XVII. Наваррец
Шрифт:
Бабы визжали, дети плакали.
Самое время делать ноги. Проезд справа от помоста освободился, и мы, недолго думая, двинули испуганных лошадей вперед. Те и сами рады были покинуть это негостеприимное место.
Мэр Томази и безымянный священник безуспешно пытались навести порядок, но их никто не слушал.
Д'Артаньян быстрым движением подхватил один из тлеющих факелов, приготовленных для ведьмы, и кинул его на помост. Факел удачно попал прямо в связку сухого сена, которая тут же занялась.
Через секунду помост уже пылал
Но любоваться делом рук своих не было времени, мы пришпоривали лошадей, стараясь как можно быстрее убраться из этого городка.
Нам повезло, никто и не подумал организовать погоню, поэтому проскакав километра три и убедившись, что нас никто не преследует, я сделал знак остановиться на короткий привал.
Слева от дороги мелькнуло озерцо и мы повернули лошадей в ту сторону, через десять минут добравшись до места.
Ведьма, которая все это время так и висела кулем на лошади д'Артаньяна, обессилено свалилась на землю и долго лежала там, пытаясь отдышаться.
Ей никто не мешал.
Гасконец походя перерезал веревки, связывающие руки девушки, и занялся лошадьми, отведя их к воде и давая напиться. Фон Ремер помогал ему.
Я же нервно бродил по берегу озера, размышляя о дальнейших перспективах моих взаимоотношений с кардиналом Ришелье. Было ясно, что пока мы путешествуем, Его Высокопреосвященству уже успеют доложить о наших приключениях, и то, что мы совершили, прикрываясь его именем, вряд ли перевесит уже оказанные мною услуги. Кажется, о намечавшемся баронстве можно забыть, как и о покровительстве кардинала. Не думаю, что ему понравится подобное самовольство. Так же, возможно, придется распрощаться и с обещанными мне двадцатью тысячами. Думаю, к моменту нашего возвращения Ришелье уже аннулирует расписку. Жаль все же, что я не забрал деньги до отъезда.
Вот так одним махом лишиться заработанных с трудом привилегий было обидно. И ради кого?
Я бросил взгляд на девицу. Она уже слегка оклемалась, массируя затекшие руки, и теперь изучала нашу троицу, прикидывая, какие пакости ей стоит ожидать. Выглядела она не ахти — вся чумазая и побитая, одежда грязная и рваная, взгляд настороженный. И все же имелась в ней природная живость, которую ничем было не скрыть, и которая и стала причиной всех ее бед и неприятностей.
Фон Ремер покопался в одной из сумок и достал оттуда кусок сыра и ломоть хлеба, завернутые в тряпицу.
— Ешьте! Вам нужны силы! А потом умойтесь, у вас помои в волосах! — он почти насильно вручил сыр ведьме, глядя на нее безо всякой приязни, и рыжая это чувствовала, но сыр и хлеб взяла и тут же впилась зубами в угощение. Перед казнью ее явно забыли покормить.
Тевтонец тем временем подошел ко мне и заявил тоном, не предполагавшим возражений:
— Я вычту триста пистолей из вашей доли!
Вот ведь немец-перец-колбаса! Недаром слово «бухгалтер» пришло из немецкого языка. Первым делом считает деньги, нет бы порадоваться, что мы остались живы и здоровы.
— Вычтем их из доли шевалье д'Артаньяна, — предложил я в ответ. — В конце концов, это была его идея. Слышите, д'Артаньян, вы только что потеряли триста пистолей!
Гасконец подбежал к нам. Вот у него с настроением было все в порядке. Его глаза сияли чистой и незамутненной радостью.
— Триста пистолей? Какая мелочь, право слово! Вычитайте! Тем более, я все равно до сих пор не знаю, сколько мне причитается.
— Вы ему не сказали? — удивился фон Ремер.
— Не люблю делить шкуру еще неубитого медведя.
Д'Артаньян переводил взгляд с тевтонца на меня, но в итоге сказал совсем о другом:
— Вы видели, как я там все поджег? Думаю, огонь мог перекинуться и на соседние дома, а там, если повезет, весь городок запылает!
Я не мог слушать гасконца, это было выше моих сил.
— Что вы планируете делать с ведьмой? — тем временем деловито поинтересовался тевтонец. — Можно разложить ее прямо здесь на полянке, а потом отпустить. Мы ее спасли, в знак благодарности она обязана дать каждому хотя бы раза по три.
Вот еще на мою голову сексуальный террорист. Хотя нет, насильно он бы рыжую не завалил, но по всем писанным и неписанным законам, она должна была раздвинуть ноги перед спасителями. С нее, мол, не убудет.
— Вы не забыли, что у вас дома осталась невеста? — ехидно поинтересовался д'Артаньян. — Она вас ждет, вы должны быть ей верны!
— Измены в боевом походе за измены не считаются, — уверенно ответил фон Ремер, и глазом не моргнув. — Тем более это всего лишь ведьма, а значит не совсем женщина.
— А не боитесь, что она вас проклянет, и мужское достоинство перестанет работать? — я слегка припугнул излишне ретивого тевтонца.
Тот надолго задумался и замолчал. Надеюсь, он придет к правильным выводам и отбросит свои притязания на ведьму.
Рыжая как раз умылась в озере, очистившись, насколько возможно, от грязи и помоев. А так же непонятно каким образом, но сумела прикрыть все выступающие сквозь дыры в платье оголенные части тела. Выглядела она на удивление свежо и бодро. Одно слово, ведьма!
— Милостивые господа, — тон у нее был ласковый, голос нежный, а во рту не хватало левого клыка, — позвольте поблагодарить вас за чудесное избавление от смерти и узнать ваши планы касательно моей дальнейшей судьбы! Правда ли, что вы отвезете меня в Париж на личный суд кардинала?
На прямо вопрос положен столь же откровенный ответ. Я долго не раздумывал над словами:
— Сударыня, никто вас в Париж не повезет. В данный момент мы направляемся в прямо противоположную сторону. Можете с этого момента считать себя свободной во всех отношениях, но я бы не советовал вам возвращаться в тот городок. Прекрасно понимаю, что в данную минуты вы крайне стеснены в средствах, поэтому вот вам десяток пистолей — на первое время хватит.