Япония, японцы и японоведы
Шрифт:
Однако в общий хор одобрительных отзывов по поводу итогов визита Танаки в Москву вклинивались иногда в те дни и критические голоса воинствовавших антисоветчиков-националистов, недовольных отсутствием в документах, принятых участниками переговоров в Кремле, упоминаний о японских территориальных притязаниях к Советскому Союзу. Враждебные нашей стране токийские политические деятели и комментаторы ультраправого толка усматривали в названных документах шаг назад по сравнению с Совместной декларацией 1956 года о нормализации советско-японских отношений по той причине, что в документе, подписанном Танакой в октябре 1973 года, не было сказано ни слова по поводу территориальных притязаний Японии к нашей стране. И в этом отношении, действительно, у врагов нашей страны были основания для упреков по адресу премьер-министра Танаки. Руководствуясь здравым стремлением к высвобождению Японии от ее чрезмерной экономической и политической зависимости от США, Танака со свойственным ему прагматизмом предпочел на московских переговорах сделать упор не на заведомо бесперспективных территориальных притязаниях, а на всемерном развитии экономических связей страны с Советским Союзом, хотя это и не очень-то нравилось Вашингтону, а также заядлым антисоветчикам в руководстве МИД Японии. Конечно, полностью от попыток поднять на переговорах в Москве так называемый "территориальный вопрос" Танака не отказывался. Об этом говорило хотя бы его выступление 9 октября на завтраке в японском посольстве в присутствии председателя совета министров СССР А. Н. Косыгина. Но идти на поводу у японского МИДа и ломать копья в споре с советскими лидерами по этому "вопросу" Танака в Москве не собирался, ибо, как выяснилось потом, в душе он придерживался касательно упомянутого спора иного мнения, чем большинство японских консервативных политиков.
А выяснилось это так: спустя девять лет, весной 1982 года, когда я был в научной командировке в Японии, мне довелось беседовать с Танакой с глазу на глаз. Мою встречу с ним организовал директор-управляющий компании "Тэрэби Асахи" Миура. Я оказался тогда первым и единственным советским человеком, который встретился с бывшим японским премьер-министром после его драматического ухода в отставку в декабре 1974 года в связи со скандальным "делом компании "Локхид". По всей вероятности, я же был и последним из моих соотечественников, лично беседовавшим с эти незаурядным политическим деятелем современной Японии. Наша беседа состоялась в личном токийском офисе Танаки. Интересно было узнать от него, что свою поездку в Москву в октябре 1973 года Танака рассматривал как одну из самых важных страниц своей политической биографии. Подробно и откровенно говорил он и о своих попытках начать диалог с Брежневым и Громыко по поводу японских притязаний на Южные Курилы, как и о причинах неудачи, постигшей его в этих попытках. Главная причина этой неудачи виделась ему - и это было его любопытным откровением - в том, что тогда, в Москве, он пытался предъявлять советским лидерам "слишком завышенные" требования.
– Я настаивал на возвращении Японии четырех островов,- сказал он мне доверительно,- а надо было бы мне ограничиться лишь двумя островами. Тогда мы, пожалуй, поладили бы с Брежневым и подписали бы мирный договор. Но я на эту уступку не пошел. Почему? Да потому, что опасался, как бы меня по возвращении в Японию не съели мои политические противники, и в том числе ваши давние друзья - коммунисты. А мне, наверное, надо было бы быть более смелым в этом вопросе. Но зато я доволен тем, что мой визит в Москву способствовал дальнейшему развитию экономических отношений между нашими странами.
В дальнейшем руководители японского МИДа, не пожелавшие отказываться от притязаний на четыре южных острова, в своих отзывах о Совместном заявлении, подписанном в Москве Танакой и Охирой, стали делать хорошую мину при плохой игре. Текст заявления предвзято истолковывался ими как документ, якобы подтверждавший согласие Советского Союза на обсуждение японских территориальных требований в ходе переговоров о заключении советско-японского мирного договора. При этом они ссылались на ту часть Совместного заявления, где говорилось следующее: "Сознавая, что урегулирование нерешенных вопросов, оставшихся со времен второй мировой войны, и заключение мирного договора внесет вклад в установление подлинно добрососедских и дружественных отношений между обеими странами, стороны провели переговоры по вопросам, касающимся содержания мирного договора. Обе стороны договорились продолжать переговоры о заключении мирного договора между обеими странами в соответствующий период 1974 года"13.
