Я научу тебя любить
Шрифт:
Слишком сладко спит сейчас. И слишком плохо спала всю ночь.
Поэтому не подошел, не коснулся плеча. А все так же — по возможности бесшумно, приблизился к комоду, достал боксеры. Сначала надел, потом только снял полотенце, оглянулся… Хмыкнул. Никогда так не делал, а тут не хотелось смущать, если вдруг проснется в самый «удачный» момент. Дальше — к шкафу. Положить на кровать свежий костюм, рубашку, снять с держателя нужный галстук… Кивнуть, начать одеваться…
Брюки, рубашка. Пуговицы. Галстук. Запонки. Ремень… Так, чтобы не шуметь пряжкой.
Ведь все с этого началось — с тупого мужского желания. С ее молодости, свежести, неосознанной соблазнительности. С верхнего шара наивности. Который изначально просто придавал ей шарма. А теперь свидетельствовал о глубинной чистоте ее сущности. Восторженной девушки, которой не свойственна корысть, наглость, самоуверенная глупость. Которая никогда не станет ляпать языком. Которая все стерпит, не потеряв лицо. Сильная, даже в своей слабости, и смелая. Зайка. Вырвавшая волку сердце. А он ведь даже и не знал толком, что то самое сердце есть. Жил как-то… Спокойно.
Без ее завтраков.
Без улыбок.
Без горячих благодарностей на ухо.
Без глаз, которые только учатся стрелять игриво. На нем учатся. Но чаще все так же встревожены. Испуганы. Еще не умеющие маскировать чувства. Фонтанирующие ими.
Без губ, которые Аня то сжимает в линию, то закусывает, то улыбается, то тянется… К нему.
Без слез. Особенно без них.
Без тела.
Без души.
Без мыслей.
Без проблем, как оказалось.
Потому что теперь она — главная проблема. Заморочка. Немного мания.
И если раньше еще казалось, что дело все же в сексе, точнее его отсутствии — чтобы с ней. Что нужно попробовать и успокоиться. Там же ничего не отличается, в конце концов. То теперь… Ему снова становилось страшно. Потому что дураком-то не был, и в любовь действительно не верил для себя. Но отрицать очевидное не мог. На нее всё реагировало, она всем отзывалась. И телом, и умом. И в груди тоже. Мучила. И мучилась. И что с ней делать — непонятно. Впрочем, как и с собой.
Поэтому он плыл. Поэтому не спешил. Поэтому привыкал. И загрузал. По щиколотки. По икры. По пояс. По горло.
До состояния, когда она шепчет свое дурацкое «немножечко», а он… Соглашается. И про нужность не врет. И про гордость тоже. Отмахиваясь от мысли о том, что он в принципе за всю свою жизнь только собой-то и гордился. В себе нуждался.
А ею — искренне. И в ней тоже. И любовался так же. И хотел. Постоянно. Особенно сегодня.
И если еще раз придет — уже не остановился бы. Не ограничился ее удовольствием — получил бы свое. Но уже не для того, чтобы успокоиться, а чтобы… По макушку занырнуть. Проиграть очередную партию ее вере в чудеса. Получить себе новое: "не зарекайся".
Окинув себя взглядом в зеркале, Корней вновь подошел к тумбе у кровати. Надел часы, взял в руки телефон. Только потом опустился на постель в изножье, разблокировал мобильный, начал пролистывать…
Мог делать это в кухне, за кофе. Но хотелось здесь.
Рядом с ней — обнаженной, теплой, отзывчивой, уютной что ли… Никогда не гнался за уютом. Считал это дурным тоном даже. А сейчас…
Сначала услышал легкое шуршание ткани, потом касание к спине — просто пальцами. Нежно… Еле ощутимо.
Заблокировал, так и не дочитав, повернул голову…
Аня лежала чуть ближе. Все так же — укутанная в наброшенное немного раньше одеяло. Тянулась рукой к его спине. Когда поняла, что он заметил, улыбнулась, потянулась уже к глазам — сонным, не желавшим открываться, стала тереть…
— Привет…
Корней произнес, она собиралась ответить, но вместо этого зевнула, вызвав у мужчины мысленную улыбку.
Зевала, прикрывшись ладошкой, и кивала, потом снова улыбнулась извинительно…
— Который час? — спросила «утренним» голосом. Таким же сонным, как глаза… Подтянула одеяло повыше… Вроде как думая о том, что закрывается, а на самом деле только лишнее внимание к себе привлекая… И лишнее напряжении создавая. Корней ведь помнил, что под одеялом — ничего. Только она.
— Семь двадцать.
Ответил, отводя взгляд. Снова встал. Снова подошел к комоду, поправил запонки. Делал это, глядя на нее. Отчаянно борющуюся со сном. И отчаянно же проигрывающую.
Закрыла глаза. Как саму себя, конечно же, убеждала, на секундочку. Произнесла негромко:
— Я сейчас… В душ быстро и кофе тебе…
Нахмурилась, сделала глубокий вдох, собираясь все же хотя бы сесть, а может и тут же встать…
Но не успела. Потому что Корней вернулся к кровати, наклонился, поцеловал в щеку, легко прикусил скулу, услышал «ой», усмехнулся, когда Аня потянулась к месту встречи зубов и кожи.
— Спи. У тебя была сложная ночь.
Снова выпрямился.
Окинул взглядом… Вот вроде бы большая же кровать… И четко видно, где чье пространство. Но нет. Она — ровно по центру. Прямо, как в жизни. Подкралась аккуратно. Забралась незаметно. «Тихонечко». «Немножечко». «Пожалуйста». А потом… Крутись вокруг нее. Подстраивайся.
— Мне на пары…
Еще и сопротивляется…
— Раз прогуляешь — никто не умрет. Спи. Это приказ.
Аня не ожидала. Открыла наконец-то глаза. Посмотрела мужчине в лицо. Без страха, но задумчиво. Видимо, страх еще не проснулся. Может самое время воспользоваться?
— Ты мне… Не приказываешь… Вроде бы… — возразила тихо.
— Тебе показалось. Спи. Я не шучу. — Но нет.
— Ты не выспался, да? Прости… — спорить больше Аня не пыталась, но вопрос задала. Следя за тем, как Корней берет пиджак, одевает, застегивает.
Оба смотрели. Она — на пальцы и пуговицы. Он — на ее лицо.
И пусть Корней знал, что лучше всего сейчас просто кивнуть на прощание, не отвечать на по сути риторический вопрос, оставить ее одну, уйти из квартиры, переключиться на работу… Просто переключиться. Но когда последняя пуговица застегнута, а рукава оправлены, не вышел, а снова наклонился.