Я - машина
Шрифт:
Внезапно настоящий водопад наполнил канаву, и Сашу понесло куда-то вниз. Грязная вода кувыркала тело девушки, ударял об острые камни, и в конце концов выкинула Сашу в полноводную реку. Девушка впала в небытие.
И тут она увидела Мастерскую природы. Все, из чего состоит наше сознание – страхи, мечты, любовь, дружба, ненависть. Мириады самых разных жизней проносились перед ее глазами. Она была одновременно миллионом разных существ, и за каждую долю секунды переживала миллион разных жизней. Она была всем, но только собой она быть не могла. Володя был прав, наше сознание – это бесчисленное количество символов…
***
Ее
Ее откачали и на вертолете доставили в больницу. Там он полностью поправилась. Но первые ее слова вызвали у врачей в недоумение.
– Оставьте меня, я хочу обратно в Мастерскую природы! Бросьте меня в реку!
Потом было следствие. Компания разбиралась в том, что произошло. Спасатели нашли тела погибших членов экспедиции. Трое человек были застрелены, один сломал шею, упав с высоты, еще один порезал вены. Лев застрелился, направив ружье себе горло. Не могли найти только Володю.
Саша рассказала спасателям о случившемся. Но поскольку не было найдено никаких зданий и аэродрома, ей никто не поверил, списав все на ее шоковое состояние. Странная гибель группы осталась загадкой.
Когда ученые решили все же проверить теорию Володи, они действительно обнаружили в том месте под землей огромную реку. Но вода в ней текла медленно. А магнитное поле едва превышало норму. Хотя Саша и оправилась физически, душой она была там, в Мастерской природы. Самая сокровенная ее мечта исполнилась, и она успела прожить за один миг самую счастливую жизнь на свете. Но теперь тоска стала невыносимой, и Саша лечилась таблетками от прекрасных воспоминаний. Она никогда не рассказывала, что увидела в тот момент, когда река понесла ее тело. Это был весь мир! Все миры. Вот она – цена безумия. Уж лучше быть безумным и постигнуть подобное, нежели жить реальностью, не ведая ни о чем.
Я видела чудный сон, но он был реальней самой реальности. Я прожила счастливую жизнь, я была в Мастерской природы и видела, как строится сама жизнь. Мой друг детства был со мной. Мы вместе шли по дороге, наслаждаясь нашими объятиями. Теперь я понимаю, отчего безумцы живут в фантазиях и не хотят ни таблеток, ни терапии. У них есть весь мир, а мы им предлагаем маленький, жалкий клочок реальности, от которого страдаем сами. Пытаемся их силой вытащить в наш мир, отнимая счастье!
Кто бы знал, как снова я хочу стать безумной, и очутиться там…
И еще. Я уверена, что Володе повезло, и он остался в Мастерской!
Володя, забери меня к себе...
08.10.06
Город
Тем, чей город разрушен…
После окончания института, как и большинство студентов с нашего факультета, я пошел работать по специальности. Поступая на медицинский, я действительно думал, что выбрал подходящую профессию, ведь я с юности увлекался анатомией. Мне хотелось узнать о человеке все. Как наши клетки делятся, как функционирует память, как работает мозг, сердце, печень, прочие внутренние органы. Мне было интересно узнать также, как мыслит человек. Но как оказалось, доктор из меня получился неважный.
Я просто заучивал формулы, лекарства, диагнозы, читал очерки коллег, их рефераты, статьи, монографии. Интересные книги я ставил в сервант, стоящий в моем кабинете, а скучные отдавал знакомым. Признаться, читать я любил больше, чем общаться с людьми, тем более с пациентами. Они все мне скоро наскучили. Вот уже десять лет я наблюдаю одно и тоже. Эх, и для чего я потерял пять лет своей жизни? Для того чтобы слушать бред, делать записи, ставить диагнозы?
Вот вчера привезли молодого человека двадцати пяти лет. Парень не мог вспомнить, как его зовут, какой сейчас год и день. Мои вопросы доходили до него с большим трудом. Думали – «клиент наш», – пока не нашли у него в кармане пустые пачки от таблеток. А такое случается у нас часто. Когда я только начинал работать, каждый случай рассматривался мною как дар небес, ведь я мог изучать людей в их самом откровенном состоянии. Может, это звучит дико, но я радовался каждому редкому случаю. А потом надоело все. «Редких случаев» становилось все меньше и меньше. Иногда впрочем, их интересно послушать.
– Вот если бы вы жили в нашем измерении, я бы вас сделал богатым, – говорит мой вечный пациент.
– А можно сделать меня счастливым? – спрашиваю я его.
– Конечно, – кивает он, – В моем измерении вы и так счастливый, но таким вас вижу только я, другим не дано, даже вам самому.
– Вот как, но ведь тогда получается, что тот другой, который счастливый, это уже не я, ведь я-то себя таковым не ощущаю.
– Но ведь я, – отвечает пациент, – Вас таковым вижу, выходит, что один из нас врет!
Он замолкает. И мне становится не по себе.
После работы я всегда брал бутылочку пива и шел пешком до самого дома. Мог бы и на автобусе доехать, но мне необходимо было пройтись. Чем длинней дорога, тем крепче мой сон. А мои сны для меня представляли немалую ценность. Я думал о снах в последнее время чаще, чем следовало. Как музыкант, который всю жизнь изучал гармоники, ноты, лады, квадратуры, уже не может наслаждаться музыкой, ибо постоянно ее анализирует, так и я не могу расслабиться. Мое отношение к собственным снам – это «признак». По этому «признаку» мы делим людей на докторов и пациентов. Впрочем, я сам не раз ловил себя на мысли, что все психиатры – умалишенные. Слишком уж близко общаемся с подобными людьми. Даже обезьяна, живя среди людей, очеловечивается. А мы вот, получается, «умалишаемся».
Сегодня, придя домой раньше обычного, я вдруг понял, что сильно устал. Но это была не та усталость, от которой можно отдохнуть. Тут нечто другое. Я весь день был рассеян, невнимателен. Просто прошлой ночью мне приснился сон, где мне снова восемнадцать. Двойственное чувство горечи и счастья сжимало мое сердце. Я как собака в клетке, рвусь и лаю, но не для того, чтобы кого-то напугать, а для того, чтобы поверить, что сам ничего не боюсь.
На улице еще было светло, дома оставаться не хотелось, я взял полтинник и вышел пройтись.
Был светлый теплый вечер, конец августа. Деревья шумели листвой, гудели машины, и от шума и гама я удалился в сторону старого моста. Здесь всегда было тихо, старая дорога была изрыта канавами, огромные лужи отражали синее небо. Людей и машин здесь почти не наблюдалось. Тишина и покой.
Но мне было отчего-то грустно на душе. Иногда так бывает, что грусть вдруг приобретает патологический характер, и ты уже сам не знаешь, отчего тебе так плохо. А плохо бывает настолько сильно, что хоть головой об стенку бейся. Да только это не поможет.