Я люблю тебя, Калькутта!
Шрифт:
Война с Китаем 1962 года нанесла сильный удар по калькуттскому Чайна-тауну. Жителям района в период войны запрещено было выходить за его пределы без специальных пропусков, около 8 тысяч были депортированы в раджастханские лагеря, а потом высланы в Китай. Но удивительно, что буйная калькуттская толпа отнеслась к Чайна-тауну спокойно, не было ни погромов, ни особой ненависти. Большинство калькуттских китайцев всегда подчеркивало и подчеркивает свою лояльность по отношению к приютившей их Индии, а отдельные, очень небольшие группы маоистов были сразу же придавлены самими обитателями Чайна-тауна.
По данным журнала «Иллюстрейтед Уикли оф Индиа» (1972 год), всего в Индии сейчас проживает 15 тысяч китайцев; 12 500 из них живут в Калькутте, а в пределах Чайна-тауна — около 4 тысяч. Большинство обитателей «заповедного» района предпочло выйти за его пределы и влиться в жизнь города. Мы видим их ежедневно — в бесчисленных китайских ресторанчиках, в обувных магазинах, в парикмахерских и сувенирных лавках. Вся советская колония охотно заказывает обувь у китайцев на Нью-Маркете — они шьют добротные, красивые, из хорошей кожи ботинки и туфли, чуть-чуть, правда, старомодные.
И вот он, Чайна-таун, передо мной. Узкие, чистые улочки. Иероглифы на вывесках. Китайчата, играющие у дверей лавок, прохожие в синих брюках и блузах. Храмик Си Ип с нефритово-зеленой керамической крышей и фарфоровыми рыбками, такой кукольный на фоне высящихся за ним небоскребов деловой Калькутты. Внутри резной, красно-золотой алтарь, несколько красивых ваз, старинные мечи на стенах. И ноль внимания на посетителей.
Лавки здесь те же, что и в городе, только вывески написаны иероглифами; впрочем, вся продукция легко угадывается по витринам: кожа, обувь, фарфор — пиалы, вазы, статуэтки. И рестораны, как в городе. Все очень интересное, но какое-то ненастоящее. Район: еще существует, но жизнь как будто уходит отсюда… Думаю, еще несколько лет — и Чайна-таун расточится сам по себе. Бульдозеры снесут последние лавки и домики, и здесь воцарится обычная калькуттская толкотня. Та, что царит и сейчас в нескольких сотнях метров от этого игрушечного мира.
6 мая. После обычной прогулки по Парк-стрит я прошел в ее южную часть, где никогда не бывал раньше. Там расположены два старейших в городе английских кладбища. Хождение по кладбищам — занятие не самое приятное, но безусловно поучительное. Поэтому я решил все-таки побывать на одном из них, Северном, открытом в 1767 году. Когда-то оно было, наверное, по-своему величественным и красивым, чистым, ухоженным. Увы, все это в прошлом… Дорожки давно заросли пышной тропической зеленью. Среди моря трав, по пояс посетителю, высятся полу-развалившиеся надгробия, с опавшей облицовкой, обнажившей старые, почерневшие кирпичи. Особенно много пирамид, трех- и четырехгранных, различной высоты и крутизны, с барельефами, надписями и без оных; издалека они похожи на диковинный лес, вздымающийся к небесам. Много кубов и параллелепипедов, увенчанных урнами. Есть несколько довольно крупных склепов. Полуразличимые эпитафии призывают молиться за сынов и дочерей Британии, нашедших последнее пристанище в бенгальской земле. Одно из немногих надгробий, содержащихся в порядке, принадлежит отцу великого английского писателя — Ричмонду Теккерею.
А вечером — зрелище совсем другого, суетного рода. По просьбе женщин из торгпредства я сопровождал их в «золотой» магазин, где заказывают украшения. Он находится на Бипин-Гангули-стрит, в просторечье именуемой у нас «золотая улица»: здесь не сравнительно коротком участке расположены по обеим сторонам несколько десятков ювелирных, преимущественно торгующих золотом магазинов. Правда, большинство из них — это скорее небольшие лавки.
Надо сказать, что здешние магазины отличаются ют делийских. Там все сокровища чванливо выставлены на витринах, выходящих на улицу, и на многочисленных стендах внутри: ходи, смотри, выбирай! Здесь все по-другому: нет не только витрин, но даже окон. У входа стоит здоровенный охранник с винтовкой. Заходя в крохотный «пропускник», ступаешь на металлическую платформу, замыкаешь какие-то контакты, и дверь во внутреннее помещение открывается. Внутри никаких стендов — голые стены и за перегородкой прилавок. Хозяин, сидящий (с ногами, конечно) на прилавке, в присутствии еще одного работника достает один за другим плоские чемоданчики с кольцами и камнями. Посмотрели один — он тщательно запирается, открывается другой. Оригинальная продукция, которую я видел только в Калькутте, — золотая филигрань. Крохотный, в доли грамма, кусочек золота растягивается в кольцо, состоящее из ажурного, красиво сплетенного орнамента. Выглядит такое кольцо большим и «пышным», а на деле в нем больше воздуха, чем металла. Красиво, но очень непрочно — кольцо мнется от малейшего нажима и носить его пужно предельно осторожно.
