Я бил «сталинских соколов»
Шрифт:
4 ноября я летал вместе с лейтенантом Валли и старшим сержантом Лённфорсом, чтобы перехватить возвращающиеся в Ораниенбаум Ил-2. Мы встретили их, как и рассчитывали, между Сескаром и Шепелевским маяком. Однако выяснилось, что чуть выше штурмовиков летят 5 истребителей прикрытия.
Я приказал двум своим товарищам атаковать идущие на малой высоте Ил-2, тогда как я сам займусь истребителями. Все 1500 лошадей моего мотора дружно рванули вперед и быстро вынесли меня на ту же высоту, на которой держались советские истребители. Однако, похоже, они не собирались драться, потому что дружно наклонили носы и перешли в пике, бросив штурмовики
«Илы» уже находились совсем рядом с берегом, когда я на большой скорости проскочил мимо своих пилотов, еще не успевших атаковать русских. Они хотели сначала убедиться, что мне не нужна помощь в бою против истребителей.
Мой самолет, ревя мотором, обрушился на штурмовики, но я зашел на них в слишком крутом пике и со слишком большой скоростью, поэтому не успел обстрелять цели. В результате я сначала повернул на 90 градусов, а потом развернулся и на 180°. После этого я оказался на одной высоте со штурмовиками прямо сбоку от них. Взяв на прицел головной самолет, я заложил вираж и взял нужное упреждение. Я позволил цели исчезнуть у меня под капотом, прежде чем нажал гашетку. Сначала я дал короткую очередь, а потом заложил крутой вираж и повернул в сторону моря, потому что русские зенитки начали стрелять по мне. Моя цель рухнула на землю, и я увидел горящие обломки на морском берегу. Победа обошлась мне дешево, так как я не выпустил и 10 снарядов из пушки.
Валли и Лённфорс продолжили атаку своих целей, но тоже отвернули в сторону от берега, когда зенитки обстреляли их. Было бы крайне неприятно возвращаться домой над ледяным морем на поврежденном самолете. Даже когда машина полностью исправна, во время такого полета ты с волнением прислушиваешься к звуку мотора и невольно нервничаешь. Однако все подобные мысли улетают прочь, как только ты заметишь в небе вражеские самолеты. Тогда единственное, о чем ты думаешь, - это как побыстрее сбить противника и «окрестить» его в морской воде.
1944 год
1944 год начался для меня с отдыха. Может быть, я действительно нуждался в нем, хотя и сам этого не понимал. Судьи военно-полевого суда это знали лучше.
Предыстория всего этого была следующей.
Наша эскадрилья, временно потерявшая одно звено, отправила связной самолет, чтобы доставить на аэродром пайки. Пока пилот этого самолета мастер-летчик Ятти Лехтоваара наслаждался кофейком, я вместе с механиком по приказу командира звена поднял этот маленький самолет в воздух, чтобы поставить на другом конце летного поля для заправки, так как на месте начальной стоянки имелось только низкооктановое топливо.
Когда самолет заправили, я перелетел на старое место, и, как наивно подумал, на этом все закончилось. Как бы не так.
Командир эскадрильи, базировавшейся рядом с нами, решил, что это были не деловые перелеты, а запрещенное воздушное шоу и вообще нарушение правил полетов. Он подал официальный рапорт по этому поводу. По правде сказать, я действительно летел не слишком прямо и не слишком ровно, но не придавал этому никакого значения. Но в результате меня вызвали на допрос.
Мой командир звена, который отдал приказ и который отвечал за все, не имел ко мне никаких претензий. То же самое говорили все, кто видел инцидент собственными глазами. Однако было устроено заседание военно-полевого суда.
Из летчиков в составе суда присутствовал начальник штаба авиакрыла, который потребовал наказать меня за нарушение правил проведения полетов. Главный обвинитель лейтенант Коскинен занял нейтральную позицию.
Я резко возражал против обвинения и представил письменные показания свидетелей происшествия, оправдывавшие меня. После десяти минут ожидания я услышал вердикт: виновен. Приговор: 30 дней карцера. Причина: нарушение правил проведения полетов вследствие неправильного истолкования приказа старшего офицера.
Мой командир не согласился с приговором, и я был готов подать апелляцию в вышестоящий суд. Но затем я отказался, когда выяснилось, что именно меня ждет.
Итак, я остался заключенным на авиабазе Иммола. Я жил в прекрасной гостевой комнатке штаба, и единственным напоминанием о приговоре оставался «часовой». Я сообщил коменданту базы, что часовой при сложившихся обстоятельствах может ни на что не обращать внимания. На это комендант ответил, что у него в запасе достаточно отпускных свидетельств и железнодорожных билетов на случай, если мне надоест торчать здесь.
Сотни километров, которые я пробежал на лыжах за эти прекрасные зимние дни, помогали мне сохранить физическую форму и нагулять отличный аппетит. Поэтому после месяца отдыха я вернулся к полетам в лучшем состоянии, чем раньше. Поэтому полеты над Карельским перешейком проходили очень легко. В общем, вынужденный отдых пришелся весьма кстати.
Советский Союз пытался вынудить Финляндию выйти из войны, и для этого на аэродромы вокруг Ленинграда была переброшена дивизия стратегической авиации. Она должна была начать ночные налеты на Хельсинки и таким образом сломить нашу волю к сопротивлению.
Первые сообщения о том, что будет использована эта стратегия, мы получили от пленных, попавших к нам из-за ошибки штурмана транспортного самолета, который неожиданно совершил посадку у нас на аэродроме.
Все наши истребители находились на вылете, когда этот «Дуглас» DC-3 неожиданно показался над нашим летным полем, выпустил шасси и начал заходить на посадку. В этот момент наши зенитные батареи открыли огонь, и пилот транспортника сообразил, что он залез в чужую кухню. Он убрал колеса, дал полный газ и попытался удрать куда-нибудь, где хозяева будут более приветливы.
Однако же пара «Брюстеров» оказалась дома, и лейтенант Уркки Сарьямо погнался за визитером. Он перехватил противника и повредил ему моторы, в результате чего «Дуглас» был вынужден садиться прямо у нас на аэродроме.
Несколько русских были убиты при задержании, но остальные попали в плен. Большинство личного состава, который перевозил DC-3, были техниками как раз той авиадивизии, переброшенной под Ленинград.
После нескольких налетов на Хельсинки наше командование решило постараться помешать противнику. Три наших бомбардировочных эскадрильи были приведены в состояние повышенной готовности, и однажды ночью, когда противник поднял свои бомбардировщики в воздух, взлетели и наши самолеты. Однако на сей раз советские самолеты атаковали Таллин и налет вызвал большие разрушения. Но когда вражеские самолеты возвращались на базу вдоль берега Финского залива, наши бомбардировщики незаметно пристроились к ним.