Я люблю тебя, Калькутта!
Шрифт:
Уже стемнело, и после традиционного чая мы собирались откланяться, как вдруг хлынул дождь, настоящий бенгальский ливень — сплошной гудящей стеной воды, с громом, с синими молниями. Джудхаджит предложил переждать — когда соберутся все в школе, нам дадут знать. А старик, улыбнувшись, прочел нам на бенгали стихи Тагора. Джудхаджит с грехом пополам пересказал их на английском. К своему удивлению, вернувшись домой, я сравнительно легко обнаружил их в томике Тагора, в хорошем переводе. А. Эфрон; по-видимому, эти стихи очень популярны:
Дождь идет стеной сплошною…
Горе бедному скитальцу, горе страннику с сумою!
Завывает, стонет ветер…
Кто в такую непогоду на призыв его ответил,
С ночью встретился слепою?
И мы остались. Снова пили чай, старик рассказывал удивительные вещи о 20 —30-х годах, о деяниях Ганди, о поездке в Англию, о бенгальской деревне — тогда и теперь. А ливень все так же ровно и мощно шумел за окнами. Потом внизу послышались голоса — пришел секретарь барасатского ИСКО: люди собрались, ждут. И мы поехали сквозь стену дождя, во тьму.
В Мирхати уже давно проведено электричество, но его отключили по всей округе, и тьма стояла первобытная. Мы подъехали к какой-то темной хате, и, спотыкаясь и скользя по лужам, поднялись на террасу. В темноте ощущалось присутствие многих людей (потом я узнал — около двухсот). Если бы не дождь, то все проходило бы на открытом воздухе, но он лишь усиливался, шлепал по ветвям пальм. На террасе в полной тьме начался импровизированный концерт — пели песни Тагора, а я с группой добровольных помощников налаживал в пустом классе аппаратуру — проводку вывели через окно и подсоединили прямо к проводам, как уже не раз делалось во время моих скитаний по местам, далеким от городских удобств. Наконец дали свет, и вся братия плотно утрамбовалась в классе, кто не попал — смотрели с террасы, благо, дверей не было.
Мне хотелось просто показать этим ребятишкам из бенгальской деревни свою страну, но так, чтобы было понятно и интересно. И я привез с собой немного экзотики — виды Москвы и Ленинграда, Суздаль, Армению, а больше напирал на совсем понятное: наши звери, птицы, цветы, лес, русская зима, а еще — народные игрушки, черти из Каунасского музея чертей… Через час погас свет, и мы перешли на вопросы-ответы. Удивительно много было вопросов — и наивных, и серьезных: сколько стоит учеба в СССР, что едят советские дети, верят ли они в бога, как поступают в вуз, как учатся мальчики и девочки — вместе или раздельно, имеют ли карманные деньги и, конечно же, как поехать учиться в Советский Союз? Я вспомнил беседу в калькуттской школе имени Ленина, грязный сарай, угрюмое, безразличное молчание детей — маленьких париев, отбросов огромного города, знающих, что они никогда не выйдут из своих трущоб. А здесь дети были другие — более живые, естественные, жизнерадостные, любознательные. Конечно, живется им, наверное, нелегко, но все-таки родная деревня — мать, а не мачеха. И жизнь в деревне сегодня уже не та, что даже десять-двадцать лет назад, об этом говорили и электричество, и школа для крестьянских детей.
А потом нас пригласил к себе директор школы Рамен Бхаттачария, и я был совершенно им очарован — это был тот самый сельский интеллигент, на которых держатся культура и духовное здоровье любой страны, родной брат русских земских учителей, воспетых Чеховым, Горьким, Скитальцем, тех, кого Горький называл «ломовыми лошадями прогресса». Это — высокий, худой человек в национальной бенгальской одежде, с залысиной, открывающей огромный лоб, в жестяных очках, не скрывавших добрейший и мудрый взгляд. Ребятня, кишевшая вокруг, чувствуется, его обожает, но и хлопот ему доставляет немало. Видно было, что в этой ребятне — вся его жизнь. Жаль, что так немного удалось с ним поговорить — он рассказывал о переменах в деревне, о детях. Свет опять погас, на этот раз бесповоротно, и уже во тьме мы вручили директору наш скромный подарок — две увесистые пачки книг на английском и бенгали (художественную литературу и познавательные книги по всемирной истории, археологии, физике, химии, ботанике и т. д.). А нам, как мы ни отнекивались, погрузили в машину бесхитростные дары бенгальской деревни — корзину с личо, странным фруктом, внешне похожим на клубнику, но в твердой скорлупе, под которой кроется желеобразная масса с нежным запахом, кокосовые орехи и еще — какие-то рогульки типа наших чилимов (водяных орехов), состоящих на 90 процентов: из воды. А Маше поднесли глиняный горшок с местной сладостью — творожными трубочками в густом, темно-красном, душистом сиропе. И хотя впереди была долгая дорога, ехать было хорошо. Да и дождь наконец прошел.
