Я боялся - пока был живой
Шрифт:
– Ее ищешь?
– все так же негромко спросил милиционер.
– А я знал, что ты за ней придешь, старый вояка. Ну что же, вставай...
Что Арнольдику оставалось делать? Он тяжело поднялся с колен, подняв вверх руки...
Глава четырнадцатая
А на нас с Павлушей разворачивала пушку БМП, от которой мы безнадежно, с упрямством безумцев, пытались улепетнуть в луче цепкого прожектора, да еще по бесконечно-прямой улице.
Павлуша трясся у меня на запятках, я вовсю работал руками, дергая рычагами ручного управления. Как назло, и как всегда в самый
И что за идиот планировал эту улицу? Запертые ворота, длинные дома, заехать некуда...
А первая гулкая очередь крупнокалиберного пулемета уже разрыла, разметала асфальт за нашими спинами. Вот сейчас, сейчас, они чуть приподнимут планку прицела, вздыбят слегка ствол, и...
Я еще сильнее и отчаяннее заработал ручным управлением, но почти тут же пришлось жать на тормоза и резко заворачивать: улица неожиданно закончилась тупиком, сплошной кирпичной стеной, в которую мы с Павлушей едва не врезались. Вот сейчас я мысленно поблагодарил судьбу за заглохший мотор.
БМП, сыто урча, остановилась метрах в тридцати, поводя хищным хоботком скорострельной пушки, щекоча нам нервы и развлекая сидящих в машине.
– Паша, Паша, - зашептал я.
– Ты присядь, или ляг за спинкой кресла, я постараюсь тебя прикрыть...
Ствол тем временем уставился мне прямо в лоб, постоял так, потом медленно пополз вниз, замерев на уровне живота, отчего мой желудок тут же резко и бурно запротестовал. Если бы я не понимал бесполезность этого деяния, я бы тоже запротестовал. А так я только крепче вжался в каталку и замер, ожидая выстрела.
Ствол приподнялся и из него вырвался длинный язычок пламени, чтобы слизнуть меня навсегда с этого асфальта, слизнуть наши с Павлушей имена из Великой Книги Жизни...
И мы были бессильны помешать этой величайшей несправедливости...
Глава пятнадцатая
В одном из кабинетов в здании на Петровке, стояли по стойке смирно оперативники: Алютенок, Антонович, Стукалец и Крякин
За столом, перед которым они стояли, сидело трое. Один из них придвинул к себе лист бумаги и начал читать ее вслух, изредка поднимая глаза над спущенными на нос сильными очками, бросая короткие и недоуменные взгляды на стоящих оперативников, словно не верил, что все это написано про них:
– По результатам внутреннего расследования по факту утраты оперативниками спецотдела табельного оружия и документов, выявлены злой умысел и добровольная сдача оружия и документов в руки бандитов. Все это дает основания возбудить уголовное дело в отношении вышеперечисленных оперативников. Мерой пресечения избрать содержание под стражей.
– Да как же так?!
– не выдержал Стукалец.
– Вы что, нас не знаете?! Ну виноваты, накажите. Но чтобы такие обвинения! Чтоб мы сами бандитам и оружие и документы передали, сами, своими руками...
– Да вы хотя бы о детях наших подумайте!
– взорвался Крякин.
– Если вы нас засудите, мы из зоны не вернемся, нас там разом кончат. А детям нашим ни пенсий, ни пособий не будет! На что они жить-то будут?! Вы что не знаете какое время сейчас?!
– Да как у вас только язык повернулся, - покачал головой Алютенок. Чтобы я, трижды бандитами простреленный, да сам им в руки оружие передал...
– Николай Иванович!
– взмолился Антонович.
– Вы же нас не один год знаете! Скажите вы хоть что-нибудь. Вам же будет потом стыдно!
Один из сидевших за столом опустил голову и отвернулся в сторону.
Читавший вслух бумагу стукнул по столу кулаком и резко выкрикнул:
– Прекратить базар! Конвой! Увести!
– Постойте, - попросил Алютенок.
– А что с товарищами нашими, с Козловым и Капустиным? Почему их здесь нет?
Тот, кого называли Николаем Ивановичем, поднял голову и сказал, медленно выговаривая слова:
– Капустин погиб. Выбросился из окна. Или выбросили его. Козлов подозревается в том, что во время пьяной ссоры вытолкнул Капустина с балкона...
Он остановился, сглотнул, и продолжил:
– Час назад Козлов повесился в следственном изоляторе.
– Как повесился?!
– вскрикнул Крякин.
– На чем?! В следственном изоляторе? В одиночке?!
– Уведите!
– распорядился старший из сидевших за столом.
– Это расправа!
– выкрикнул Стукалец.
– Нас всех просто решили убить!
В кабинет ворвалась охрана, четверых оперативников сковали наручниками и заломив руки, вытолкали за двери...
На следующее утро в газетах будет опубликовано сообщение о раскрытии преступной группы в правоохранительных органах. Об аресте четверых оперативников, убийстве следователя по особо важным делам его младшим партнером, который позже покончил с собственной жизнью в следственном изоляторе. А так же о том, что под утро застрелился в собственном кабинете начальник отдела по борьбе с организованной преступностью, Николай Иванович Крутов...
Глава шестнадцатая
Когда Нинель сошла с последней ступеньки лесенки, ведшей вниз, под землю, к ее большому удивлению она оказалась в небольшом, но сухом и чистом тамбуре, от которого куда-то в бесконечность шел длинный-предлинный ход со сводом-аркой, выложенный по стенам громадными белыми камнями.
Перед Нинель стояли трое весьма подержанного вида мужичков. Один из них держал направленный на нее костыль, который она в темноте приняла за ствол автомата.
Стоявший за спиной того, что с костылем, подземный мужичок, разочарованно присвистнул:
– Ты, Вася, совсем плохой стал. Этой тетке скорее самой подавать надо, а ты ее грабить собрался...
– Да ну тебя, - не очень уверенно огрызнулся небритый Василий.
– У тебя деньги есть, бабка? Говори, как на духу! Признавайся! А не то!
Он устрашающе потряс в воздухе костылем, чего Нинель ни капельки не испугалась. После стрельбы, крови, убитых, которых она впервые в жизни увидела не в кино, а наяву, после всего этого подземные мужички казались ей совсем не страшными, а скорее даже, какими-то ненастоящими, игрушечными.