Якутский героический эпос Олонхо. Нюргун Боотур Стремительный.

Автор неизвестен

СТИХ 243

ГОЛОС ТУЙААРЫМЫ КУО

Помогите мне! Отнимите меня! Ты, летающий высоко На Мотыльково-белом коне, Муж мой, Юрюнг Уолан, На долгие годы прощай, Навсегда, навеки прощай! Ты — скачущий На Вороном коне, Стоя рожденном на грани небес, Стремительный Нюргун Боотур, Старший, могучий мой брат, Где бы ни был ты — Догоняй, спасай! Улуу Тойона коварный сын — Уот Усуму похитил меня! Обесславился ты, Уот Усуму! Опозорился ты навек! Беременную — в последней поре — Ты украл чужую жену… Ах, какой ты лихой удалец! Побоялся ты, парень, видать, Что не удастся тебе Девушку достойную взять? До того ты с горя дошел, Что похитил чужую жену, Женщину беременную украл! Люди лучшие трех великих миров Н асмех подымут тебя! Равные из далеких стран, Прославленные богатыри, На позор осудят тебя! Пестрые псы Облают тебя, Серые псы Растерзают тебя! Не сжимай так грубо меня Железной лапой своей! Потише лети — задыхаюсь я!

СТИХ 244

ГОЛОС УОТ УСУМУ

Нет, мое дорогое дитя, Нельзя мне медлить сейчас… Гонится следом Нюргун Боотур!.. Поскорей я должен Спрятать тебя В неприступном доме моем, В крепости железной моей! Если кто среди равных мне Издеваться вздумает надо мной, Темя толстое Тому проломлю! Кто смеяться вздумает надо мной, У того я разрушу очаг, Священный огонь Затопчу, потушу! Разве кто посмеет поднять на меня Разящий огненный взгляд? Наверно, таких Не осталось в живых… Ты со мной не страшись никого, Ты со мной не стыдись ничего! — Так тяжело громыхая вдали, Свирепого адьарая слова Смолкли

за тучей глухой, Стихли за темной горой. Над чудовищной крутизной, Кукушками медными С двух сторон Увешанной в древние времена, Над непроезжей, крутой, Страшным заклятием заклят ой Дорогой смерт ей Кээхтийэ-Хаан, Над струящейся глоткой ее, Над погибельной горловиной ее, Над обрушенной тесниной ее Все выше — могучими взмахами крыл — Поднимался Нюргун Боотур. Воздуха ледяного поток Бешено летел с крутизны, Обвалами грохоча, Обломками скал стуча, Все круша на своем пути, Все грозя завалить, смести… Трижды Нюргун прокричал, По-орлиному клекоча; Напрягая все силы свои, Пытался бурю он одолеть, Пытался перелететь Неприступный гребень горы. Но ледяной ураган Бросал его вниз головой. Были сильно помяты В тяжкой борьбе Два его могучих крыла; Трудно было ему дышать. До отказа раздулись в груди Легкие исполина-орла, Потемнело в его глазах. Отчаиваясь высоту одолеть, Как по чану медному, колотя, По каменному нёбу стуча Кованым языком, Громко заклекотал орел; И на середине пути, На вершину скалы Опустился он Над грозною крутизной Дороги Кээхтийэ-Хаан, Где колдовские одни Медные кукушки торчат… Беспокойно крылами маша, С трудом под бурей держась, Так он заговорил, Такое слово сказал.

