Я/Или ад
Шрифт:
— Кто это? — спросил Иванов 1-й милиционера.
— Да надоел он мне тоже уже до осоловения! — раздраженно бросил милиционер.
— Но мы же убили его, — заметил Иванов 2-й.
Милиционер замахал на Ивановых руками, как на детей, и тупо сказал:
— Ну, вы — козлы…
— А что?
— Нет, вы — козлы… А он — бессмертен и вечен… Господи, дай мне тоже такую силу, не погуби, позволь воцариться в царстве моем, слиться с Тобою…
И милиционер заплакал, как крокодил.
— Вы меня все задолбали, — сказал он капризно. — Вот закрою глаза — и вас не будет. Ха-ха.
— Что он мелет? — испугался Иванов 3-й.
Ивановы обнялись между собой, как педерасты.
— Все, — сказал я. — Я пошел в комнату.
Я закрыл за ними дверь. Ну их всех к черту! Надоели уже эти Ивановы ужасно. Пускай они там себе копаются в дерьме. А мне пора спать. Завтра будет день опять. Опять что-нибудь новое и интересное. А если нет — тогда буду скучать. Но сейчас буду спать.
Я пошел в свою комнату.
— Ты вытер в ванной? — крикнула мне мама.
Я что-то буркнул в ответ и пошел. Окинув взглядом свою комнату, я понял, что здесь царит абсолютный бардак. Но настроение у меня было потрясающее. Что-то такое удивительно нервное и возбужденное. Хотелось жажды действий. Правда, с другой стороны, хотелось спать. Креме того, я был ужасно влюблен в одну гениальную девушку и ужасно страдал.
Я помню темную вечеринку, когда мы пили виски из бокалов, я помню сверкание ночных сигарет, и танцы, и музыку, и дурацкие разговоры, и смех.
Однажды мы пошли за водкой, а я был маленьким мальчиком. Один друг, с подбородком, словно высеченным из скалы, кричал дебильные песни, и это было ужасно смешно.
Мое духовное сознание в это время находилось на пути к освобождению психики от общих законов, поэтому для меня было все дивно и ново.
И девушка, которая пила водку так нежно, как маленькая девочка, была далекой мечтой, которая существует только один раз. Это был момент очарования, когда я знал, что все имеет смысл и все так хорошо, что можно расцеловать дворников и деревья, а утром брести, нащупывая у себя во рту магические похмельные следы того, что уже было.
Я вздрогнул и поставил пластинку. Это был Моррисон — поэт трогательной меланхолии, тяжелый, но хрупкий цветок. Я ушел в его вечер, и он успокаивал меня. Как хорошо, что нам больно вдвоем, нам так хорошо от этого!
В это время пришел мой друг Мишка, который работал на заводе токарем, чтобы не идти в армию, и медленно сходил с ума.
Пока его руки были поглощены монотонным трудом, мозги экзальтически функционировали как никогда. В своей кожаной куртке он был похож на дебила. Его взгляд был бессмысленен, и он все время говорил ерунду, впрочем, как и все остальные. Потому что нам неожиданно стало плохо, а всю жизнь было прекрасно.
— Грунди… — сказал Мишка и стал танцевать и подпевать себе. — Грунди, грунди, грунди!
Пока он тут занимался маразмом, я сидел на своем диване, как сидел уже миллионы раз до этого, и был Мишка; и Мишка был во всех видах — серьезный, трогательный, смешной, противный, злой, гениальный, самый лучший, надоевший, сумасшедший. Я принимал эту новую жизненную игру, но хотел задать ему несколько вопросов.
— А тебе сейчас плохо? — спросил я.
— Плохо, — мрачно ответил Мишка и закурил.
— А почему?
— Это потом, потом… — поспешно сказал он и стал молчать.
Через двадцать минут он ушел спать, чтобы встать утром в пять часов.
А я опять остался наедине с собой. “Вот и нам плохо…” — думал я, и мне было так приятно, что наконец и перед нами встали мощные проблемы, и у нас случаются духовные кризисы. Потом мое плохое состояние взяло верх над этим чувством, и мне захотелось выть на луну, хотя я ее и боялся. По этому случаю я решил лечь спать. Я сходил в туалет, потом помылся в душе, обрызгался дезодорантом и причесался. “Неужели я — такой чистенький, такой вымытый — должен когда-нибудь умереть?..” — подумал я и чуть не заплакал от жалости. Потом я пришел в свою комнату, открыл форточку и погасил свет. Я решил поспать. Пускай мне пошлют что-нибудь интересненькое на ночь. Мне хотелось летать, путешествовать, чувствовать сладость и восторг. И все возможно.
И я заснул, и мне снились золотые сны.
И сотворил Господь мир в шесть дней. Мучительно рождалось все на свете. Он подарил его нам — свое единственное создание. Есть все в этом мире, и в нем есть то, чего в нем нет.
Как странники, мы будем открывать страницы бесконечности. Нам будет всегда интересно, мы будем создавать себя капля за каплей.
Уважаемые читатели! Будем жить — у нас нет другого выхода, будем впитывать все, что дано, будем строить и преобразовывать, открывая все, что интересно.
Но я надеюсь, что буду сидеть со своими друзьями в тихой комнате и смеяться с ними над различными явлениями нашего бытия. Я приду к ним, и мы сожмемся в один кулак, и Бог не разожмет его никогда.
Предыстория кончается, и я приглашаю вас к себе в гости.
Занимаясь этими картинками, Ивановы проснулись. Они плотно позавтракали и стали обсуждать план дальнейших действий.
— Итак, друзья, — сказал Иванов 1-й. — Сейчас мы вступаем в мозги. Наше маленькое путешествие окончилось. Перед нами — наша цель. Посмотрите в иллюминаторы. Что вы видите?
Два других Иванова подошли к иллюминаторам.
— Мозги, — констатировал 2-й.
— Правильно, — обрадовался 1-й. — А на что они похожи?
— На мозги, — сказал 3-й.
— Правильно. Итак, мы видим что-то полупрозрачное на всю Вселенную, что-то бело-серое, нечто туманное, кое-что загадочное, непонятно что… Напоминающее по окраске густой-густой туман с серыми крапинками и кровеносными сосудами. Правильно. Придется вступать в этот мир. Но — друзья мои, мы не можем в него вступать, пока не решим основной вопрос философии, над которым бились и бьются умы. Это вопрос соотношения материи и сознания. Предлагаю для решения этого вопроса прочитать имеющуюся литературу и сделать научные выводы.
Ивановы решили, что это правильно, хотя Иванов 3-й заявил:
— Нам надо бы связаться с Центром и получить указания.
— Но поскольку рация не работает, — ласково сказал Иванов 1-й, — мы должны действовать по собственному усмотрению. Мы бывали еще и не в таких переделках!
Ивановы удовлетворились и разошлись по своим каютам читать философов. Через два часа они вышли покурить и обсудить то, что прочитали.
— У меня такой возник вопрос, — сказал Иванов 2-й. — Что такое материя?