Я, оперуполномоченный
Шрифт:
– Каких шпионов?
– Да на моей памяти троих заловили, – сказал Веселов. – И недавно был случай… К Саше Бузыкину, одному из наших оперов, поступила информация. Жена жаловалась на мужа, что он её избивает, много пьёт, нервный стал и озлобленный. Видела у мужа пистолет. Саша встретился с ней, поговорил по душам, расположил к себе и, как только представилась возможность, пришёл к ней домой, чтобы посмотреть на пистолет. Но стол, где хранилось оружие, был заперт. Быстренько вызвали специалистов, отперли замок, нашли пистолет. Взяли мужика с поличным. А он, когда в камеру попал, всё недоумевал, почему его милиция сцапала, а не гэбэшники. Он агенту, который с ним в камере сидел, говорит: «Чего
ГЛАВА ВТОРАЯ. АПРЕЛЬ 1983
– Егорушка, что ты такой насупленный? – спросила Евдокия Григорьевна.
Егор Фомин, демобилизовавшийся прошлой осенью, уныло смотрел в кухонное окно на парочку голубей, громко ворковавших на карнизе.
– Милуются, – пояснила Евдокия Григорьевна, проследив взгляд сына. – У птиц тоже любовь, как и у людей.
– Любовь, – с тоской в голосе пробормотал Егор.
– Ты что же пригорюнился, сынок?
– Да всё нормально, мам… Всё путём…
– На работе сильно устаёшь?
– Да чего там уставать-то? Баранку крутить – дело нехитрое.
Фомин работал водителем троллейбуса. Месяца два после демобилизации он отдыхал, наслаждаясь ровным течением беззаботной гражданской жизни, но затем пришлось подумать о трудоустройстве. Родной дядька привёл его в троллейбусный парк, где работал сам.
– Неохота весь день за рулём сидеть, – признался ему Егор.
– А какие у тебя планы? Девок-то небось вдоволь уже пощупал после армии? Пора и делом заняться. Или ты учиться надумал? Может, высшее образование хочешь получить?
Егор отмахнулся:
– Да ну его. Не по мне это.
– Верно. Пусть в институты идут головастые, наша семья из простых, из трудового народа. Водительские права-то у тебя ведь есть? Мать сказывала, ты в армии получил? Слышал я, что на хорошем счету ты там был.
– На хорошем…
Поначалу работа понравилась ему, затем как-то быстро наскучила. Миновала зима, и тёплое весеннее солнце, оживившее природу, заставило Егора посмотреть на мир новыми глазами. Он с какой-то ужасающей ясностью вдруг осознал, что вся его дальнейшая жизнь будет связана с этим троллейбусом и что ничего другого уже не случится, никаких перемен ждать не стоит.
«Всю жизнь крутить эту чёртову баранку! До старости! А на пенсии буду похваляться, как я честно жил и трудился, – подумал он. – Неужели же ничего не будет, кроме этого троллейбуса? Ну женюсь я на Зойке, родим детей, съездим несколько раз в Крым по путёвке… И всё? Никаких других радостей?»
Эти и другие подобные им мысли стали одолевать его и доводили порой до крайней точки упаднического настроения. Как-то раз он обмолвился об этом Зое Самохиной.
– И что тебе не так? – непонимающе спросила она. У неё были восхитительные серые глаза и аппетитные губы. И ещё Егора приводили в восторг её ноги: они были крепкие, длинные, гладкие. – Не понимаю я тебя. Все так живут, Егор. Ты оглянись вокруг. Никто не валяется на пляже целыми днями, разве что дети во время летних каникул. Но ведь мы уже не дети. Приходится трудиться. Зато отпуск есть. На Западе, говорят, вообще люди не отдыхают, у них страшная эксплуатация. Там только буржуи шикуют. А у нас все равны.
– Не все. Я вот проезжаю мимо универмага «Сокольники», так вот там есть ювелирный магазин, – негромко сказал Егор. – Люди покупают украшения, такими деньжищами швыряются!
– И ты сможешь покупать, – улыбнулась Зоя. – Ты же хорошие деньги зарабатываешь Двести рублей. И у меня неплохой оклад. А вот подруга моя оканчивает институт, инженером будет, так ей всего сто двадцать рублей дадут. Представляешь? Так что ж ты грустишь?
Зоя отличалась какой-то неудержимой жизнерадостностью. Ещё в школьные годы она снискала славу самой громкой хохотушки в классе и самой большой оптимистки. Никто ни разу не видел её без улыбки на лице. Никогда она не рассказывала никому о своих трудностях, хотя одноклассники знали, что семью её раздирали скандалы, отец крепко пил, мать тоже увлекалась портвейном да ещё и к чужим мужикам иногда уходила чуть ли не на неделю.
После школы Зоя сразу пошла на швейную фабрику, поселилась в общежитии. Егора Фомина она дождалась, сохранив ему верность. Многие парни увивались за ней, заглядываясь на её спортивную фигуру, но никакие посулы не заставили её изменить Егору. Она отдалась ему в последнюю ночь перед его уходом в армию и поклялась дождаться его.
Он любил её по-мальчишески нежно и отчаянно. Её верность стала для него знаком высшего человеческого достоинства, и Егору нестерпимо хотелось отблагодарить Зою.
«Но как? Что я могу дать ей?» – не раз спрашивал он себя.
Когда же он вдруг обратил внимание на ювелирный магазин, мимо которого проезжал ежедневно, в сердце его зародилась пугающая мысль. Он не сразу признался себе в том, что магазин с кольцами, серьгами и брошками сделался для него символом «настоящей» жизни.
«Я должен дать Зойке такую жизнь», – снова и снова твердил он себе, толком не понимая, о какой жизни он думал.
Но однажды Егора словно молнией ударило.
«Ограбить», – проговорил он одними губами, глядя на витрину ювелирного магазина.
В тот же вечер он постучал в окно Стёпы, которого знал по средним классам школы и который попал в колонию из-за угона автомобиля.
– Тебе чего, Фомин? – Из окна высунулась белобрысая вихрастая голова.
– Ты один дома?
– А что?
– Поговорить надо бы…
– Батя есть, но он дрыхнет. Принял на грудь и теперь храпит вовсю. Нам не помешает. Заходи…
Егор долго сидел на продавленном диване в тесной комнатушке Стёпы и смотрел в пол, не решаясь заговорить.
– Чего мнёшься, Фомин? – спросил Стёпа.
– Понимаешь, мыслишка у меня бродит… К тебе пришёл…
– Зачем?
– Посоветоваться… Ты вроде как… – Егор смутился.
– Что «вроде как»?
– Ты же срок мотал.
– Ах вот ты про что…
– Знаешь эту жизнь.
– Воровскую, что ли? – ухмыльнулся Стёпа. – Я байки травить не люблю.
– Не за байками я пришёл… Дело есть…
– Какое? Ты, Фомин, выкладывай, раз пришвартовался возле меня. Не тяни волынку…
– Магазин я приглядел, – тихо произнёс Егор.
– Магазин? Грабануть хочешь?