24 мая. Очередной поход в Индийский музей, самый большой, самый старый и знаменитый в Индии.
Он находится на Чоуринги неподалеку от перекрестка с Парк-стрит: большое здание в характерном для Калькутты эклектическом стиле, который здесь почему-то называют псевдоренессансным: арки над трехпролетным входом, колонны на срединном этаже (их всего три), огромные окна, наглухо закрытые зелеными жалюзи. Строил его в 70-х годах прошлого века У. Гранвилль (он же строил здания Главпочтамта и Верховного суда). Великолепен музей и внутри — колонны, внутренние дворики, просторные залы, хорошо приспособленные для экспозиций, продуманное освещение.
Вход в музей предельно облегчен для населения — билеты наидешевейшие, по 25 пайс (четверть рупии), для школьников и студентов — вход бесплатный, по субботам — бесплатный для всех, что дает возможность приходить сюда и беднякам. Я много раз видел в залах группы людей в крестьянской одежде, робко жавшихся по стенам. Но к ним быстро подходили экскурсоводы, молодые приветливые ребята и девушки, умеющие очень просто рассказать о сокровищах, хранящихся в музее.
Перечислить даже самое интересное просто невозможно, да и не нужно. Всего здесь так много, что быстро теряешь ориентацию и уже без особых эмоций просто плывешь по течению сквозь анфилады залов Мимо экспонатов, каждый из которых в отдельности может составить славу любому музею. Больше всего это ощущение можно представить, вспомнив первое посещение ленинградского Эрмитажа.
Сразу же направо от главного входа вас встречает необыкновенный «экспонат», занимающий целый чал. Это перенесенные сюда целиком из местечка Бхархут каменные ворота (торана) и каменная ограда буддийской ступы.
Ступа — сооружение полусферической формы без внутреннего помещения, где замурованы буддийские-реликвии: «останки Будды», частицы его вещей и т. д. По преданию, во время царствования Ашоки Великого в Индии было построено около восьми тысяч ступ. Обычно гигантская полусфера окружалась каменной оградой с четырьмя воротами, ориентированными по странам света, через которые проходили религиозные процессии. Ступа в Бхархуте (начало II века до н. э.) заложена была еще при Ашоке, но достраивалась позднее. Одни из ворот и часть ограды перенесены сюда, в музей.
Ворота — два каменных столба с тремя горизонтальными перекладинами, сплошь покрытыми рельефной резьбой, так же как и столбы ограды. Это целая энциклопедия буддийской мифологии, рассказывающая о жизни и деяниях Будды как в виде принца Гаутамы, так и во всевозможных других рождениях. Главные эпизоды заключены в крупные медальоны: рождение Будды — его мать Майя лежит на ложе, окруженная служанками, а в левый бок ее входит с неба белый слон (символ непорочного зачатия); принц Гаутама на коне покидает родной дом; проповедь перед народом и т. д. Самое замечательное — все эти сценки помогают представить быт людей далеких времен. Великолепно переданы лес, река, деревенские дома; можно разглядеть одежду людей и даже женские украшения, совсем такие же, как сегодня.
Столбы ограды украшают фигуры духов земли — якшей и якшинь, карликов, чудищ, змей. Особенно хороши девушки-якшини. Идеал здоровой деревенской красоты, они поражают современного человека своими могучими статями. Некоторые обнимают одной рукой ствол дерева, а другой пригибают ветку, при этом касаясь ствола еще и ногой. У древних любая мелочь имела значение. Оказывается, эта поза несет ритуальный смысл, ибо, якшиня, воплощающая материальную энергию земли, своим прикосновением пробуждает силы природы и заставляет дерево цвести.