Взорвать Манхэттен
Шрифт:
Проснулся я рано, от страстного желания справить малую нужду. Проклятый катетер, видимо, неважно справлялся со своим назначением. Я решил поднатужиться, но, усилив давление в канале, едва не потерял сознание от нестерпимой рези внизу живота. Изнемогая от зябкого пота, полежал недвижимо, дожидаясь, пока утихомирится боль, догорающей петардой свербящая в моих чреслах. Собственно, боль владела мной безраздельно. При каждом движении в ребра мне, казалось, колотил паровой молот, обрывая дыхание. Ныли исколотые руки, покрытые черными синяками. Попытавшись кашлянуть, я чуть не отправился на тот свет, ибо, как показалось, в грудь мне тотчас услужливо всадили десяток кинжалов.
Время от времени, с методичностью садиста, ноги мне стискивали специальные надувные штаны, предотвращающие образование пролежней.
Явившийся санитар-мексиканец принес мне воды, и на мою жалобу о непереносимых болях предъявил табличку с контурами рожиц, искаженных различного рода страданием. Пояснил, что доза болеутоляющего средства зависит от выбранной пациентом степени муки. Я указал на самую последнюю физиономию, с гримасой смертного ужаса и вздыбившимися волосами.
Озабоченно надув губы, санитар полез иглой в ампулу и сделал мне желанный укол. После явился менеджер, в первую очередь справившийся о моей страховке. Уяснив мою безусловную платежеспособность, менеджер приободрился. Дело заключалось в том, что я угодил в одну из лучших клиник, патронируемую звездами Голливуда, и расходы по моему содержанию и лечению предполагались значительными. Менеджер доложил также, что мои охранники и водитель целы, хотя получили впечатляющие увечья.
Далее в моем изголовье установили телефон, тут же залившийся энергичной трелью.
Сначала позвонила взволнованная Барбара, сказав, что немедленно вылетает ко мне, затем Ричард, а дальше – пошло-поехало! Мне высказал свое участие губернатор, затем, как из рога изобилия, посыпались соболезнования от местных знаменитостей и партнеров по бизнесу. Из Вашингтона ко мне, похоже, направлялся целый самолет сочувствующих. С одной стороны это было лестно, с другой – удручало. Моя больничная палата превращалась в постылую приемную вашингтонского офиса. Я попал не в больницу, а на работу. Большинство жаждущих выразить сострадание припрутся сюда со своими проблемами, мне бы это не знать! Они оставят меня в покое только когда моя кардиограмма распрямится.
Следующим меня навестил полицейский детектив. Его визит меня озадачил. Оказывается, в мою машину въехал почтовый грузовик, накануне угнанный со стоянки. Шофер грузовика с места происшествия ретировался на подъехавшей машине с фальшивыми номерами. Отпечатков пальцев в кабине грузовика не обнаружено, зато найден пистолет, видимо, утраченный злоумышленником при столкновении. Пистолет похищен у владельца пару лет назад. Вывод напрашивался сам собой: против меня планировали покушение.
Я сразу же вспомнил выцветшие глаза Пратта, источающие ненависть и угрозу, и его многозначительные слова о конце моего везения.
Пратт! Вот кто решил поквитаться со мной самым действенным образом. А я – благодушный растяпа и мямля!
– С вами свяжется служба моей безопасности, - сказал я, и закрыл глаза. Ненадолго. Явился посетитель, которого я ждал меньше всего: старина Карл Кнопп.
Кряхтя, устроился на стуле возле постели, положил свою заскорузлую лапу на мою безвольную кисть. Произнес своим скрипучим голосом:
– Извини, Генри… Не хотел тебя беспокоить, но приходится. Если твой котел варит, мне надо с тобой кое-что обсудить.
Я покорно кивнул. Для болезни в моей жизни нет места. Покой мне уготован только на кладбище. Если, конечно, я не угожу в ад, где придется, видимо, изрядно повертеться.
– Эта секретарша Бетти – толковая девчонка, - продолжил Кнопп. – Мы установили аппаратуру в их логове, и открыли целый кладезь недоразумений…
– Охотно верю…
– Едва ли ты представляешь эти сюрпризы! – отзывается он с нажимом. – Против тебя оскалились большие акулы. Но, главное, им удалось перетянуть на свою сторону Ричарда.
– Не может быть… - Я перевожу дыхание, внимательно глядя на Кноппа. Из красной каймы его век топырятся белесые ресницы.
– Хотя…
– Вот именно. – Кнопп достает из кармана портативный магнитофон, нажимает кнопку.
– Вы слишком высокого мнения о моей информированности, - слышу я голос начальника своей службы безопасности. – Уитни говорит мне то, что я должен знать, и не более. От его откровений я никогда не уставал.
– Да вы не волнуйтесь, Ричард, - вступает сытый, полный достоинства голос, принадлежащий, без сомнения, бывшему шефу ЦРУ, Уильяму. – Теперь вы с нами, и поводов для беспокойств у вас нет.
– Мне просто обидно… Я знаю, что, как только найду этого русского, он вышвырнет меня, как напакостившего кота. Он забыл, что предыдущие семь лет я только и делал, что исправлял его ошибки и охранял его проклятое место. А он больше доверяет этому зоологическому антисемиту Кноппу.
На лиловых губах Карла появляется зловещая, торжествующая улыбка.
– Значит, он отправил этого Эверхарта в Москву, - продолжает Уильям. – Какой-то парадокс… Что у них общего, и когда они успели снюхаться?
– Я лично вручал ему паспорт и билет, кроме того, он рапортует мне ежедневно…
– Что весьма хорошо, - возникает в палате мерный голос Большого Босса. – Это здорово облегчает задачу. Надо отправить к нему пару ребят, чтобы они с ним скоренько разобрались.
– Достаточно одного, - произносит Уильям. – Вы, Ричард, позвоните Эверхарту, скажите, что посылаете к нему подмогу. И вот что: меня крайне интересует, что за материалы похищены. Генри всполошился всерьез, а значит – неспроста.
– Тогда и в самом деле направьте немцу подкрепление, и пусть он трудится под нашим надзором, - резюмирует Большой Босс. – Его старания ведь оплачиваются от щедрот нашего дружка Генри?
Смех.
Я ощущаю горечь досады во рту. Да, Ричард, увы, мы прошли с тобой слишком долгий путь для столь короткого разочарования.
– Это все они… - обращаюсь я к Карлу, обводя глазами палату в обозначении своего невольного нахождения в ней.
– Кто бы сомневался, - подтверждает он. – Я уже распорядился, чтобы завтра переместить тебя в Вашингтон. Под надзор надежных врачей. Охрана там тоже моя.