СТИХ 245

НЮРГУН БООТУР

Кэр-даа-бу! Кэр-даа-бу! На кручу буйных небес Подымающейся прямиком Дороги смертей Кээхтийэ-Хаан Лихая хозяйка-дух, Старуха Уот Холуонньай Хотун! Каждый выдох твой огневой, Больше лиственницы вековой! Эй ты, черная тень, Кровавая пасть, Хвост, как дым, Постель, что метель! Тянущаяся длинной губой, Жаждущая крови живой, Открой дорогу передо мной, Грозная Холу онньай Хотун! Я прежде в жертву тебе приносил Полные охапки еды, Приговаривая: «Подходи и бери!» Ты из рук моих пищу брала, Ты со мной радушна была… Если тяжести ног моих Не выдержав, занемогала ты, Я на помощь к тебе приходил, Я обильно тебя кормил Охотничьей добычей моей. Если огненное сознанье твое Не угасло еще совсем, Вспомни помощь мою, Помоги мне сама! Подыми меня на высокую грань, На третью вершину твою! Разве это трудно тебе? Но если вниз Ты сбросишь меня, Если путь не откроешь мне На кручу буйных небес, Тогда перестанешь ты получать Щедрые подарки мои, Богатую добычу пяти Угловатых, длинных пальцев моих! И тогда пересохнет глотка твоя, Не освеженная кровью жертв, Перестанет жадная пасть Печенью наполняться сырой… Двигающаяся глотка твоя Высохнет добела… Твой семисаженный язык Пересохнет, окостенев, И острым своим концом В нёбо твое врастет; И закатится солнце твое, И наступит смертный твой час! — Так орлиный клекот Гром ово звучал, Будто кто-то о медный чан Колотушкой звонкой стучал… Услыхав заклинанья его, Заохали под землей Чудовищная хозяйка горы Уот Холуонньай Хотун. Перехватило дух у нее, Тяжести богатырских ног Не выдержала она, Рухнула, протяжно хрипя, На крутящееся ложе свое, Задыхаясь, икая, навзрыд Лепетать, бормотать начала.

СТИХ 246

ГОЛОС ДУХА-ХОЗЯЙКИ ДОРОГИ

Алаатанг! Улаатанг! Абытай-халахай! Ох, болит! Ох, палит нутро!.. С незапамятных пор Не запомню я Тягости непомерной такой. Давящей душу мою! Будто бранного мира всего Бремя взвалено мне на грудь… Мое сердце, Мой мозг спинной Ты своим ядовитым Дыханьем спалил, Око спины моей Раздавил! Легкие раздулись во мне, Удушье томит!.. Задыхаюсь я! Подбр юшина рвется моя, Пришла моя смерть, видать!.. Эй, люди рода айыы С поводьями на спине! Эй, солнечные богатыри, На чьем загривке небесный чембур! Если вы дорожите жизнью его, Если жалеете вы его, Уберите отсюда, Снимите с горы Нюргун Боотура-богатыря! Тяжести ног его Вынести я не могу! Только обильные жертвы его Удерживали меня до сих пор… Пройдет еще миг один, И в пропасть его — в провал Сброшу я с крутизны! Ох, больно, Ох, душно мне!.. — Так, зубами железными скрежеща, Корчась в подземелье своем, Злобно прокричала она.

ПЕСНЬ ВОСЬМАЯ

СТИХ 247

Издревле Истоки берет — Далеко Олонхо течет! При запеве родившееся дитя Бегает, кувыркаясь, теперь… Взвыл Уот Усуму, Ускользнуть не успел. Халбас-Хара Хлестнул, улетел… Летающий высоко На Мотыльково-белом коне Юрюнг Уолан удалой С молодою своей женой, С поезжанами и родней Приехал в долину Кыладыкы, Где простерлась его земля — О восьми окоемах ширь, О семи ободьях простор, Где неистово взлетают пески, Голосистые задувают ветра… Под сенью древних дерев, У синей опушки лесной, На восточной блистающей стороне, Где спускается с высоты, Одаряя щедро своих детей, Жизнедарящая Иэйэхсит, Снял Юрюнг Уолан с седла Светлоликую Туйаарыму Куо, Прекрасную подругу свою, И, з аруку взяв ее, Сердечную хвалу вознося Покровительнице своей, Могучей матери Айыысыт, Благодарностью и добром помянув Благодатную Аан Алахчын, По тропинке, устланной Свежей травой — Восьмиветвистою осок ой, К солнцу лицом обратясь, Тихой поступью Супругу свою По кругу три раза обвел Вокруг резного столба Коновязи большой, Украшенного семью Пучками жертвенных Конских грив. Тут, с отгонных лугов, с берегов Девяти многоводных рек, Из урочищ восьми ручьев Пригнали белый ржущий поток, Пригнали черный мычащий поток, Чтоб на славу устроить пир. Ввел жену Юрюнг Уолан, Обвив ей руки свежей травой, В просторный серебряный дом Под кровлею золотой, А там домочадцы его Перед пылающим очагом Поднесли им высокий чорон, Пенящийся кумысом. Вкруг очага Юрюнг Уолан Обвел молодую жену, Достойную подругу свою, Любовно ее усадил На почетном ороне своем, На покрове из шкур Чернобурых лис. Повалили без счета Молодых кобылиц, Зарезали тучных коров, Поставили котлы на огонь, Угощенье обильное для гостей Приготовили, начали пир… Гости досыта Угощались там Жирною едою мясной, Крепким густым кумысом Прохладили горло свое, Взбодрили усталый дух, Восемь дней пировали подряд… …После праздника, на девятый день, Ветер западный налетел, Внезапно снег повалил, Белая закипела пурга, Град загремел, Ураган зашумел… Из клубящихся облаков, Из летящей мути и мглы, Выдохнув из пасти огонь, Вылетел огненный змей И, девятирядную стену жилья Развалив ударом хвоста, Ясноликую Туйаарыму Куо За девятисаженную косу схватив, Поднял на воздух, Умчал в высоту, Кричащую громко унес В вихрящийся темный провал Бесноватых южных небес. Услыхав чей-то грозный рев, Услыхав пронзительный жалобный крик Пропавшей своей жены, Бедняга Юрюнг Уолан Поглядел растерянно по сторонам, На ноги проворно вскочил, Выбежал на широкий двор, Всю долину Кыладыкы Вдоль и поперек обежал; Ища Туйаарыму Куо, Кричал, призывал ее — Ответа не услыхал… Так он сразу все потерял! Восьмигранную землю-мать За девять суток обрыскал он — Ни следа нигде не нашел. Сокрушился могучий дух, Помрачился разум его. Горько плача, Громко крича, Обезумевший Юрюнг Уолан Куда глаза глядят убежал, Пропал неведомо где…

