Я - Янни

Смолинская Дарина Вадимовна

Так пишется в книгах. Бессловесные младшие и Высшие - очень редкие, совершенно особенные. Наделенные сознанием и волей. Собственной памятью.

Они бесконечно долго мучат своих жертв прежде, чем убить: питаются страданиями и страхом. Страхом Янни в том числе. Зло в чистом виде.

– Не всех. Они рождаются, когда колдуют в гневе, когда страшно и больно, когда жизнь или смерть. Когда внутри ломается, человек ломается, - говорит он и повторяет, как заклинание:

– Мантикора, Висия, Джокер, Илай...

Янни. Я глотаю его

имя. Янни раскачивается на стуле взад-вперед, до побелевших суставов обхватив себя руками. В растянутом вороте линялой розовой футболки видны ключицы - острые, под ними проступают кости грудины.

– Я не знаю, зачем им твари. Нас просто заставляют их создавать, а охотников - ловить. Ничего не объясняют. Но я думаю... ведь из-за тварей магию огня и перестали использовать. Раньше умели их не делать или подчинять, или еще что-то, но Эпоха огня закончилась пожаром, и теперь никто не знает, как они справлялись. Но способ-то был. Они...

Они - маги пламенного столетия. Я мотаю головой, возвращаюсь к тем, кто охотится на тьму прямо здесь и сейчас. Кто живет по трое в тесных комнатах общежитий и проводит свободное время за тренировками или выпивкой, байками или учебой. Шатаясь по двору или уходя на новое задание, едва вернувшись с предыдущего. Пятый блок охотников. Первый блок искателей.

– Но зачем им прятаться от тварей в Университете? Они же не огненные маги. Как твари найдут их, чтобы...
– отомстить? Неподходящее слово. Большинство тварей не разумней животных. Они не способны на сложные чувства и память.

Брат подтянул колени к груди, сжавшись в комок, совсем как в детстве, когда забивался в угол моей кровати:

– Можно я буду спать здесь? Под моей чудовище, - я успокаивал и не позволял остаться. Я знал, что чудовищ не существует.

Но оно было там. Все они были. В шкафу. На высоком, заставленном коробками до потолка, комоде. За стеной, в пустой соседней квартире, - эти скреблись, не стесняясь, а я говорил побледневшему малышу:

– Это в трубах. Знаешь, какие странные оттуда звуки бывают? Ты даже не представляешь.

Но он представлял, ведь он был центром их вселенной. Один на - сколько? Тварей очень много. Не меньше, чем людей. Тьма часто приходит и без всяких заклинаний, просто возникает - из скрытого, затхлого страдания, что заперто в каждом человеке. В каждом маге, как бы мало в нем ни было огня.

Во мне нет ни капли. Поэтому я никогда не медлил прежде, чем заглянуть под кровать.

Янни вытирает щеки:

– Твари отмечают тех, кто их ранит. Печать пачкает все: дом, семью, друзей. После любое темное создание чует врагов и приходит за ними. Тебя и родителей они не трогали, я ведь тоже их не обижал, но семьи охотников...
– его глаза расширяются, стекленея.
– Хайме хочет, чтобы я убил одну. Посмотреть, защитит ли моя сила от ее проклятия. Я стану убийцей.

– Не станешь. Они ведь не люди, - Янни вскидывается:

– Они - чья-то память!
– хватаю за тонкое запястье, усаживая обратно:

– Перестань. Прости, - брат зарыдал.

А ведь Адамон на свой лад предупреждал меня. Я тогда не понял, и сейчас Янни уже лишился чего-то. Месяцами прятался за молчанием, чтобы никто не увидел: ритуалы оставили воронку в его воспоминаниях. Черную дыру, поглощавшую суть и рвущую связи.

– Мы сбежим. Избавимся от знаков, заберем родителей, - постараемся забыть, что мир больше, чем кажется. Дынный привкус горчит на языке.

– Не... невыйдет. Знааак... неубрать, - я выдыхаю. Значит, отступать некуда.

Слава богу.

Магия, пусть чужая, стала частью моей жизни.

Мы сгорели в овраге вместе.

– Я поговорю с Адамоном, чтобы ученые от тебя отстали. Выиграем время. Ты же самый слабый из пяти, и самый младший. Им не выгодно, если ты сломаешься. Это должно сработать. Мы успеем что-нибудь придумать, даже понять, что ты забыл, пока они...
– сводят с ума кого-то еще. Я прикусываю язык.

– Намне сбежать, - Янни давится словами, выталкивая их между всхлипами мне в футболку. Я обнимаю изо всех сил, глажу жесткие волосы.
– Никогда... они везде. Наснайдут. Я... я не вспомню.

Осторожно отстраняю его и заглядываю в красное от слез лицо. Накрываю запутавшиеся в скрученной ткани пальцы. Говорю, что мы справимся, спасемся, что...

– Все будет хорошо. Обязательно будет. Мы выкрутимся.

Янни шепчет:

– Я могу... есть способ... освободиться. Висия рассказал мне, а ему - Мантикора. Но ты и мама с папой... Алла... вы все должны уехать. Они не сразу поймут, а потом уже будет поздно искать. Уходите сейчас. Уходи...

Я говорю:

– Я не оставлю тебя. Больше никогда.

Я говорю:

– Мое место здесь. Я тоже слишком далеко зашел.

От "пойдем" к "мне нужно идти", до вот этого страшного "уходи".

Я говорю:

– Хватит.

Янни обрывает кровавый узор и смотрит, не узнавая. Сегодня плохой день. Сегодня он не помнит моего имени.

Я говорю:

– Я - Хектор.

Я говорю:

– Мария.

Я говорю:

– Калеб.

Щурится, губы раздвигаются в неуверенной улыбке. Красно-коричневая корка на подбородке расходится трещинками. Я стараюсь не смотреть на его зубы.

Брат показывает измазанные руки:

– Калеб... посмотри, что творится. Наверное, Алиша наворотила, но как круто выглядит, да? Похоже на кровь. Я никак не могу понять, что это...
– нюхает грязные пальцы.

Напрочь не замечая рваной раны на левом запястье.

Я отвечаю - Калеб отвечает:

– Кетчуп, скорее всего. Или гуашь. Давай уберем, пока папа с мамой не пришли.

– Давай. Хотя стоило бы ее заставить, - он оглядывается туда, где должна быть дверь в комнату родителей. В серых глазах появляется растерянность. Я спешу сказать: