутыми наружу из арок передними колесами.
– Трупы есть? – деловито спросил Марк одного из зевак. Задавать вопросы полиции он не рискнул.
– В «Линкольне» - все, как один, - прозвучал категорический ответ.
– А в грузовике?
– Разве не видишь? Колеса впереди машины. Там вообще ужас…
Получив столь недостоверные сведения, Марк крайне разочаровался, но, поймав на себе изучающий взор одного из полицейских, поспешил ретироваться прочь.
– Дело, вроде, сделано, - резюмировал он, усаживаясь в машину.
– И куда теперь? – хмуро спросил Виктор.
– В Вашингтон, конечно. Послушаем, что творится в доме покойного, возложим цветы на могилу… А потом – к Лиле.
– Это правильно, - сказал Виктор. – Количество сперматозоидов накапливается, надо решать вопрос.
МАКСИМ ТРОФИМОВ
Меня быстренько и небрежно обыскали. Изучили мой паспорт.
– По-русски говорим?
– Немного, - сказал я, привнося в интонацию необходимый акцент.
– Было бы с кем.
– Уголовный розыск, капитан Ивченко, - представился мне один из вооруженных парней. – Каким образом вы здесь очутились?
Я объяснил, что мой русский друг Толя, ныне обретающийся в исправительном учреждении, предоставил мне право проживания в покинутом им жилище, дверь которого я открыл, заметьте, собственным ключом.
Другой опер, изучив авиабилет, спросил невпопад:
– Ну, и как там, в Америке?
– Без особенных происшествий, - поведал я.
– Мы думали, вернулся хозяин, - сказал капитан.
– Он же в тюрьме…
– Он сбежал, - скорбно поправили меня.
Я горестно развел руками, но, вглядевшись в мою физиономию, признаков сочувствия к себе сыщики не отметили, а потому, пригрозив ответственностью за просрочку регистрации, удалились восвояси, демонстративно опрокинув на выходе стоявшие в прихожей чемоданы.
Справившись
– Срочно – в посольство, - сказал он. – Тебя ждет помощник атташе по юридическим вопросам. Запиши его телефон.
Помощник атташе – молодой, бодрый парнишка, встретил меня около южных ворот посольства. Пока я дожидался его, выскочивший из будки караульный мильтон, потребовал мой паспорт, затем полюбопытствовал, кого именно я жду, и по какому поводу. В вопросах его сквозил напор и азарт начинающего контрразведчика, непременно желающего отличиться. Видимо, здесь, возле проходной, он надеялся поймать крупного шпиона, не иначе.
Впрочем, я был с ним любезен, и он насладился своей значимостью.
Миновав раму металлоискателя, я с провожатым проследовал в здание, поднявшись по стеклянной лестнице на второй этаж.
Уселись в небольшом холле на креслах возле окна.
– Нас просили соединить вас с русской полицией, - начал помощник атташе. – Но только каким образом обозначить ваш статус?
– Как представителя потерпевшей стороны, - подсказал я.
– Вся сложность в том, что наши официальные рекомендации исключены, а дальнейшие ссылки на нас нежелательны…
– Мне нужен выход на ответственного офицера, не более.
На лице дипломата от полиции проступило явное облегчение. Я уяснил, что отношения между американскими и российскими деятелями правопорядка непросты, их отличает натянутость и фальшь, они зависят от конъюнктуры политических игр, а он уяснил мое понимание закавык сотрудничества давних заклятых партнеров.
Полюбовавшись друг другом, мы расстались. А через час я стоял у КП российского правоохранительного департамента, дожидаясь компетентного чиновника. Судя по количеству встреч с его собратьями, сегодня я мог смело отмечать персональный День милиции.
В проходе у турникета мелькали округлые физиономии блюстителей законности.
– Вы… из посольства? – донесся вопрос.
Передо мной стоял невысокого роста крепыш с аккуратно подстриженными усиками. Карие ироничные глаза, намечающаяся седина в смоляных волосах. Человек с явно кавказскими корнями.
– Подполковник Укрепидзе, - представился он.
Я пожал его ладонь, оказавшуюся, при всей его сухости и подтянутости на удивление вялой и мягкой. Это насторожило. Такие руки, как правило, выдают двуличность натуры. Но что поделать, будем работать с тем, что имеем. Я предъявил ему свой загадочный паспорт.
В глазах опера мелькнула растерянность.
– А вы как… по-русски… это…
– По-русски я это только так, - сказал я. – Иначе бы здесь и не был. А вы что, не говорите по-английски?
– Учусь, учусь, - сокрушенно поведал он.
Неведение иностранных языков милиционером-международником меня не удивило. Я знал систему назначения нужных людей на те или иные должности. И живо представил себе диалог назначенца и кадровика: мол, ты не дрейфь, американцам мы куда нужнее, чем они нам, а потому пусть сами изучают русский, нечего забивать светлую голову чужеземной тарабарщиной.