Когда началась обычная женская вакханалия примерки и заказывания, грозившая растянуться надолго, я вышел на улицу и предался любимому занятию: созерцанию обыденной жизни улицы. Мой наблюдательный пункт был под воротами старинного, когда-то, наверное, очень красивого особняка с остатками лепнины, где размещается сейчас редакция газеты «Басумати» («Бошумоти»), органа КПИ.
Около 6 часов вечера. Небо еще светлое, но на тротуары наползали вечерние тени. Рабочий день кончился, наступил час пик. Толпы народа возвращались с работы — клерки, приказчики, работники фирм и банков, рабочие джутовых фабрик. Трамваи с трудом проталкивались сквозь толпы пешеходов, занявших нею улицу. Около меня на тротуаре раскинулся овощной рыночек — жалкие кучки крохотных, с редиску, помидоров, зеленых мелких манго, гороха, картошки. Мы, европейцы, и не знаем, что такие овощи есть в Индии, это третий сорт, для бедняков. Некоторые из бегущих (именно бегущих, а не идущих) мимо останавливались, приценивались. Дама в красивом, тканном золотом сари открыла изящную сумочку, достала несколько пайс, взяла четыре крохотных помидора, спрятала в ту же сумочку. Здесь же взвешивали и клубни, напоминающие картошку. Один клубень откатился в сторону, и тут же его сцапал подкравшийся между ногами прохожих мальчишка и, не оглядываясь, побежал прочь, на ходу запихивая клубень в рот. Рядом с продавцами овощей, по-видимому крестьянами из пригородных деревень, их 2 —3-летние дети, прямо так, сидят голым задиком на земле или в луже, ползают под ногами. Если поднять взгляд, увидишь черные, с потеками, днища балконов, выше — бледные лица за решетками окон. А наискосок от магазина — красный флаг над старым домом — штаб-квартира Коммунистической партии Индии.
7–8 мая. Завтра 30-летие Победы. Мы включились в подготовку давно и многое уже сделали. Готовятся к этой дате и наши бывшие союзники. На экраны хлынул поток фильмов о войне, старых и новых, — «Самый долгий день», «Генерал Паттон», «Битва за холм», «Пушки острова Наварон» и другие — о битвах в Африке, Сицилии, Нормандии. Сняты они все с размахом, технически безупречно, но очень уж облегченно, что ли. Вот «Битва за холм»: горстка американцев на какой-то горе, окруженная немцами, останавливает танковую атаку, скатив на наступающие бронированные чудища горящие бочки с бензином. Бензин горит оранжевым пламенем, танки взрываются, эсэсовцы в черной форме хватаются за головы. Лихо и малоправдоподобно.
Очень расстроил меня один знакомый из местного отделения ИСКО, частый наш гость. Вырезал из «Москоу Ньюс» викторину — хочет поехать в СССР. Попросил проверить ответы. Первый вопрос — фото, изображающее Парад Победы 24 июня 1945 года на Красной площади. Читаю его ответ: германские войска в Москве. Спрашиваю: кто победил в войне? Мнется: Америка? Спрашиваю: а разве немцы были в Москве? Показывает свастику на лежащем на брусчатке знамени — значит, были… Я чуть не заревел — вот тебе и пропаганда. А ведь этот из грамотных, из активистов ИСКО, друзей…
Так же «весело» было на просмотре югославского фильма «Сутьеска» — о самом страшном эпизоде партизанской войны в Югославии, когда немцы, окружив в долине партизан во главе с Тито, чуть было не уничтожили их всех. Фильм снят интересно, хотя к концу от беспрерывного уханья бомб, крови, жути становится просто нехорошо. Тито играет Ричард Бартон (своих не нашлось?), играет, правда, отлично. Есть немало «клюквы», вроде сцены, где Тито по телефону отдает распоряжение о роспуске Коминтерна. Рядом со мной сидел индиец, каждые пять минут спрашивавший меня: «А почему у вас не было оружия?», «А почему вас окружили?» и т. д. Мои попытки объяснить, что Югославия и СССР — разные страны, успеха не имели. Единственное, что ему удалось втолковать, это то, что русский и сербский языки — как хинди и бенгали.
9 мая. День был насыщен до предела. В 8 часов утра — митинг у памятника Ленину. На 5 вечера назначен огромный митинг в честь праздника Победы в одном из парков Калькутты, в 8 вечера — торжественный прием в Парк-отеле, организованный генконсульством. А в 10 утра я наконец вошел, хотя и не без трудностей, в «заколдованные» двери дома на Джорасанко, 6 — музея Рабиндраната Тагора.
9 мая — день рождения Р. Тагора. В этот день тысячи людей, молодых и старых, приходят сюда и старый дом подвергается ужасному испытанию, после которого оправляется целый год. В этот день длинная очередь ожидающих тянется через двор и уходит куда-то в перспективу Читпур-роуд. Многие часы люди стоят под палящим солнцем, терпеливо, без брани и неудовольствия, чтобы попасть в заветный дом.