Я твой ужас и страх
Шрифт:
— У нас у всех есть компьютеры! Идите и смотрите, что вам нравится! — тут же недовольно всплеснула руками мать, указывая на две соседние с гостиной комнаты. Мол, отправляйтесь туда, оставьте ее в одиночестве.
Определенно, собраться тем вечером за просмотром какой-то белиберды было одной из самых глупых идей. Кто ее предложил — неизвестно. Валерия с надеждой на перемирие присоединилась, притулившись в уголке дивана, сминая бежевый мягкий флок нервно подрагивающими пальцами. Теперь она предпочла бы тихонько уйти к себе, перебирать дальше истории крипипасты из группы в социальной сети, писать случайные комментарии малознакомым людям.
Друзей у нее практически не было ни в реальности, ни в Интернете. Не то, что у матери. Порой она собирала целую компанию таких же манерных высокомерных подруг. Хотя не Валерии судить, она-то лишний раз и помаду на губы не наносила. Глупая, наверное, не хотела аж в двадцать четыре года найти себе парня. Время-то тикало, проходило. А что сказали бы все стрелки и циферблаты, если сердце молчало? И не помадой с тенями-тушью его возможно разбудить.
Казалось, у них здесь у каждого сквозили какие-то неполадки в сердце, не по здоровью физическому, а по психике. Валерия даже могла бы назвать их научными терминами, но опасалась. Как-то раз попыталась разложить по науке, рассказать про типы характера — так поднялся скандал. С тех пор мать ей ставила в упрек каждый раз — «умная слишком стала», психолог в семье экономистов. С тех пор она помалкивала, лишь изредка вставляя неуверенные замечания по делу и не очень. Но ведь и на психолога пошла, казалось, чтобы разобраться, из-за чего именно в их доме такой разлад, что им так мешает и одновременно не позволяет разойтись. Каждая из сторон сумела бы прожить самостоятельно, но что-то примагничивало их друг к другу, заставляло мучить и мучиться. А их дочь — случайная жертва всего этого театра абсурда.
— Но мы же хотели собраться возле телевизора… — несмело пробормотала Валерия, ее тут же перебили.
— А зачем? Чтобы смотреть эту мерзость? — восклицала на экран мать, с показным отвращением отворачиваясь, когда боксерская перчатка влетала в челюсть, отправляя в нокаут оппонента будущего чемпиона. Может, и правда, бессмысленное зрелище, как и многое, что придумали люди, жестокое в этом беспощадном мире. С изобретением телевещания безжалостность приобрела формат зрелища, гиперреальности.
Валерия не рассказывала, что в тайне смотрит соревнования по боям без правил, она представляла себя в роли победителей, воображала, как бьет, вымещая свой гнев. Нет-нет, ни в коем случае не родителей, просто выплескивая весь накопившийся негатив. Но едва ли ее неумелое среднего сложения тело послушалось бы, у нее даже на костяшках никогда не обреталось мозолей. Во всей этой бренной суете она не научилась ничему, что было бы сверх требований родителей. И так уже подкачала, когда поступила на психолога. Кажется, они до сих пор считали, что она осталась неучем. Наверное, должность школьного психолога и правда была ниже их ожиданий, и они безотчетно злились уже персонально на нее. Сломали бы еще сто раз ее проклятый мольберт, который как-то раз сами же подарили. Они терялись, что еще следует запретить, чтобы их дочь сделалась идеальной, хотя ее, в целом, все устраивало. Работа нормальная, как у всех, помогала забыться, хуже то, что ждало каждый вечер дома.
Неопределенность и зыбкость сводили с ума, когда родители бились без шлемов и лат, но ломались сотнями незримые острые копья.
— Бокс — не мерзость! — немедленно вспыхнул отец, которого слова матери традиционно провоцировали, точно перед цепным псом по тонкой жердочке забора бродила кошка. Может, матери так самой нравилось? Вечно чувствовать себя несчастной, хотя сама же создавала их беды.
