Я не свидетель
Шрифт:
Жена Мадера встретила нас в черном платье и в черных чулках, лицо ее было опухшим от слез. Взглянув на Титаренко, который был у нее вчера сразу после убийства, она слегка кивнула ему и повела нас в кабинет, где выстрелом в затылок был убит ее муж. Здесь я еще застал некоторые признаки вчерашней трагедии: ящики и тумбы письменного стола открыты, валялись бумаги - купчие, счета, отчеты управляющего ипподрома, программки скачек и бегов, бухгалтерские отчеты с конного завода и прочее.
– Садитесь, господа, - тихо произнесла хозяйка.
Титаренко
– Госпожа Мадер, я вынужден буду задать вам несколько вопросов, обратился я к вдове.
Она согласно кивнула, сказала:
– Меня зовут Елена Леопольдовна.
– В котором часу это произошло?
– спросил я.
– Между девятью и десятью вечера.
– Где вы находились в это время?
– Муж последнее время ужасно похудел. В тот вечер он попросил меня отнести нашему портному две пары брюк, сузить.
– Вы не могли бы перечислить, что похищено?
– По-моему, ничего. И дорогие вещи, и драгоценности на месте.
– Елена Леопольдовна, с кем ваш муж общался последнее время?
– Какое сейчас общение? Господи!..
– Ну а по телефону?
– За полгода вчера утром был единственный звонок.
– От кого?
– Не знаю. Я находилась в спальне. Поскольку звонки теперь редкость, я прислушалась.
– Пожалуйста, воспроизведите по возможности разговор.
– Трубку снял муж. Он сказал: "Да, это я... Не узнал... Живу? Как все сейчас... Благодарю, я передам ей привет... Конечно, почему бы и нет... Ах, вот как! Понимаю, понимаю... Это я улажу... Годится, я теперь человек свободный..." Потом звонивший заговорил, видимо о лошадях, потому что муж ответил: "Понятия не имею, наверное забрали для своей Красной Армии. Я теперь на завод не хожу. "Пепел"? Конечно помню. Это была великолепная скачка. Кажется, четвертая... Вы тогда сорвали куш, что и говорить!.. Ах, что вспоминать!.." На мой вопрос, кто звонил, муж уклончиво ответил: "Один старый знакомый". Я спросила, знаю ли я его, муж ответил: "Нет". Меня это удивило, поскольку звонивший передавал мне привет. Но я почувствовала, что муж уклоняется и не стала настаивать. Вот, собственно, и все.
– Елена Леопольдовна, хотя бы предположительно вы не могли бы назвать, кто мог быть звонившим?
– Нет. Но наверное кто-то из знакомых мужа, кто посещал ипподром. А таких было много.
– Кто был управляющим ипподромом?
– Господин Левжинский, Адам Юрьевич.
– Вы давно его видели? Он жив?
– Не знаю. Последний раз я видела его в прошлом году.
– А вы не знаете его адрес?
– Прежде он жил в доме Болотовича. А сейчас, право, не знаю.
Я помнил доходный дом купца Болотовича. Квартиры в нем снимали люди приличного достатка...
Когда мы уже уходили, вдова Мадера
– Если вы разыщите господина Левжинского, будьте добры, известите его... И скажите, что похороны завтра...
Попрощавшись, мы вышли.
– Что дальше, Викентий Сергеевич?
– спросил Титаренко.
– Каковы ваши впечатления?
– О впечатлениях говорить рано. Завтра, до визита к ограбленной вдове Йоргоса, я хотел бы знать, обитает ли еще на своей квартире управляющий ипподромом Левжинский. Если его выселили, то куда. И вообще, жив ли он. Есть у вас люди, которые в состоянии это сделать? Не мне же этим заниматься, любезный.
– Это будет сделано, - коротко, без тени обиды сказал Титаренко. Куда сейчас? Домой?
– Да... Вот что еще: в городе теперь не так уж много извозчиков. Пусть ваши люди попробуют выяснить, не возили ли они кого-нибудь по адресам, где живут погибшие именно в те дни и часы, когда были совершены убийства. Извозчики народ сговорчивый, они охотно помогали полиции. Вряд ли убийца передвигался пешком. Ему нужно было появиться на короткое время, сделать свое дело и тут же исчезнуть. Тем более, что все три жертвы живут в отдалении и в разных концах города.
– Я понял, - сказал Титаренко.
– Постараемся выяснить...
На следующий день около пяти вечера заявился Титаренко.
– Ну что?
– спросил я.
– Левжинский Адам Юрьевич проживает там же, в доходном доме Болотовича. Правда, его несколько потеснили: большую часть квартиры отдали многодетной работнице с фармацевтической фабрики и старухе с тремя внучатами. У нее сын погиб на фронте в Галиции. Невестку изнасиловали и убили. Она поехала в деревню менять последнюю одежонку на картошку, - он взглянул на меня каким-то давящим испытывающим взглядом.
Я уклонился от дальнейшего разговора на эту тему.
– С извозчиками безрезультатно, - сказал Титаренко.
– В каком смысле?
– Опросили всех, кого только можно. Никто не возил по этим адресам в указанные дни и часы.
– Я и не очень рассчитывал... Ладно. К Левжинскому я пойду один. Не возражаете?
– Как вам угодно...
Левжинский оказался человеком лет шестидесяти - сухощавый, чистенький, гладко выбритый с тщательно зачесанными седыми волосами, со следами былой респектабельности. Занимал он одну большую комнату, забитую мебелью в белых парусиновых чехлах, видимо снесенную сюда со всей прежней его квартиры.
Я представился, объяснил причину своего визита.
– Убили?!
– он провел узкой холеной ладонью по лбу и опустился на стул, словно боясь, что упадет.
– Кто же это сделал?
– тихо спросил он.
– Адам Юрьевич, для выяснения этого я хочу задать вам несколько вопросов.
– Пожалуйста.
– У вас не сохранились случайно программки скачек, скажем за последние пять-шесть лет?
– Я храню все программки с момента открытия ипподрома. Что вас конкретно интересует?