СТИХ 248

Уот Усуму Тонг Дуурай Добычу свою — Туйаарыму Куо По воздуху унося, Оставляя огненный след, Все небо, как молния, пересек И опустился за край земли На черной, другой стороне Ненасытно алчных Южных небес, На восточном сумрачном берегу Моря Энгсэли-Кулахай, На северной стороне Колдовского поля Хонгкурутта, Где обитали абаасы, Лопотавшие, как стая гагар, На неведомом языке. Посреди колдовского поля того Вертелся железный дом; Кубарем, ни на чем не держась, В сумраке, лязгая и грохоча, Вверх подпорками, крышей вниз, Черное кружилось жилье. Топнул ногой Уот Усуму, — Тут же, повинуясь ему, Перестал вертеться железный дом, Твердо на лапы встал. На крыше дома Открылась дыра. Через ту дыру Уот Усуму Пленницу в дом втащил; Бросил на железный орон Подстилку, сшитую кое-как Из облезлых, содранных с падали шкур Эти шкуры, снятые с лошадей, Околевших от шатуна, Висели в прежние времена На жертвенных деревах, Проклинаемые людьми… Проворно Уот Усуму С подстилки руками смахнул, Ладонями раздавил Нечисть разную — Вшей и блох, Как лягушки, попрыгавших по углам, Разбежавшихся, как жуки. От нетерпенья дрожа, Стал Уот Усуму принуждать Прекрасную Туйаарыму Куо Лечь

на железный орон, Ложе с ним разделить.

СТИХ 249

ТУЙААРЫМА КУО

Опомнись, хозяин-тойон! Одумайся, что затеял т ы! Обезумел ты вовсе, видать, С беременной хочешь спать? Благородный твой род Тебя проклянет, Отпрыски священных небес Отрекутся навек от тебя, Брезговать будут тобой, Коль прикоснешься ты К телу нечистому моему! Обитатели высоких небес Проклятьями так очернят Твой лучезарный лик, Что противно будет смотреть на тебя! А когда священное тело мое От бремени очистится, наконец, Тогда не будет греха, Тогда не будет помех Нам с тобою Ложе делить… А теперь меня касаться нельзя! Три дня, не больше, пройдет — Наступят муки мои, Откроется утроба моя. Призывая сильную Айыысыт, Буду я стонать и кричать; Призывая защитницу Иэйэхсит, От натуги всем надрываясь нутром, Разламываясь в костях, Дитя я стану рожать… Ты хозяином добрым будь, Ты поди — мне пищу добудь, Убоину свежую принеси, Горячим мясом меня накорми, Голодом не умори! Год меня целый корми Горячей пищей мясной! А иначе — солнечные племена, Узнав, что меня ты держишь в нужде, Серым псам на забаву Бросят тебя, Пестрым псам На посмешище отдадут! — Так, лукавой речью своей Обманывая врага, Приказывала она — Прекрасная дочь айыы. Угрюмо слушал Уот Усуму, В сторону отвернувшись лицом. Хлопнув по колену себя, Прикрывая зубастый рот, Надумал, вымолвил, наконец.