Следуя установкам руководителей японской дипломатии, японские комментаторы стали усматривать в этих строках Совместного заявления, и в частности в словах "нерешенные вопросы, оставшиеся со времен второй мировой войны", мнимое свидетельство признания советской стороной наличия в отношениях двух стран "нерешенного территориального вопроса", а следовательно, и ее готовности продолжать обсуждение с Японией ее территориальных притязаний.
Однако представители МИД СССР в своих последующих разъяснениях не раз отклоняли подобные домыслы, указывая на то, что под "нерешенными вопросами", упоминаемыми в Совместном заявлении, имелось в виду иное, и в частности вопросы, связанные с выявлением судеб не вернувшихся на родину гражданских лиц и солдат Квантунской армии.
Но какими бы оговорками не сопровождали недруги Советского Союза в Японии итоги московских переговоров, эти оговорки не повлияли на общий позитивный, одобрительный настрой японской общественности. В таком же оптимистически тональном ключе оценивала тогда эти итоги и советская печать. И для таких оценок были достаточно веские основания: никогда прежде перспективы упрочения советско-японского добрососедства не виделись обеим сторонам столь реальными и радужными, как осенью 1973 года.
В дальнейшем, однако, развитие советско-японских отношений пошло сложнее, чем того хотели сторонники добрососедства двух стран. Находясь в последующие годы в Токио и следя изо дня в день за развитием событий и настроений в японском обществе, я остро ощущал противоречивость и непоследовательность в поведении правящих кругов Японии по отношению к моей стране. С одной стороны, на протяжении 70-х годов наблюдалось неуклонное стремление ряда руководителей японского делового мира к расширению торговых связей с нашей страной, а с другой - продолжала высвечиваться закоренелая враждебность к нашей стране отдельных политических группировок правящего лагеря. Эта враждебность отчетливо проявлялась в бесцеремонном развертывании при поддержке правительства так называемого "движения за возвращение северных территорий", а также в стремлении оказывать давление на нашу страну путем разыгрывания "китайской карты".
При таких обстоятельствах и в моих статьях, посвященных советско-японским отношениям 70-х годов, преобладали соответственно три темы: первая - успехи в экономическом и культурном сотрудничестве двух стран, вторая - враждебная нашей стране кампания поборников территориальных притязаний Японии к Советскому Союзу и третья - попытки японского правительства сближаться на антисоветской основе с маоистами с целью политического давления на Советский Союз и сковывания его активности на Дальнем Востоке. Параллельно, разумеется, как и прежде, в 60-е годы, приходилось постоянно освещать события, связанные с японо-американским военным сотрудничеством, с борьбой японских трудящихся за мир и защиту своего жизненного уровня, а также текущие вопросы внутриполитической жизни Японии. Это была интересная работа. В 1973-1979 годах мои статьи в "Правде" публиковались часто, что давало мне приятное ощущение полезности моего труда и личной причастности к борьбе в защиту национальных интересов Советского Союза.
