Янтарная комната
Шрифт:
Волтерс с удивлением посмотрел на доктора Руннефельдта. Что за разговоры! Потом взглянул на часы.
— У нас ещё есть время для ужина?
— Конечно.
— В клубе сегодня рулет с капустой. — Волтерс поднял брови. — Этот музейный работник опять идёт с нами?
— Герр Вахтер должен палец сосать, по-вашему?
Волтерс проглотил ответ, и старая игра продолжилась. Он первым вошёл в офицерский клуб, за ним следовал Вахтер и лишь потом Руннефельдт. Водители грузовиков ужинали в столовой при мастерской и заправлялись супом с мясом и лапшой. Пашке удалось дважды заполнить на кухне котелок.
С наступлением темноты он опять пробрался к грузвику и передал Яне котелок с дымящимся супом. Она уже воспользовалась ведром, и под брезентом пахло мочой.
— Извини, — уныло сказала Яна, — но я не могла больше терпеть.
— Я же ничего не говорю. Природа сильнее. Я потом вынесу ведро. Сначала поешь. Около полуночи мы прибудем в Кёнигсберг. Тогда твои мучения закончатся.
— Как мне тебя отблагодарить, Юлиус?
— Я подумал вот о чем. — Взгляд Пашке скользнул по фигуре Яны и остановился на выпуклостях в верхней части. — Но так не пойдёт. Я навещу тебя потом в госпитале. Где тебя найти?
— В городской больнице, — ответила она не задумываясь. — Я должна там зарегистрироваться. Куда меня направят, я не знаю.
— Я тебя найду. — Пашке взял ведро и вылез из кузова.
Он выплеснул содержимое ведра в ближайшую канаву и ополоснул его водой из-под крана в мастерской. Первый раз в жизни я ношусь с женской мочой, думал он. Но чего только не сделаешь ради любви. Любви? Ну, скажем, симпатии. Дома ждёт Йоханна. Тоже небось не одна… после войны всё опять будет нормально. Всё забудется. И приключение с Яной.
Незадолго до того, как доктор Рунефельдт и Волтерс вместе с Вахтером уселись в машину, Пашке ещё раз залез под брезент к Яне и забрал фляжку. Солдат без фляжки — это половина солдата. Вот что на войне важно: чтобы пережить её, нужна удача, а чтобы защищаться — чувство сытости в животе. Солдат на войне может многое потерять, но только не котелок, побрякивающий на ремне и бьющий по ягодицам.
— Мы отправляемся, — тихо сказал он. — В Кёнигсберге я постучу по стенке кабины. Тогда ты должна мухой вылететь, поняла? Тогда будет благоприятный момент. Всего хорошего, девочка! А в Кёнигсберге я найду тебя, не сомневайся.
Яна кивнула. Неожиданно она приблизилась к заднему борту, обняла ошеломлённого Пашке и поцеловала в губы. Он стоял как столб, глупо вытаращив глаза, а Яна вернулась обратно. В его голове, в висках, в сердце, во всём теле всё гудело, как пчелиный улей.
— Ты даже не представляешь, какой ты молодец, Юлиус! — сказала она. — Я тебя никогда не забуду. Храни тебя Бог…
— Тебе… тебе тоже всего хорошего, — пробурчал Пашке, потёр глаза и застегнул брезент. Уже на улице он встряхнулся, как мокрая собака, и глубоко вздохнул. Его губы как будто обожгло огнём. Какая она горячая, подумал он, приходя в себя. Юлиус, если она и в постели такая, то у тебя все кости размякнут. Вот так-то, парень…
Он забрался в кабину и сел рядом с ефрейтором Доллем. Вместо приветствия тот встретил его приглушённой отрыжкой.
— Свинья! — буркнул Пашке.
— После супа с лапшой у меня всегда так. Пардон, месье. — Долль завёл двигатель, офицерская машина уже тронулася с места. — Мы снова последние?
— Да.
— Почему? Теперь ведь дорога лучше. Может, хватит уже дерьмо хлебать? Мне уже надоело.
— Хорош уже болтать.
Пашке откинулся назад. Он снова ощутил этот поцелуй. Прикосновение её груди. Я этого тоже не забуду, девочка. И когда потом меня будет целовать Йоханна, я буду представлять, что это ты! Переживи и ты эту войну, Яна, и пусть Господь тоже будет с тобой…
Когда они последними тронулись с места и затряслись по булыжной мостовой, Пашке понял, что разговаривал с Яной в последний раз и никогда больше её не увидит. Он смотрел сквозь стекло кабины в ночь, вспоминал девушек, с которыми встречался, и удивлялся тому, что так тяжело переживает это расставание.
С Йоханной было по-другому. Тогда он рассмеялся и сказал:
— Я вернусь, когда расправлюсь с полячками.
Но после Польши была Франция, а теперь Россия… А что потом?
— О чём думаешь, Юль? — спросил Долль.
— О борделе в Кёнигсберге.
— У меня есть один хороший адресок, — засмеялся Долль. — Слушай, мне тут рассказали анекдот. Тюннес и Шёль идут по площади Буттермаркт и…
— Заткнись! — грубо оборвал его Пашке.
— Сзади за нами кто-то бежит с ведром и машет рукой.
— С чем бежит?
— С ведром…
— Дави на газ! — Юлиус Пашке втянул голову в плечи. — Вокруг полно сумасшедших.
Гауляйтер Эрих Кох пытался быть терпеливым, но у него плохо получалось. После звонка доктора Руннефельдта из Каунаса уже в следующую минуту с триумфом в голосе он сообщил об этом доктору Финдлингу и своему доверенному лицу и компаньону по выпивке, руководителю округа Бруно Велленшлагу.
— Срочно приходите! Сегодня ночью прибудет Янтарная комната!
Доктор Финдлинг прощался с женой, как будто ему предстояла дальняя поездка
— Вы опять непременно выпьете! — довольно элегантно сказала она.
— Непременно, Марта, непременно. Янтарная комната у нас. Это событие Кох должен обмыть.
— А утром у тебя опять будет раскалываться голова и болеть желудок!
Немного подумав, она добавила:
— Прежде чем идти к Коху, выпей немного растительного масла...
— Что выпить? — ужаснулся доктор Финдлинг.
— Стаканчик растительного масла. Оно смажет стенки желудка и нейтрализует алкоголь.
— Меня от него стошнит!
— Это тоже полеэно, Вильгельм. Масло — это старый домашний рецепт. Ещё мой дедушка выпивал стакан перед собраниями. Я никогда не видела его пьяным.
— Этот фокус можно провернуть, когда привыкнешь. Он мог пить как бык. — Доктор Финдлинг, стиснув губы, смотрел, как Марта пошла на кухню, налила масло в стопку для водки и принесла ему. — Сорок семь лет назад, когда я был маленьким, мне каждое утро приходилось принимать ложку рыбьего жира. С тех пор не переношу запах рыбы. Марта, это обязательно?