СТИХ 250

УОТ УСУМУ

Вот напасть какая! Вот так беда! Наконец-то я Залучил тебя, А прикасаться к тебе не могу… Покамест не опростаешься ты, Сторожить я должен тебя! Да еще удастся ли мне Дожить до заветного дня? По следам моим рыщет враг, Он — того и гляди — налетит, Толстое темя мое разобьет… Чем буду тебя кормить? Червивую падаль — пищу мою Чистая женщина — ты Пожалуй, в рот не возьмешь. Мясо свежее нужно тебе, А у нас его негде взять. Только у Куохтуйа Хотун — У матери достойной моей — На отгуле кобыла припасена С красною полосой на спине, Прожорливая, как целый табун, Бьющая копытами наповал, Не дающаяся никому, Не объезженная никем. Мать моя кобылу добром не отдаст, — Мне придется ее украсть И зарезать, и освежевать для тебя. Как проведает Куохтуйа Хотун, Кто заветную кобылу украл, То навек она проклянет меня Огненным проклятьем своим… — Так Уот Усуму говорил, А втайне раздумывал он: «Такую женщину взяв, Такую красавицу раздобыв, Подожду — пускай рожает она… Девочку, мальчика ли родит, Я ребеночка украду, Заживо — с косточками — сожру!» Тут Уот Усуму Посинел, почернел, Превратился в дым И пропал. У прекрасной Туйаарымы Куо — Два ли, три Миновало дня — Кровь от боли к щекам прилила, По обоим пахам ее Будто огонь побежал, Схватки первые начались, Судороги охватили ее… Извиваться в муках стала она, Задыхаться стала она, Громко, сквозь слезы, звать Добрую Айыысыт, Со стоном на помощь Звать начала Сострадательную Иэйэхсит.

СТИХ 251

ТУЙААРЫМА КУО

Аай-аайбын! Ыай-ыайбын! Я — отпрыск небесных айыы — В страшной неволе обречена В тяжких мученьях рожать Первенца моего С перевернутою судьбой! Видно, проклято в утробе моей Еще неродившееся дитя, Если пропасть ему суждено В пасти изверга Уот Усуму! За что такая обида мне? Слышите ли мен я! Защитница рожениц молодых, Добрая Иэйэхсит, Ласково ко мне повернись! Ты, всесильная Айыысыт, Тихо ко мне сойди, Жалостливо на меня погляди! Счастье наворожившая мне, Нагадавшая высокий удел Дитяти бедному моему, Добрая Айыысыт, Светлая Иэйэхсит, Защитите первенца моего От пасти абаасы! Придите! Примите дитя В нежные ладони свои! Скройте его, Спрячьте его, Унесите отсюда его! Пусть я лучше умру в родах, Не увидев дитя свое, Лишь бы не попало оно Невидимке лютому в пасть! К вашей силе Взываю теперь. Я сама — творенье айыы, О помощи вас Умоляю теперь! Уруй-айхал! Усун-туску! — Так навзрыд пропела она, Так отчаянно прозвенел в тишине Словно серебряный бубенец, Слабеющий голос ее. Этой песни горестной Вестник-дух Далеко, высоко взлетел И, в бубенчик серебряный превратясь, Жалобно пропел, прозвенел Над ухом доброй Иэйэхсит, Над самою головой Сильной Айыысыт. Вздрогнула Иэйэхсит, Встрепенулась Айыысыт, Воспрянула, говоря: — Как жалобно бубенчик поет, Как отчаянно умоляя, звучит! Да неужто допустим мы, Чтоб незыблемую судьбу Потомка солнечной ветви айыы, Первенца уранхай-саха Опрокинул абаас ы! — Встала могучая Айыысыт, Бросила на священный очаг Желтого масла кусок. Только вспыхнул Синий огонь в очаге, Она превратилась в дым И взлетела, клубясь, в высоту; Прилетела в короткий срок На дальний пагубный край Западной стороны, Что лежит у крайней черты Восьмигранной средней земли, Где под крутым обрывом кипит Соленого моря пасть, Где подземное море шумит, Где свирепое море Прибоем гремит, Где лютые вьюги ревут… Там — в разрывах Толщи земной Ледяные сверкают швы, А кругом без края и без конца Красные залегают пески… А дальше зеленые травы блестят, Разрывая белой глины пласты, Острая осока растет. А дальше — до облаков Громоздятся балки Каменных гор, Подымаются до желтых небес Подпоры железных гор, Высятся до белых небес Укрепы Несокрушимых гор… Торчит На краю земли Хитро сколоченный дом, О тридцати хоромах жилье Одинокой старухи-абаасы Тимир Дьэгэликээн… Увидела Айыысыт, Что бабка Дьэгэликээн, Ноги тощие протянув Поперек хребта полосатой горы, Валяется возле жилья своего — От голода еле жива; Что уже изгрызла она Набедренники свои, Сшитые из облезлых шкур Околевших от язвы коров, Что заразные проглотила она Кожаные рукавицы свои, Что, давясь, дожевывает она Рваную шапку свою Из кожи дохлых телят… Окликнула бабку Айыысыт, Из облака дымного своего Голос ей подала.