Может, отец и правда требовал слишком часто уступать его интересам. Ведь это из-за него мама отказалась от карьерного роста, еще лет двадцать назад он убедил ее, что женщине не следует занимать высоких постов, он — экономист — сам обеспечит семью, а ей лучше возиться с ребенком. И с тех пор Валерия стала вечным заложником этой неискупимой жертвы. А мать несла на себе бремя нереализованных амбиций. В конце концов, они с отцом были однокурсниками, оба начитанные, умные. Говорят, в их юности все шло чудесно, общие интересы, общие конспекты на сессии. Может, как они закончились, так и не о чем стало говорить. Кто знает… Только Валерия с тоской рассматривала свадебные фотографии: это счастье на лицах никто бы не сумел подделать. Но что-то сломалось и треснуло уже навсегда. И они не желали признать это.
— Валерия! Скажи ему все, что думаешь по этому поводу, и мы включим что-нибудь нормальное, — обращалась за поддержкой к дочери мать.
Валерия неуютно съежилась, в руках появилась знакомая дрожь. И она невольно вспомнила Короля Кошмаров. Реальность или вымысел? На самом ли деле она пыталась накануне покончить с собой? Да уж, если бы кто-то из коллег или знакомых увидел ее на подоконнике, то с работы она бы немедленно вылетела с такой скоростью, что оставила бы за собой след несущейся кометы. Но если все это только видения, намерения, угрозы — это все не реальные действия.
Она слишком отчетливо помнила холод подоконника и то, как кто-то слишком уверенно дернул ее назад. Может, она бродила во сне? Но тогда бы родители ей рассказали, а за такую выходку она бы поплатилась днями воспитательной беседы.
А ведь то существо считало, будто показывает какие-то новые оттенки ужаса, кошмаров. Но Валерия, кажется, уже познала все, на которые был способен властитель сумрачных видений. Люди делают хуже, причиняют настоящую боль телу, порой настолько невыносимую, что жертвы сходят с ума. Впрочем, сумасшествие и мрак снов — темный путь в никуда, болота без возможности выбраться. Неизвестно, что еще страшнее.
Ныне же чудилось, будто она тонет в бесконечной топи, мечется между двух огней. Ее снова вызывали на поединок, ей снова в борьбе двоих выдавали комплект доспехов. Но при чем она до турнира «алой и белой розы»? Или как там еще назывались все это причудливые красивые ордена благородных рыцарей. Хотя половину придумали вруны-менестрели, историки и писатели. Люди жестоки, и сочиняют образы сказочных злодеев, списывая их с себя. Иного не дано.
— А мне, в целом, нравится, — Валерия не выдержала и высказала первое, что в голову пришло. Дебильный повод ссориться, только сотрясать ткань мироздания очередным раздором.
Красивое и свежее лицо матери вытянулось, застыв непониманием на мгновение, точно пленку поставили на паузу, а затем искривилось всеми возможными оттенками возмущения. Валерия сжалась, втягивая голову в плечи. Ее никогда не били, разве только в детстве могли за непослушание надавать по рукам, но не сильно, даже синяков не оставалось никогда. Ее любили — так они всегда говорили, ее берегли — так они утверждали. Но отчего же слова хлестали плетьми? Девушка инстинктивно закрылась сцепленными на груди руками — плотный замок для ментальных атак, чтоб не лезли сразу в душу.
— Нравится смотреть, как люди друг друга бьют? — взвилась мать, язвительно продолжая: — «Прекрасно»! Просто «восхитительно»! Ты теперь заодно с отцом? Хорошо! Вы меня оба довести решили!
— Молодец, доча! Будем смотреть бокс! — рассмеялся отец, точно получил баллы в свою пользу, даже хлопнул дочь по плечу, точно «своего парня», насмехаясь над супругой: — А ты иди свои мелодрамы качай!
— Валерия! Я от тебя не ожидала! — продолжала мать.
Веселье отца не радовало, как и возмущение матери. Он специально включил то, что ей не нравилось. Наверное, Валерии следовало промолчать, по меньшей мере. Или попытаться уговорить найти что-то нейтральное, что перетерпят все. Так бы хоть один вечер часа два посидели в тишине, уткнувшись в разноцветный экран. Так многие и живут — общим экраном, отделенным им же друг от друга. А оставить их наедине в темноте или в пустой комнате, заставить поговорить о чем-то, так и поняли бы, что чужие друг другу, как галактики на разных концах Вселенной.