Взрослые в доме. Неравная борьба с европейским «глубинным государством»
Шрифт:
Дабы определиться с фигурой на пост заместителя министра финансов (это ключевая должность, в обязанности которой входит надзор за казначейством), я выпил кофе с Алекосом Пападопулосом, бывшим министром финансов от ПАСОК, человеком 1990-х, с которым водил знакомство уже много лет, доверял его суждениям – и считал его единственным министром финансов Греции, действительно следившим за финансовым «пульсом» страны в срок пребывания у власти. Алекос оставался убежденным противником СИРИЗА, но по-человечески меня поддерживал и пообещал подумать над кандидатурой. Той же ночью он прислал мне эсэмэс с именем Димитриса Мардаса; раньше я не слышал об этом человеке, но мой опытный друг рекомендовал его как весьма способного управленца. На следующее утро я позвонил Мардасу и сделал тому предложение, которого он никак не ожидал [114] .
114
Алекос Пападопулос был близок с моей матерью, убежденной сторонницей ПАСОК, занимавшей когда-то должность заместителя главы нашего муниципалитета в южных Афинах. Весь свой замечательный потенциал по привлечению голосов на парламентских выборах она неоднократно использовала для того, чтобы поддержать Алекоса, о чем он любил вспоминать. Мама ценила Алекоса и доверяла ему задолго до того, как я с ним познакомился и стал сотрудничать. Наши отношения окрепли, когда, запершись в министерстве иностранных дел на трое суток, мы лихорадочно составляли платформу ПАСОК для избирательной кампании в апреле 2004 года – в тщетной попытке помочь Георгиосу Папандреу разработать хотя бы отчасти здравый экономический план. Никто из нас на самом деле не верил в то, что это возможно, но мы воспринимали происходящее как важное и необходимое действие.
К сожалению, как оказалось впоследствии, мне пришлось пожалеть о своей рекомендации назначить его заместителем министра, отвечающим за казначейство. Уже примерно через месяц после его назначения я понял, что он лишен способности разбираться в уловках казначейских чиновников, которых должен был курировать, а еще меня изрядно встревожила его явная заинтересованность во влиянии на подбор кандидатур на престижные позиции в государственных или контролируемых государством учреждениях.
Еще более важным виделся пост председателя совета экономических консультантов. В еврозоне главы правительств не способны достичь реальных результатов без тесного сотрудничества и лояльности министров финансов, которые представляют соответствующие страны в Еврогруппе. А сами министры финансов не в состоянии добиваться успехов в своей деятельности без не менее тесных отношений с главами советов экономических консультантов при министерствах (эти фигуры представляют соответствующие страны в так называемой рабочей группе Еврогруппы). Предположительно, именно они обеспечивают подготовку заседаний Еврогруппы, но на самом деле это своего рода теневой «кабинет», формирующий планы и политику «Тройки».
Выяснилось, что Драгасакис заполнил эту вакансию (от моего имени) еще прежде, чем я ступил на греческую почву. Он выбрал Йоргоса Хулиаракиса, тридцатилетнего экономиста, который преподавал в Манчестерском университете, а затем очутился на службе в центральном банке Греции. «Это умный парень, он готовит почву для нас, неофициально сотрудничая с советом экономических консультантов», – поведал мне Драгасакис, когда мы встретились в первый раз после моего возвращения в Грецию, за несколько недель до выборов. Мой близкий друг Вассилис, с неизменным скептицизмом воспринимавший все шаги Драгасакиса, не одобрил эту кандидатуру, но я откровенно порадовался тому, что кто-то уже действует заблаговременно.
После встречи с Хулиаракисом я проникся к нему расположением, несмотря на его очевидное стремление избегать чрезмерно тесного сотрудничества и на не менее очевидную склонность прятать, как говорится, тузов в рукаве. Мои опасения почти окончательно развеялись, когда он рассказал, что в магистратуре Афинского университета его наставниками были два прогрессивных профессора-интеллектуала – экономисты, дорогие моему сердцу, в том числе мой близкий друг и коллега Николас Теокаракис, член академического «квартета», что сформировался сразу же после моего прихода в университет в 2000 году (в этот «квартет», напомню, входил также и Стурнарас) [115] . Эта информация ободряла, особенно с учетом моего плана назначить Теокаракиса ответственным за разработку и проведение фискальной политики.
115
См. главу 3. Другой человек, о котором идет речь, – получивший образование в Германии теоретик развития, который в начале 1990-х годов стал предлагать мне перебраться из Сиднея в Афинский университет.
Собирая свою команду, я терзался мыслью о том, что никто из них не имел никакого реального опыта взаимодействия с «Тройкой», то есть с теми технократами, которые наезжали в Афины с полномочиями от ЕС, ЕЦБ и МВФ, вламывались в греческие министерства, учиняли настоящие допросы государственным министрам и навязывали тем свою волю, подобно судебным приставам. Впрочем, такой «невинности» вполне следовало ожидать от людей, никогда не служивших Подкормистану, от тех, в ком ранее греческие чиновники и представители «Тройки» видели смертельных врагов. К счастью, однажды мне посчастливилось столкнуться с Еленой Панарити, которая владела языком «Тройки» и была сведуща в ее modus operandi [116] .