СТИХ 252

ГОЛОС АЙЫЫСЫТ

Алаатанг! Улаатанг! Что с тобой? С голодухи, что ль У старухи мудрой такой Не осталось толку в башке? Чем валяться, Вытянувшись поперек Выступа этой славной горы, Похожей на девятилетка-быка С белым брюхом, С пятном на лбу, Выставившего копья-рога, Вздыбленного тяжело, Грозного в пору случки своей; Чем валяться без дела, Штаны грызя — Сшитые из заразных шкур, Да от голода околевать, Поглядела бы ты поскорей, Что делается сейчас По другую сторону вихревых, Бесноватых южных небес! Силою семидесяти семи Хитростей колдовских, Силою восьмидесяти восьми Всяческих уловок своих, Девяноста и девяти Чародейных плутней своих, С помощью ста двадцати Способов коварных своих, Увидала бы ты, Услыхала бы ты, Как в железном доме Уот Усуму Похищенная воровски — Прекрасная Туйаарыма Куо, Выпрастывая утробу свою, Криком кричит сейчас, Рожает богатыря… Уот-Усуму Притаился, ждет; Только она родит, Тут же он младенца сожрет! Если бы выкрала ты дитя И три дня, три ночи подряд, В трех колыбелях железных твоих Раскачивая широко, Баюкала бы его, Он вырос бы за три дня, Вышел бы из него богатырь, Великий охотник и зверолов! Он стрелял бы озерных птиц, Позвоночники бы ломал Рогатым лесным зверям; Горы дичи он бы тебе приносил, Досыта кормил бы тебя, Счастливо бы ты жила… Коли спросишь — Кто с тобой говорит, Я отвечу — Я вестница духа слов, Рожденная в западной стороне, Посланная к тебе, По имени Чыыбыстаан Куо! — Так, настоящее имя скрыв, Звенящим голосом Айыысыт Пропела песню свою. Добрую эту весть услыхав, Бедная старуха-абаасы Будет ли на месте сидеть? Выронила из рук Недогрызенную шапку свою Старуха Тимир Дьэгэликээн, Хлопнула по бедрам себя, На корточки поднялась, Завертелась на месте волчком; И кубарем покатясь, В коршуна превратилась она — В Кюлюгюр Хардааччы. Вытянула, изогнув, Трехсаженную шею свою, Круглые выпучила глаза, Как медные два котла; Железные перья Дыбом подняв, Колючие ощетинив шипы, Черным кованым клювом своим Пронзительно клекоча, К небу пасмурному, Где неслись на ветру Клочковатые облака, Крыльями взлохмаченными взмахнув, Растопырясь, как земляная гора, Тяжело взлетела она И в завихряющийся провал Ревущего южного неба влетев, Опустилась на поле колдовском У края долины Хонгкурутта, У обрывистых берегов Моря Энгсэли-Кулахай, У логова Уот Усуму, У железного дома его; Просунула голову в дверь, Разинула черный клюв, Всей пустой утробой рыча, Медным щелкая языком, Раскатисто клекоча. Прекрасная Туйаарыма Куо, От страха отчаянно закричав, Понатужилась, Напряглась; И вдруг из утробы ее Выскочил мальчик В длинных кудрях, Рассыпавшихся по плечам; Как жеребенок дрожа, Отряхнулся, на ноги стал И проворно сам побежал Прямо к старухе Дьэгэликээн. Увидал ребенка Уот Усуму. Погнался было за ним, Да впопыхах Запнулся, упал. Видя, что младенца, схватив, Огромный коршун унес, Так Уот Усуму завопил, Что полнеба Треснуло, загремев От страшного крика его.