Взятие Вудстока
Шрифт:
Как только мы вышли из бара, появились три длинных лимузина, в которых приехали прочие связанные с Вудстоком люди, в том числе и глава службы безопасности фестиваля, Стэн Голдштейн. Это был человек серьезный – высокий, худощавый, с темными волосами, смуглой кожей и скептическим взглядом. Пожимая мне руку, он не улыбался.
Я провел Ланга и его эскорт по пятнадцати акрам заболоченной земли, мимо моего «Летнего театра в Уайт–Лейке», выгребной ямы и дюжины голых «Артистов Лунного света», так и танцевавших вокруг вертолета. Мама попробовала как–то прикрыть их, однако они ее лохмотья отвергли. Ее это не смутило, она уже приступила к попыткам сдавать в аренду складные стулья прохожим, которые останавливались, чтобы понять, что у нас тут творится, и посмотреть на безумный танец голышом.
– Это они танцевальный спектакль репетируют, – объясняла мама. – Вы же не думаете, дорогуша, что они станут плясать задаром?
Земля была пропитана влагой. Теперь мы шли мимо моих расставленных по территории мотеля плакатиков. Мы миновали «Крыло Джерри Льюиса», и «Президентское крыло, бывшее крыло «Мулен–Руж»». Вудстокцы поглядывали на них, но пока молчали.
День совершенно необъяснимым образом обращался в холодный, облачный, однако я обливался потом. Ланг остановился, улыбаясь, и я решил, что это дурной знак. Да и Голдштейн тоже счастливым явно не выглядел.
Мы миновали разваливавшиеся бунгало, все дальше углубляясь в болото. Показался еще один плакатик: «Бассейн «Синие замшевые туфли Элвиса Пресли» и «Кабана–клуб». Только для постояльцев. Всем прочим грозит пожизненное заключение, если они не будут платить по 5 долларов в день Соне, эксперту по бассейнам».
Я не знал, куда девать глаза. Разумеется, они решили, что я законченный псих. С другой стороны, и в бегство они пока тоже не ударились. Положение–то их было отчаянным. Как, собственно, и мое. Это походило на венчание под дулом дробовика.
– А какой–нибудь открытый участок у вас есть? – спросил красавец Ланг.
– Там дальше есть луг, – ответил я, стараясь сохранять жизнерадостный вид. Вудстокцы шли за мной и с каждым шагом лица их становились все более разочарованными. Должно быть, они решили, что я – какая–то темная личность из тех, что продают участки во Флориде, находящиеся, на самом–то деле, под водой. Кое–кто из них уже начал перешептываться. Даже йоркширский терьер и тот выглядел пришибленным.
Мы проходили мимо других плакатиков – «Международный киоск культурной информации». Проходили мимо других построек – «Голливудский отель «Палм Плаза»», представлявший собой разрушавшиеся меблированные комнаты, в которых обитали артисты «Лунного света». И чем дальше мы шли, тем увереннее я понимал, что обветшалые бунгало, заболоченная земля и идиотские плакатики сделку нашу угробят. И если это случится, я немедля подожгу все наше заведение, а затем с большим удовольствием сяду в тюрьму.
В конце концов, до луга осталось всего двадцать футов. Я ощутил облегчение – хотя бы потому, что плакатиков вокруг больше не было. Как мог я объяснить не знавшим меня людям, способным, надеялся я, стать моими спасителями, что все это было ничем иным как терапевтическим средством, позволившим мне прожить долгие дни, в течение которых я ждал, когда они свалятся с неба, – а именно об этом я всегда и мечтал.
Я не заглядывал на этот край нашей территории уже несколько месяцев и потому огромная вывеска, подвешенная на манер гамака между двух сосен – и украшенная поддельными пальмовыми листьями, которые я спер в магазине «Лорд–энд–Тейлор» – потрясла даже меня: «Вскоре на этом месте вырастут: 200–этажный Дворец съездов, казино, оздоровительный центр и парковка на 2000 машин».
Теперь уже всем было ясно, что с головой у меня неладно. Мне же оставалось только шагать дальше, притворяясь невидимым. Мне показалось, что путь до луга занял у нас лет сто, однако в итоге мы все–таки подошли к этому открытому пространству вплотную. Все мы стояли, пытаясь сохранять прямизну осанки, однако ноги наши то и дело проваливались в пропитанную водой вязкую грязь, которая и была, во многих смыслах, истинным фундаментом мотеля «Эль–Монако».
Ланг, повернувшись к Голдштейну, сказал:
– Мы не могли бы пригнать сюда десяток бульдозеров и все это выровнять? У него есть разрешение! Он же председатель Торговой палаты!
Голдштейн эту идею тут же зарубил. Осушить землю невозможно. На то, чтобы привести ее в божеский вид, попросту не хватит времени.
Краем уха я слышал, как перешептывается эскорт Ланга, и в интонациях этих людей ничего хорошего не усматривал. Все словно разваливалось прямо у меня на глазах. Я понимал, что это мой последний шанс, позволяющий спасти и мотель, и самого себя от вечного проклятия Уайт–Лейка.
Я запаниковал и начал сыпать самыми разными предложениями, среди которых были и такие: можно построить подвесной стадион, который удерживали бы на весу аэростаты, или засыпать всю территорию «Эль–Монако» цементом, который успел бы подсохнуть к началу концерта. Думаю, что тонкую грань, которая отделяет здравый рассудок от поврежденного, я пересек в тот миг, когда сказал им, что они могут разбомбить к чертовой матери все наше заведение и провести концерт на полученном таким манером пепелище.
И внезапно на меня снизошло вдохновение. А как насчет фермы Макса Ясгура?
– Послушай, Майк, у меня есть сосед, у которого найдется куча свободного места. Он хозяин большой фермы. Там сотни акров.
– Где это? Кто он? – спросил Ланг.
– Неподалеку отсюда, – ответил я. – Он занимается производством молока, сыра. Зовут его Макс Ясгур. Лучший домашний сыр и лучшее молоко в округе. Прекрасный человек. Может, он сдаст вам землю на время концерта. У него на ней просто коровы пасутся, и все. Места навалом. А в одном месте земля идет под уклон – получается естественный амфитеатр. Давай я ему позвоню.
Мы пошли назад, к моему танцевальному бару, из которого я мог позвонить Максу. Ланг и Голдштейн выглядели спокойными, я тоже старался сохранять спокойный вид, но затем вдруг бросил притворство и понесся по болоту, как спринтер, нацелившийся на золотую медаль, – мимо голых актеров, мимо выгребной ямы, прямиком к единственному в мотеле работавшему телефонному аппарату.
Набрав номер, я первым делом напомнил Максу о том, как ему нравятся мои музыкальные фестивали и сколь многое он уже сделал, чтобы помочь мне.