Я - Янни
Шрифт:
– Знаю, - отвечаю мягко. Запах крови намертво въелся в мою кожу.
– Мы должны это закончить, - говорит в пол. Кажется, если хоть на секунду отвлечется, снова пропадет в водовороте забытых дней. Я сжимаю кулаки, чтобы не коснуться.
Пусть побудет со мной еще немного.
– Оставь меня и уходи. Найди их. Убирайся отсюда, - тихонько, чтобы никто не услышал. Накрываю по-птичьи тонкие пальцы. Вздрагивает, поднимает опустевшие глаза.
Смаргивает, не понимая.
Ушел.
С того ритуала его мысли стали зыбкими и рваными. Легкими, поверхностными.
– Смотри, Калеб. Вот эти двое друзья, но недавно поссорились, и тот, в зеленой кофте, виноват, но мириться первым пойдет другой. А та белобрысая девчонка в синем платье вчера играла с котенком, - делится громким шепотом, дергая меня за руку и возбужденно сверкая глазами. Иногда Янни ошибается - и легко соглашается, если я говорю, что он не прав. Даже если наверняка прав. Он больше не спорит: ему нечего отстаивать. И некогда, он должен цепляться за ускользающие ниточки чужих историй, чтобы не заметить дыр в своей. Чтобы пол перестал уходить из-под ног, а время - распадаться на части.
До боли знакомое ощущение и слишком простая мысль: я точно так же всматривался в него, чтобы не видеть себя.
А теперь он стал моим отражением.
– Что же мне делать?
– хмурится. Пожимает плечами: о чем ты? Не понимаю. Верно, для ответа придется занырнуть до самого дна в глубину нашей жизни, а ему едва хватает сил держаться на плаву.
Мне тоже.
Несколько раз я водил брата в наш двор у стадиона. Домой. На крышу. В школу. Мы ездили и на дачу, к злополучному оврагу.
Но Янни лишь молчал, сжимая губы в тонкую линию, а потом:
– Пойдем, - одними губами. Признавая поражение.
В одиночестве он начинает шарить взглядом вокруг и терзать нервными пальцами одежду. Метаться по комнате или сидеть, сжавшись, в углу. И рисовать.
Часами выстраивает сложные многоуровневые чары, повергающие остальных техников в трепет. Создает, что хочет, согласно движению каких-то внутренних векторов, не реагируя на просьбы, предложения, приказы. Рисует везде, даже в наших комнатах - аппендиксе научного корпуса. Сначала люди из Администрации были против, ожидая, что Янни запустит очередное заклинание и разнесет Университет на куски, но он ни разу не порывался проверить, работают ли его формулы.
Теперь он не пользуется магией. А попытки вернуть память умирают в тупике выцветающего глянца фотографий:
– Это мы на речке. Это папа получил повышение, мы празднуем. Это тетя Сара приехала в гости. Это...
– истории сокращаются до сухих фактов. Янни слушает с той же жадностью, а я...
Я уже не могу за ним идти.
Таскаться - вот, как она сказала. Словечко со двора, были и другие: улетный, очуметь, нямка и прочие, которых я не знаю - больше и уже.
Я перевязываю его рану.
Я никогда и не мог его догнать.
Янни безучастно прячется за сеткой отросших волос и волшебных узоров - я дал ему блокнот и ручку.
Он хорош, да что там - гениален. Лучший из техников. Это и спасает его, в конечном счете. Брат ценнее чародеем, чем огненным магом. Поэтому его забирают в подвалы все реже, даже после того, что случилось с Висией.
Особенно после.
У них пока есть еще трое: лишившийся ног и воли к бегству Мантикора. Рано постаревший Джокер. Загадочно живучий призрак Илая. Я пытался поговорить с ними, но в Заповедник к Мантикоре не попасть, а Джокер не отвечал - лишь дырявил тяжелым взглядом. Он замолчал однажды и навсегда. Кажется, только вчера громко хохотал в компании друзей за барной стойкой, а вдруг - стерся до щербатого силуэта в углу.
Илай же, едва глянув на брата, отвернулся:
– Поздно.
– Но вдруг еще можно что-то сделать?
– я подхожу ближе, не давая ему уйти. Мне плевать, даже если повторит фокус с огнем.
– Ты ничего не смо...
– А кто-то другой?
– перебиваю.
– Любой способ. Что угодно, хотя бы вероятность...
– Нет, - маг отбил руку брата: тот тянулся потрогать его короткие белые волосы. Янни выдохнул, довольно заулыбался.
Он сразу прилипал к Илаю, стоило альбиносу появиться поблизости. Вился вокруг, непривычно молчаливый и почти умиротворённый. Касался - когда позволяли. Брата магнитом тянет к наследникам пламени.
И тьмы тоже. Мы часто спускались в Заповедник к тварям, где он приникал к стеклу и водил по ледяной поверхности кончиками пальцев. Раскрасневшись, тихонько мурлыкал под нос: рассказывал. Ему не отвечали, нас ведь не пускали к тем, кто мог ответить:
– Нет. Я не пущу вас к Высшим тварям. Ты видел, что он заставил сделать ту, которую создал во время ритуала. Нам не нужны сюрпризы, - цедил Адамон в ответ на мои просьбы. Хоть бы та тварь убила вас! Хоть бы вы все умерли, пусть этого мало, пусть так не вернуть ни Янни, ни Алекса, ни папу с мамой и крошкой Алишей. Плевать! Вы все должны были умереть в тот день.
Илай повторял за Адамоном: нет. Нет. Нет. Я не отступал. Находил раз за разом в самых укромных уголках Университета:
– Ты же в порядке!
– вскидывает красные глаза. Прикусываю язык. Он не в порядке, мы оба знаем. Говорю:
– Извини, - морщится.
– Должно быть что-то. Не может быть иначе, - Янни, неловкий в огромной папиной куртке, складывает узор из камушков на асфальте. Когда-то в прошлой жизни он чертил чары просто в воздухе - легкими огненными нитями.
С неба падают первые снежинки.
Мы стоим за общежитием пятого блока. У самой ограды, заплетенной еще не облетевшими яркими вьюнками. Илай запрокинул голову, подставляя лицо снегу. Дышит паром. Бледный до синевы среди алых листьев. Совсем не холодно, но Янни заметно ежится и шмыгает носом. Я зря не надел на него еще один свитер: брат постоянно мерзнет, даже летом. Только после ритуалов, наоборот, жалуется:
– Жарко.
Мы много гуляем. Или сидим в библиотеке. Я работаю, а Янни рисует, шатается между полками, читает. Книги по чарам - что же еще? Я больше не спускаюсь в подвал к Валентину и едва киваю ему, когда встречаю в коридорах. Он выглядит блеклым. Он молчит.