Я - Янни
Шрифт:
– Здесь не место для разговоров.
Пойдем. В этот раз я не оглядываюсь.
В коридоре под багровым сиянием толпятся люди. Многие ранены или испачканы кровью. Слышны стоны и деловитые команды: взяли, перевернули, зажми здесь. То и дело мелькают повязки целителей. По старой привычке ищу всполох алых волос - Энид, - но не нахожу.
– Где Янни?
– перед нами расступаются. Какой-то лаборант шарахается от меня, как от прокаженного.
– Ему вкололи успокоительное и отвели в лазарет. Поспит пару часов, - Адамон
Рукав свитера промок. Странно холодные струйки опутывают предплечье, наполняют ладонь, срываются в кляксы на полу. Я двигаю рукой, направляя и соединяя - отдельные точки в линию. Сегодня я тоже могу колдовать.
Мужчина глубоко затягивается и закрывает глаза. Закашливается, из скошенного набок носа опять летят брызги - белый халат расцветает новыми пятнами. Запрокидывает голову, глядя из-под опущенных ресниц. Его усы почернели от крови. Неуверенно загораются лампы дневного света.
– Зря вы решили бежать, - вздрагиваю. Моя очередь делать глубокий вдох: забираю у него пачку и зажигалку.
– Мы остались. Уехали только родители.
Пожимает плечами.
– Значит, мы ошиблись.
– Что с мамой и папой?
– с Аллой? Боль от раны расползается по венам.
– Не знаю. Неважно. Янни тоже это больше неважно. И о тебе он теперь не беспокоится, - мужчина обманчиво небрежно роняет слова.
– Почему?
Сжимаю кулак. Пальцы зудят после того, как я взял один из Янниных зачарованных леденцов.
– Он знает, что я могу за себя постоять, - конечно, я ведь так ему и сказал.
– Поэтому он решился на самоубийство?
– Что? ...
– нет. Он хотел убить всех остальных...
– Он не был готов к подобному. Они все не готовы, но другие попали к нам слишком поздно, когда их сила уже обрела форму. С Янни было иначе. До сегодняшнего дня. Он сознательно исказил ритуал. Создал Высшую тварь, зная, что это может разрушить его психику. Самоубийство. И я хочу знать: почему?
– Зачем?
– я прислоняюсь к колонне. Тело ломит от накатившей усталости.
– Чтобы заново влезть ему в мозги и заставить слушаться?
Голос Адамона звучит очень громко и одновременно далеко, словно из другого измерения:
– Да. Чтобы защитить от его собственной силы, - мужчина смял дымящийся окурок.
– Если он оправится.
– Если?
– за ребрами ширится стылый ужас.
– Если. Наверняка станет известно после того, как он очнется. Но я видел достаточно ритуалов, чтобы понимать, когда грань пройдена, - он замолчал, а продолжил тоном, какой я часто слышал раньше: таким Адамон А. Влодек давал распоряжения и запрашивал результаты:
– Заберешь его завтра вечером, когда закончат тесты. Для вас подготовят комнаты здесь. Сегодня заночуешь в лазарете, а утром можешь переехать. Тебе помогут с вещами.
Я отворачиваюсь. Холодно. В голове повторяется: если, если.
Если.
Что, если...
Он продолжает говорить, но я не слушаю. Сквозь растения просматривается кусочек коридора. Картинка в рамке листвы: воробей. В подвале, полном дверей и сеток. Сидит на полу и глядит прямо на меня.
– Калеб!
– моргаю. Адамон морщится и поправляется:
– Мария. Наш психолог научит тебя оказывать Янни необходимую поддержку. Будьте послушными мальчиками - и все наладится.
– До следующего ритуала, - говорю я птичке. Она прыгает навстречу.
– Скорее всего. Но если ты думаешь, что хуже некуда...
– он милосердно не заканчивает предложение.
– Мы не меньше твоего заинтересованы в его благополучии.
До отрезвляющей боли стискиваю простреленное плечо, выталкиваю сквозь зубы:
– Конечно, ведь огонь - редкая сила, - смеюсь. Так Адамон А. Влодек сказал в первый день. Птица скрылась за цветами, но она подбирается ближе, и скоро снова покажется.
Мужчина выпрямился, вздернул подбородок, посмотрел свысока - хоть сам и на добрых полголовы ниже. Процедил:
– Ты это сделал с ним, хоть я не понимаю...
– раздраженно выдыхает.
– Вы оба виноваты в случившемся. И ты заплатишь свою цену, как он заплатил свою.
Адамон говорит что-то еще, про отчеты и консультации, расписание дня. Обычное дерьмо, наполняющее его жизнь. А теперь и нашу. Я опять отключаюсь, а потом он замолкает и грубо отбирает сигареты.
– Завтра в восемь, - уходит. Воробей выныривает из-под сочной зелени папоротников. Я съезжаю по колонне вниз.
Протягиваю красную от крови руку.
Совсем рядом разбирают завалы, уводят пострадавших в третий медицинский блок. Приближаются шаги и разгораются лампы. Университет залечивает рану, а я шепчу:
– Пойдем.
И вижу вдруг иное: Янни на фоне ночного окна в нашей спальне. Длинный узкий силуэт, плоская тень дневного брата. Те, что плещутся в углах комнаты, гораздо реальней. Я уже засыпаю, но замечаю, как очищается лунный свет. Стихают шепотки. Скрипит открываемая клетка. Трепещут крылья.
Утром птиц больше, чем было вечером.
***
Что-то уходит в каждом ритуале. Уходило и раньше, когда овраг осветился - когда сам Алек впервые полыхнул и раздвинул границы привычного. Уходило постепенно, незаметно, день за днем, когда я молчал, когда и брат замолкал, а между нами ширилась заполненная волшебством пропасть. Ушло навсегда в день, когда из плоти сотни мертвых тварей Янни создал одну - живую, яростную. Свободную.
– Я больше не могу, - голос Янни возвращает в реальность. Смотрю на останки рисунка и его опущенную голову. Он сейчас не об уборке.