Взорвать Манхэттен
Шрифт:
Американец усмешливо качнул головой:
– Думаю, об этом кому надо сообщит Мустафа.
– Он вновь предлагает мне отправить контрабандой оружие в Европу.
– Очень хорошо. Держи меня в курсе.
– Дик запнулся.
– Вот что!
– Поднял вверх палец.
– Обождем со звонком… Прошу тебя сделать следующее: при контакте с Мустафой покажи, что ты крайне разочарован Америкой. Ее людьми, политикой, будущим… Отметь, что эта страна отняла у тебя даже жену… Извини, Абу, я рассуждаю, возможно, непристойно, но мы же профессионалы…
– Продолжай.
– Так вот. После вашего разговора у него обязано составиться следующее резюме: ты в отчаянии, ты ненавидишь все, окружающее тебя, ты агрессивен, способен на неадекватные поступки, но вместе с тем разумно полагаешь избежать их, вернувшись на Восток, в привычную среду, пускай - в те же Эмираты…
– И что это даст?
– Думаю, им невыгодно подобное положение вещей. Они предпримут некие действия… У нас есть как минимум неделя, чтобы просчитать их, и сочинить подходящий сценарий.
Дик угадал. Спустя десять дней Абу навестил посланец Хабибуллы, - седобородый пакистанец в блеклой чалме, с морщинистым лицом и серыми сонными глазами. Из его пояснений следовало, что он приехал в США якобы погостить у родственников и навестить прилежно обучающихся в авиашколе курсантов.
Долгий и витиеватый разговор предшествовал жесткому откровению, тщательно разработанному Диком и его коллегами и вложенному в уста Абу:
– Если Хабибулла и вы считаете меня правоверным и доверяете мне, - заявил Абу, неотрывно и строго глядя в глаза собеседника, - то почему думаете, будто я не знаю, ради чего обучаются во Флориде эти парни? И уж если я говорю это, то не собираюсь предавать их, а наоборот, готов всячески поддержать. Я давно думал о том, чтобы на самолете американцев прилететь в тот же Ирак, показав им, что безнаказанно диктовать нам условия они не смогут, несмотря на все ракеты и авианосцы… - Абу говорил зло и убежденно, преисполняясь правотой и силой таких своих слов.
На лице посланника отчетливо промелькнуло смятение. Собеседник напрямик выкладывал разгаданные им секретные планы, но что с того? Ведь перед посланником находился отважный соратник, а не лукавый свидетель. Будь Абу провокатором, разве решился бы он на такие признания? Да и саму затею с терактом в этом случае можно было считать проваленной, а он-то как раз ратовал за ее реализацию. Оставался, правда, один каверзный вопрос: а если американцам, кому вдруг тайно прислуживает Абу, и в самом деле на руку подобная акция? Для того же решительного вторжения в Ирак? Вопрос. Конечно же, должный озаботить хитрого Хабибуллу. Неужели он не учитывает такой подоплеки? Или - учитывает, но у него существует иной внезапный план развития событий? Тогда принимают ли во внимание вероятность этого плана в Лэнгли?
А вдруг - существует тактический паритет интересов?
Ведь любой самолет неизменно возвращается на землю, совершая посадку на той или иной территории. В случае же его захвата террористами, неотвратима последующая правовая и дипломатическая волокита… Ее смысл и финал Абу категорически не представлял и терялся в догадках, хотя дисциплинированно следовал всем указаниям ЦРУ, где, возможно, были вычерчены и утверждены глобальные и тактические схемы с учетом любых подвохов, придуманных противником.
– И ты готов пойти на борт вместе с нашими братьями?
– торжественно и глухо спросил гость, твердыми короткими пальцами теребя бороду. У него были стылые глаза мудрой и бесстрашной змеи.
– Да исполнится это во имя Аллаха, - ничуть не дрогнув, в тон ему отозвался Абу.
ГЕНРИ УИТНИ
Я открыл глаза. В ровным и скучном свете мелькали какие-то люди в медицинских халатах.
Значит, я жив, нахожусь в госпитале.
Мысли текли мерно и равнодушно. Я отчетливо сознавал, что случилась серьезная авария, я наверняка ранен, и отстраненно удивлялся лишь одному – своему полному безразличию ко всему на свете. Может, в беспамятстве той темноты, из которой я возвратился, мне удалось постичь какие-то всепримиряющие истины, оставшиеся во мне, но забытые в ту же секунду, когда забрезжил свет. В этом смысле я мало отличался от младенца, покинувшего утробу матери. Хотя – нет. Младенец знает тайну вечности и безвременья, из которых пришел, но никому не может ее поведать. И утрачивает ее постепенно.
Я помню себя в колыбели, как бы ни было это удивительно. Помню, когда внезапно и озаренно ко мне пришло осознание своего существующего земного «я», осознание взрослое, определенное, исполненное навыка пробуждения. А следом навалилась обморочное облегчение, будто невероятным чудом я вырвался из чудовищного, полного страшных опасностей мира, уже истаявшего, выпустившего меня из свирепых лап. И, безуспешно пытаясь воссоздать недавние былые угрозы, я провалился в отдохновенный сон… И - очнулся от него счастливым глупым существом. Начинающим жизнь человека. Но воспоминание о спасительном прорыве в земную жизнь, осталось. Или это прозрение померещилось мне уже позже? В лихорадке детских болезней? Кто знает… А вдруг, я сбежал из какого-нибудь ада, где томилась моя душа? Или, увы, мне просто передались переживания счастливо достигшего цели сперматозоида? В нем, говорят, информации хоть отбавляй.
Итак, я лежал на каталке под простыней, укрытый ей пока, Слава Богу, не с головой, а до подбородка, и дышал ласковым и прохладным кислородом, веявшим целебной чистотой в мои разбитые потроха. С двух сторон высились капельницы, нагнетая мне в вены обоих рук лекарственную влагу. С немалой озабоченностью я ощутил болезненную резь в интимном месте. Пошевелив ногой, обнаружил тянущийся вдоль нее шланг. Слава Богу, это был лишь катетер, жестко втиснутый в зев моего безвинно страдающего дружка.
Надо мной склонилось лицо врача.
– Вы очнулись?
– Как видите…
– Вы помните, что произошло?
– Авария.
– Очень хорошо.
– Чего же хорошего?
– Та-ак. А где вы находитесь?
Этот тип проверял мою адекватность.
– В раю, а вы – ангел. Дайте мне пить, доктор. – Я в самом деле испытывал непереносимую жажду.
– Сейчас это нежелательно.
– Эту воду можете записать мне в счет, как шампанское времен Наполеона.
Он исчез, а затем принес пластмассовый стаканчик, к которому я с жадностью приник. Это была просто волшебная вода! Амброзия, услада воспаленного естества.
– Что со мной? – спросил я.
– Перелом ребер, значительная внутренняя гематома. Вам придется у нас задержаться минимум на неделю. Вы в клинике «Синайские кедры».
– А что с остальными?
– Я не знаю, о ком идет речь. Если о тех, кто был вместе с вами, то, возможно, вас развезли по нескольким госпиталям. Сейчас ночь… Утром нас навестит менеджер, ведущий ваш случай, и ответит на все вопросы.
Меня перевезли в одноместную палату, довольно уютную. Я получил несколько уколов в шею тонкой и безболезненной иглой, и провалился в сон.