Якорь в сердце
Шрифт:
— Стой, не оглядывайся! — На плечи Кристапа ложатся две руки, не давая ему обернуться. — Ты узнаешь мой голос?
— Нет.
— Хорошо. Теперь подумай прежде, чем дать ответ. В лагере есть люди, которые и здесь не перестают бороться с фашистами. Хочешь участвовать в этой борьбе?
— Хочу, — отвечает Кристап, не задумываясь.
— Не торопись… Ты знаешь, что тебя ждет в случае провала? Тогда поздно будет жалеть…
— Хочу, — повторяет Кристап.
— За тебя поручился доктор, которому ты передал жемчуг. Теперь ты отвечаешь головой за его жизнь.
— Что я должен делать?
— Комендатуре нужен рассыльный, владеющий немецким и русским языками. Выбор пал на тебя. В этой должности ты сможешь установить связь с вольнонаемными рабочими, а через них с городским подпольем. Остальное тебе скажет доктор. Ясно?
— И никто не будет знать, кто я на самом деле?
— Никто, — обрубает как ножом невидимка. Впервые он заговорил во весь голос.
Так же неумолимо ведет себя доктор.
— Хоть Гите скажу, — умоляет Кристап.
— Если ты ее действительно любишь, ни в коем случае. Чем меньше она будет знать, тем лучше для нее.
— Я готов на все. Но ордонант! Это же последний человек в лагере! Хуже стервятника.
— Задача нелегкая! — соглашается врач. — Но только так ты сможешь выменять жемчуг на медикаменты, пронести в лагерь рыбий жир для детей. Другого способа у нас нет. Резервы твоего отца иссякли. Оно и понятно. У него не склад, а он сам не торговец-оптовик.
— Как же с побегом? — спохватывается Кристап.
— Пока придется отложить. Нет подходящего человека, кто бы мог вместо тебя… — Тут до врача доходит, что он не имеет никакого морального права заставлять этого юношу рисковать жизнью. — Еще не поздно отказаться! Никто не станет тебя упрекать, поскольку задание твое, Кристап, чрезвычайно опасно. Только вот без медикаментов люди мрут, как мухи.
— А кто вместо меня будет санитаром?
Врач берет руку Кристапа, пожимает и говорит признательно:
— Его найти будет куда легче.
…Отныне каморка доктора — единственное более или менее безопасное место, где Кристап может встречаться с Гитой, не возбуждая ни у кого подозрений. Надсмотрщики как огня боятся заразных болезней и в больничный барак заглядывают редко.
— Есть хорошие новости, — объявляет Кристап, не успев как следует затворить за собой дверь.
— С фронта? — тотчас откликается Гита.
— Также и с фронта… Сегодня пришла первая посылка из города. Доктор тебе скажет, что оставить больным. Остальное доставь в детский барак и передай тете Эмме. Смотри, чтоб никто тебя не накрыл.
— Спасибо за совет, — улыбается Гита.
— Пойдем, я тебе покажу!
Захватив носилки, на которые он заранее насыпал изрядную кучу песка, они рысцой бегут по лагерной дороге — впереди Кристап, сзади — Гита. В Саласпилсе это самый надежный способ передвижения, ни одному надсмотрщику не придет в голову проверять — куда и зачем.
По главному кольцу лагеря вместе с ними резво шагают с носилками человек двадцать заключенных. В одной стороне круга носилки нагружают землей, чтобы в противоположной стороне высыпать на никому не нужную горку.
За мусорной свалкой, где двое узников жгут старые матрацы, стоит небольшой бревенчатый домик.
— В бане для охранников? — потрясенная, спрашивает Гита.
— Здесь моются и рабочие из города, — не оборачиваясь, отвечает Кристап. — Смотри внимательно!
Убедившись, что их никто не видит, Кристап ловко отдирает доску второй ступеньки, вытаскивает две поллитровые бутылки с желтоватой жидкостью и быстро засовывает в песок. Туда же перекочевывают две белые коробки.
— Постарайся наведываться сюда ежедневно! — наказывает Кристап. — Вряд ли удастся каждый раз предупредить тебя заранее.
— И я должна сюда приходить одна! — пугается Гита.
— Бери ведро с мусором, вываливай его на свалке и оттуда рви прямо сюда, — поучает Кристап. — Мы теперь будем встречаться гораздо реже.
Он достает из-под одежды пачку немецких сигарет, пару газет и тоже зарывает в песок.
— Передай доктору вместе с лекарствами.
Они подходят к больничному бараку, и Кристап принимает непринужденную позу, загораживая носилки спиной, чтобы Гита незаметно могла перенести медикаменты.
— Держи, — говорит он, когда девушка снова появляется в дверях, и что-то сует ей в руку. — Это тебе.
— Санитаром теперь вместо тебя работает какой-то Волдис.
— Не говори ему ни слова! — предупреждает Кристап и исчезает за углом.
Чуть погодя Гита разжимает кулак. В ладони у нее три измятые конфеты.
…Врач выслушивает маленького Петериса, который, заметно поправившись, сидит на нарах. Рядом с ними стоит высокий мужчина лет тридцати, в замызганном белом халате. Это Волдемар Калнынь.
— Наша Гита встречается с одним малым из комендатуры. А вам хоть бы что! — говорит он агрессивно.
— Как раз наоборот, — отвечает врач. — Я радуюсь, Волдик, когда вижу, что парень и девушка тянутся друг к другу… Глядя на них, начинаешь опять верить в жизнь.
— В этом аду? — усмехается Калнынь.
— Именно тут.
— Но он же вылитый проходимец.
— Послушай… — врач окидывает Калныня насмешливым взглядом. — Ты случайно не ревнуешь?
Калнынь отмахивается рукой и подходит к окну.
По грязи через площадь тяжело ступает Гита. Она тащит ведро, доверху наполненное песком. Неожиданно девушка спотыкается о кусок проволоки, ведро ударяется о землю и часть песка скатывается с поверхности, обнаружив горлышки двух зарытых бутылок. Гита судорожно сгребает рассыпавшийся песок и кидает его обратно в ведро. Она уже почти добралась до больничного барака, но из окна видно, что в последний миг ей преграждает дорогу распростершаяся на земле черная тень эсэсовца с поднятой рукой.
— Хальт! — раздается ледяной окрик.