При просмотре статей того периода, посвященных успехам в развитии делового и культурного сотрудничества Советского Союза и Японии, то и дело всплывают в памяти мои тогдашние встречи с наиболее влиятельными лидерами японского делового мира, возглавлявшими Федерацию экономических организаций Японии (Кэйданрэн), Японскую палату торговли и промышленности (Нихон сёко кайгисё) и другие могущественные объединения японских деловых кругов. Эти встречи, постепенно разрушили усвоенные мной в школьные годы представления о капиталистах как о тупых, бездушных, ленивых и алчных тунеядцах-эксплуататорах чужого труда. В лице таких столпов делового мира Японии как Уэмура Когоро, Токо Тосио, Нагано Сигэо, Инаяма Ёсихиро и других финансовых магнатов, у которых мне не раз доводилось брать интервью, я увидел совсем иную породу людей. Как правило, это были люди большого ума, деятельные, высокообразованные, талантливые, хорошо воспитанные, да к тому же еще и скромные в своих манерах, жестах и высказываниях. В ходе бесед они на лету ловили суть вопроса, а затем четко, просто, без куража, как истые интеллигенты, давали собеседнику обстоятельные ответы на его вопросы, не избегая при этом и критических замечаний по поводу того, что не нравилось им в поведении советских деловых партнеров. Но критика эта облекалась ими обычно в мягкие формы, не травмировавшие самолюбие советского человека. Только повидав неоднократно вблизи и послушав этих людей, я стал ясно понимать, что к руководству этими корпорациями выдвигались как правило наиболее талантливые и подготовленные лидеры, одержимые стремлением к успехам и процветанию Японии и готовые целиком отдаваться выполнению возложенных на них обязанностей. Да и само выдвижение их на высокие посты проходило не по чьей-либо прихоти, с кондачка, а в результате долгих переговоров и достижения консенсуса между различными группами делового мира страны, ибо избрание на такие посты бездарей и лентяев было бы чревато для всей финансовой элиты страны негативными последствиями. Лидеры делового мира Японии, как я отчетливо понял в те годы, олицетворяли собой цвет японской нации. Их выдвижение на высшие посты происходило в процессе естественного отбора лучших из лучших, умнейших из самых умных и дальновидных из множества достойных представителей деловой элиты страны.
Именно эти лидеры финансового мира определяли в 70-х годах курс Японии на расширение экономических связей с Советским Союзом и заключение крупномасштабных двусторонних соглашений о совместной разработке природных ресурсов Сибири и Дальнего Востока. В условиях нефтяного кризиса, больно затронувшего японскую экономику в 1974 году, финансовая верхушка Японии стала проявлять большой интерес к Советскому Союзу как альтернативному потенциальному поставщику топливных ресурсов, включая газ, нефть и каменный уголь. Особо заинтересовал их тогда разработанный советскими специалистами план транспортировки нефти в восточном направлении - к берегам Тихого океана. Лидеры Федерации экономических организаций и Японской торгово-промышленной палаты Уэмура Когоро и Нагано Сигэо в марте 1974 года совершили поездку в Москву, где состоялись их переговоры с Генеральным секретарем ЦК КПСС Л. Брежневым, председателем совета министров А. Косыгиным и другими ответственными государственными деятелями. На пресс-конференции по возвращении в Японию они выразили глубокое удовлетворение исходом переговоров, подчеркнув свое намерение всемерно содействовать реализации советско-японских крупномасштабных программ совместного экономического сотрудничества двух стран. Оба лидера отметили при этом экономическую обоснованность намерения советской стороны транспортировать тюменскую нефть к берегам Тихого океана комбинированным путем (часть пути по нефтепроводу, а часть - по железной дороге) и высказали мнение, что строительство Байкало-Амурской железной дороги, предусмотренное Госпланом СССР, облегчит в перспективе транспортировку к берегам Японии не только нефти, но и угля, леса и других товаров14.
К сожалению, многие из приезжавших в Японию в те годы советских партнеров японских бизнесменов не производили тогда внушительного впечатления. В большинстве своем это были недалекие люди - выдвиженцы из партийной номенклатуры, не подготовленные профессионально к возлагавшимся на них задачам. Об их невысоких духовных запросах говорила склонность многих из них к частым застольям и выпивкам. Глава делегации Верховного Совета РСФСР, некто Демченко, во время своего пребывания в Японии по вечерам предпочитал, например, не выходить из гостиницы. Оставляя в гостинице и других членов своей делегации, он зазывал всех в свой номер, где у него находились запасы водки и консервов. Когда все собирались, глава делегации открывал всякий раз "закрытое заседание" одной и той же присказкой: "Солнце, воздух и вода - это, братцы, ерунда! Вот "Столичная" со льда - это да!" А чего стоила история с приездом в Японию для ведения переговоров по каким-то торговым вопросам заместителя министра внешней торговли СССР А. Л. Брежнева - сына Генерального секретаря ЦК КПСС. Он уже в самолете успел наклюкаться таким образом, что на аэродроме в Токио еле сошел с трапа и с трудом узнал среди встречавших советского торгпреда В. Б. Спандаряна. Прибыв в жилые апартаменты торгпредства, он продолжал несколько дней то пить, то спать и в результате, сказавшись больным, улетел обратно в Москву так и не обсудив ничего с японцами.