Взятие Вудстока
Шрифт:
В поисках сюжетов для сериала они поместили в «Wall Street Journal» и «New York Times» не совсем обычное объявление: «Молодые люди с неограниченным капиталом ищут интересные, законные возможности вложения средств и деловые предложения». И получили тысячи писем, одно из которых содержало идею производства разлагаемых микроорганизмами мячей для гольфа.
– По–видимому, у этого сериала имелись некие корни, уходившие в наши биографии, – говорил Розенман. – Мы и сами словно бы обратились в его персонажей.
Среди тех, кто прислал Робертсу и Розенману письма, были и Арти Корнфелд с Майком Лангом. Корнфелд, в ту пору двадцатипятилетний, был вице–президентом компании «Capitol Recodrs», – он получил этот пост в двадцать один год, став самым молодым за всю историю «Capitol» вице–президентом. Корнфелд славился тем, что курил у себя в кабинете марихуану и написал три десятка поп–песен, в том числе «Dead Mans’s Curve» для группы Джана и Дина и «The Pied Piper» для Криспиана Сент–Питерса – эта песня стала в 1964–м хитом номер один. Будучи важной шишкой в мире грамзаписи, Корнфелд поддерживал связи с большинством известных рок–групп.
Майк Ланг еще подростком сбежал из Бруклина и открыл во Флориде магазин для любителей травки. Впоследствии он стал продюсером одного из самых крупных из когда–либо осуществленных рок–концертов – двухдневного представления, получившего известность как «Поп–фестиваль в Майями» и собравшего сорок тысяч зрителей. Не ограничиваясь антрепренерством, Ланг руководил также рок–группой «Train», для которой ему хотелось получить контракт на запись диска. В качестве руководителя компании грамзаписи, которому он надумал показать свою группу, Ланг выбрал Корнфелда.
Занятно, но с Корнфелдом, которого он лично не знал, Майк использовал тот же прием, что и со мной. Корнфелд, подобно нам с Майком, вырос в Бенсонхерсте и, когда Майк попросил его о встрече, секретарша Корнфелда сказала боссу, что Ланг родом «из его мест». Они встретились и мгновенно поладили. Мало кто мог устоять против ангельского обаяния Майка Ланга: и спустя недолгое время он уже поселился в нью–йоркской квартире Корнфелда и его жены.
Идея, с которой Ланг и Корнфелд обратились к Робертсу и Розенману, состояла в том, чтобы провести в городке Вудсток, штат Нью–Йорк, огромный рок–концерт, своего рода культурную феерию. Вудсток они выбрали потому, что в те края переселились, будучи приверженцами движения «назад к земле», многие известные музыканты – в том числе Боб Дилан, Джими Хендрикс, ”The Band», Дженис Джоплин и Ван Моррисон. Ланг и Корнфелд хотели создать оборудованную по последнему слову техники студию, в которой могли бы записываться эти и другие жившие на Вудстоке и его окрестностях музыканты.
Они встретились с Робертсом и Розенманом, утверждавшими впоследствии, что мысль о концерте принадлежала именно им, а не Лангу с Корнфелдом. Ланг и Корнфелд задумали создать студию грамзаписи, работу которой поддерживали бы деньги благотворителей. А идея концерта принадлежала Робертсу и Розенману, и они взялись за ее осуществление. Правда это или нет, но четверка объединила свои силы и учредила компанию «Вудсток Венчерз Инк».
Ланг хотел назвать фестиваль «Выставкой эры Водолея», однако, в конечном счете, он был назван по имени компании. Присутствие в его названии слова «Вудстокский» породило существующие и по сей день заблуждения относительно истинного места проведения концерта.
Дорога, на которую вступили эти ребята, оказалась ухабистой. Городские власти Уоллкилла отказали им в поддержке, как только сообразили, во что могут обратить их маленькое поселение пятьдесят тысяч зрителей. А кроме того, отцам города не понравился рекламный лозунг, «Три дня мира и музыки» - ,они боялись, что он привлечет выступавших против войны демонстрантов. Вудстокская четверка решила, что все потеряно. Наверняка ведь и другие окрестные городки и деревни не пожелают предоставить им место для проведения концерта – по тем же самым причинам. Вот тут–то на сцене и появился я, вызвавшийся приютить фестиваль.
И вот теперь передо мной сидели трое из четверых мушкетеров. Насколько я понимаю, Робертс и Розенман хотели познакомиться со мной, дабы убедиться, что их колоссальный десантный отряд ожидает на месте высадки достаточно радушная встреча. И пока что атмосфера представлялась им благоприятной.
Мама принесла нам миски с чолентом и исполнила обычный ее номер под названием «Еврейская мамочка», объяснив, что ни одна еврейка не успокоится, пока не накормит всех и каждого. Гости рассмеялись и рассыпались в таких похвалах ее разумности, что мне захотелось заткнуть им рты кляпами. Затем они принялись за мамино блюдо. «Ух ты, отличная вегетарианская штука!» – сказал один из помощников Ланга. Меня так и подмывало объяснить им, что именно они едят, но я сдержался. В любом случае, они наверняка выяснят это сами, и очень скоро.
– Элли, а что хотел бы извлечь из всего этого ты? – спросил Майк.
– Очень правильно поставленный вопрос, Майк, – ответил я. – Я хотел бы извлечь из всего этого себя. Если вы снимете мои комнаты, я смогу заплатить по счетам, а после навсегда удалиться отсюда в неизвестном направлении.
– И все? – улыбнувшись, спросил он. – Только это? Ты не собираешься вытряхнуть из нас большие бабки?
Я не нашелся с ответом и потому промолчал.
– У тебя есть комнаты, а нам нужны комнаты, – продолжал он. – Сколько ты берешь за них? И сколько их у тебя? Сколько людей ты сможешь разместить?
– Если вы используете каждый квадратный дюйм, – а как вы уже понимаете, далеко не все они находятся в комнатах, заслуживающих такого названия, – мы сможем принять от двухсот пятидесяти до трехсот человек. А если людей будет больше, так в Уайт–Лейке полным–полно пустующих заведений. Собственно, весь округ Салливан – это пустующее заведение. Если, конечно, не считать больших отелей наподобие «Гроссинджерс» и «Конкорда».
– Ну так подсчитай, сколько ты возьмешь за все твои комнаты до конца сезона.
Я вытащил карандаш и бумагу и произвел быстрые подсчеты. Мы брали по восемь долларов в сутки за номер – в то время это была в Катскиллах стандартная цена дешевой комнаты. Я сложил то, что мы могли бы получить за бунгало, за комнаты, в том числе и разделенные душевыми занавесками. Затем умножил это на число дней, оставшихся до уик–энда, на который приходился День труда. Перед тем, как вручить листок Майку Лангу я вгляделся в получившуюся цифру и она показалась мне огромной – относительно говоря. В конце концов, мы же никогда не сдавали все наше жилье – даже на один–единственный день, а уж тем более на весь сезон. И даже близко не подходили к безумной американской концепции, которая носит название «прибыльность». Мы выбивались из сил, имея дело с поразительной, составлявшей один процент «загруженностью», – достаточно низкой, чтобы ежемесячно ставить нас перед угрозой лишения права на выкуп заложенной нами собственности, и не позволявшей хотя бы мечтать о семидесяти четырех–восьмидесяти процентах заселенности, коих ожидают от «Хилтона», «Мариотта» и иных процветающих отелей.