116
Образе действий (лат.).
Елена много лет проработала в Вашингтоне, прежде всего во Всемирном банке, сумела наладить прочные отношения с влиятельными людьми, которые были связаны с институтами так называемого «Вашингтонского консенсуса» (это пакет реформ, которые США «прописывали» кризисным экономикам), в том числе с бывшим министром финансов США Ларри Саммерсом, кому она впоследствии меня представила (вспомним главу 1), и с Дэвидом Липтоном, второй по значимости фигурой в руководстве МВФ. Работа в Перу по линии Всемирного банка и сотрудничество с деспотическим режимом президента Фухимори сделали Елену жупелом для левых Греции и других стран. Сама она обычно отвечала, что, с кем бы ни приходилось работать, важнее всего было дело: когда побуждаешь людей, живущих в трущобах и лачугах, изменить взгляд на жизнь, начать инвестировать в эти жилища, обрести душевное спокойствие – и использовать это жилье как актив, позволяющий официально выходить на рынок.
Будучи членом парламента при Георгиосе Папандреу, который привлек ее по партийному списку, Елена действительно голосовала за первый «спасительный» кредит, однако она всегда заявляла, что не верит в чудодейственность этой «помощи» и в то, что благодаря оной Греция вскоре твердо встанет на ноги. Мне она признавалась, что проголосовала «за» вследствие сильного психологического давления со стороны самого Папандреу и его соратников. К ее чести, следует отметить, что впоследствии Елена сделалась одним из наиболее последовательных критиков планов по «спасению». В знаменательный момент парламентского спектакля, на решающем заседании кредитного комитета в 2011 году, она встала и, на своем фирменном греческом (который, к слову, не являлся ее родным языком), дрожащим от волнения голосом, что называется, сполна обложила министров правительства за их молчаливое согласие на превращение Греции в долговую колонию [117] . Потому, встретившись с нею снова за несколько дней до выборов, я нисколько не колебался и попросил ее присоединиться к моей команде, ибо никто не превзойдет в соперничестве с дьяволом того человека, кто ранее служил нечистому и, обретя сей опыт, стал его заклятым врагом.
117
По срокам это приблизительно совпало с моим занесением в черный список государственного радио и телевидения, поэтому я не удивился, когда обнаружилось, что видеоролик с ее выступлением быстро удалили с веб-сайта парламента.
То же самое относилось к Наташе Арванити, бывшей участнице магистерской программы по экономике, которую мы с Николасом Теокаракисом запустили в 2003 году в Афинском университете. С тех пор Наташа успела поработать на государственной службе и потрудиться в Брюсселе на благо «Тройки». Как представителя Европейской комиссии, ее направили в Никосию, чтобы навязать Кипру «спасительный» кредит. Увидев воочию те разрушения, которые повсюду оставляла за собой «Тройка», Наташа охотно согласилась примкнуть к моей команде и стала ее весьма желанным пополнением. С такими людьми, как она и Елена, я мог более точно расшифровывать настроения и сигналы «Тройки» и соответствующим образом планировать нашу тактику ведения переговоров.
Недостатком всех новобранцев было то обстоятельство, что в СИРИЗА и в близком кругу Алексиса у моих противников появилось полным-полно поводов утверждать, будто я своими действиями готовлю капитуляцию Греции.
– У нас будут проблемы с партией, Янис, – предупредил меня однажды Алексис. – Вам и вправду нужны такие люди, как Елена и Наташа? Они запятнали себя своей причастностью к кредитам. Наши люди вне себя от ярости.
– Алексис, вы отдаете себе отчет в том, насколько ожесточенным будет наше противостояние с «Тройкой»? – вопросом на вопрос ответил я. – Эти люди не берут пленных. Мне нужно, чтобы в моей команде были те, кто их знает, кто осведомлен об их уловках, те, кого они признают достойными соперниками.
Также я объяснил, что доверяю Елене и Наташе, поскольку, в отличие от наших сопартийцев, они испытывали угрызения совести. Они своими глазами наблюдали унижение и разорение, чинимое «Тройкой», прозрели и ожесточились – и по этой причине, как я был уверен, почти наверняка не купятся на сладкие посулы оппонентов, чего никак не скажешь о некоторых записных партийных «тройкоборцах».
Не заботясь о душевном комфорте Алексиса, я продолжал заручаться помощью других перебежчиков из «Тройки», в том числе из-за рубежа. Одним из последних стал Гленн Ким, пришедший ко мне по рекомендации моего союзника в СМИ. Гленн был банкиром, участвовал во многих крупных сделках с облигациями между Грецией, еврозоной и Германией, а затем работал по контрактам на различные европейские правительства. Мне охарактеризовали его как «толкового эксперта» по гособлигациям, выпуск которых я намеревался предложить в рамках своего плана по реструктуризации греческого долга. Я немедля связался с Гленном.