Взорвать Манхэттен
Шрифт:
– И еще, - уныло произносит Лиза.
– Мы вынуждены принимать родственников тех, кто перебрался сюда из Южной Америки, они съедают эмиграционный дефицит, а европейцам к нам не попасть. Мы депортируем ежегодно менее одного процента нелегалов, а их уже одиннадцать миллионов…
– Погодите, скоро они объединятся и потребуют легализации, - предостерегаю я.
Лиза неопределенно вздыхает. Ни у нее, ни у меня нет определенного плана решения этой разросшейся как опухоль, проблемы. Выход один: тотальные полицейские зачистки и создания гетто. Но попробуй предложи
– Теперь. Не постесняюсь обратиться с персональной просьбой, - уверенно продолжаю я, выкладывая перед ней бумаги из своей папки.
Бумаги касаются тендера на создание новых систем телекоммуникаций. В предваряющей их справке – аргументация в пользу моей корпорации, безусловного лидера изысканных технологий.
На лице Лизы проступает легкая скука. Мое очарование только что улетучилось. Да я и сам понимаю, что данный ход крайне топорен. Однако предпочитаю поступить именно так: с обезоруживающей откровенностью. Недоговоренности и ложный такт способны ввести в заблуждение. Или дать хитрому оппоненту козырь против тебя: дескать, запутавшись в вашем витийстве, я неверно понял задачу. А она, увы, невыполнима, извините за понесенные вами издержки. Эзопов язык многих стеснительных просителей я предпочитаю переводить именно таким, удобным мне образом.
Она небрежно листает бумаги. На ее скулах я отмечаю какую-то нездоровую белизну, размывающую природный пигмент, что выглядит, как смазанный след сажи.
– О, если бы у меня был такой заместитель, как вы, - пробрасываю я комплимент. – Тогда бы можно было говорить о значительных прорывах, проектах мировой перспективы…
– Вы приглашаете меня к себе на работу?
Ее взгляд пытлив и чуток. А диапазон его подвижен и широк. От моего ответа зависит, то ли он изменится в сторону снисходительного одобрения, то ли станет свиреп и непреклонен, как у готовящейся к атаке пантеры.
– Это было бы глупостью с моей стороны, - говорю я. И, выдержав паузу, добавляю с подчеркнутым пафосом: – Вам бы я предложил партнерство.
Лицо ее застывает в каком-то рассеянном раздумье. Черные немигающие глаза будто уставились в некую точку за моей макушкой. Так смотрит кошка на астральное существо в темном углу. Утверждение моей склонной к мистицизму супруги.
– Кто знает, кто знает, - будто опомнившись, произносит она. – Жизнь непредсказуема, и, возможно, когда-нибудь я воспользуюсь вашими предложениями.
Огромная победа! Если эта сука со мной не играет, конечно. Слабость моей позиции в том, что у нее коллекция подобного рода лживых посулов. Надеюсь, мой – из категории наиболее привлекательных.
– Я жду от вас новостей, - говорит она, вставая и жеманно протягивая мне ладонь тыльной стороной.
Припадаю.
Надо мной качается черногубая покровительственная улыбка, сверкающая отбеленным рядом зубов.
Ноги у нее длинные и кривые. А таз широк и увесист. Бедняжка.
Я покидаю ее, находясь в состоянии некоей эйфории. Придется потрудиться и потратиться, но, главное, я утвердился в сегодняшней суете закулисья, и меня принимают
Охрана на выходе – местные простые ребята, разглядывают меня, как диковинную птицу. Я знаю эти взгляды. В них – преклонение перед властью и тайнами высших сфер, - великими и непостижимыми. Счастливые простаки, романтики! Ловя их убогие мыслишки, я вспоминаю одну особу из монархической европейской династии, кому был представлен на роскошном балу. Это была моя первая измена жене. То, что возникло передо мною в мареве бриллиантовой диадемы и струящихся шелков, было сияющим совершенством царственной женственности, а вне шелков и диадемы оказалось существом худосочным, прыщавым и, помнится, потрудиться над ним мне стоило многого разочарования и горести.
Нет особенных тайн в изощренности сильных мира сего, и высшая математика зиждется на арифметике. Не завидуйте сытым патрициям, сыты они пустотой. И все куда проще, чем мерещится искателям заповедных истин. Что же касается Совета, мы сами придаем себе загадочность, и нам самим хочется в нее верить.
Звонит телефон. Кто-то необходим мне, а кому-то и я. Этот «кому-то» оказывается Праттом. Вот же, сюрприз!
Я ожидаю встретить в Лос-Анджелесе кого угодно, только не его. Впрочем, случайностью наша встреча не является. Ей предшествует ряд событий.
Люди Тони Паллито выяснили, что договоры о заказной статье велись не с владельцами газеты, что осложнило бы дело, а с редактором, причем – через посредника, трусливо и мелко. Была проведена разъяснительная работа с журналистами, публикация отправилась в корзину, взбудораженные писаки высказали свое негодование заказчику, подвергшему смертельной опасности их драгоценные жизни, а затем в укромном месте гангстеры прижали сыночка Пратта, сунув ему под нос материалы о налоговых махинациях в его нефтяной корпорации. Таким образом, агрессору был показан увесистый кулак. С кастетом.
И вот, едва я получаю эти фронтовые сводки, мне незамедлительно звонит Пратт с просьбой о рандеву. Любезностью его тон не отличается.
Свидание с ним я приплюсовываю к череде иных, намеченных на вечер в одном из ресторанов Голливуда.
Он подходит к столу, но руки мне не подает, ограничиваясь коротким кивком. Вопросительно указывает на пустующий стул. Я выражаю безусловное согласие.
– Я приехал сюда потому, что наши с тобой отношения перешли грань разумного, - начинает он.
– Ни для кого не секрет, что ты - малый, лишенный брезгливости, но когда речь идет о шантаже моего сына…
– Стоп-стоп!
– перебиваю его. – Кто начал первым? Может, сначала следует обсудить наши разногласия на русском рынке? А потом плавно перейти к кляузам на меня Большому Боссу, газетным интригам, созданию ополчения в Совете… Видишь, сколько у нас накопилось увлекательных тем? Я долго молчал, а ты испытывал мое терпение. Теперь настала пора диалога.
– Но причем здесь мой сын? – Его сухая морщинистая физиономия костенеет от трудно сдерживаемой ярости. Губы плотно сомкнуты. Кажется, еще секунда, и он двинет мне в физиономию.