Ярко пылая
Шрифт:
– Прошу прощения, мистер Фортескью...
– Просто Фортескью, Пемброук. Давайте, будем обращаться друг к другу по-простому.
– Очень хорошо... Фортескью... Я прошу прощения, если это глупо прозвучит, разве вы не можете поджечь обработанные паруса?
Фортескью подарил ей покровительственную улыбку, которая почти заставила ее отшатнуться, как это походило на ее улыбку отца.
– Цель обработки парусов - помешать нам сжечь их, Пемброук. Вы знаете, у нас есть пределы. Даже у вас.
Элинор взвесила про себя слова о том, что их тактика была настолько
– Вообще-то я сжигала обработанные паруса. Это требует определенных усилий, но результат очень радует.
– Это невозможно, - сказал Фортескью.
Элинор ласково улыбнулась ему.
– Я бы вряд ли сделала такое заявление, если бы не смогла доказать это, не так ли? Если вы предоставите нам полотно и некоторые из антипиренов, я смогу продемонстрировать это.
Фортескью выглядел так, будто он съел что-то горькое в слишком большом количестве.
– Я хотел бы, чтобы вы это показали, - ответил он.
– Конечно, я не сомневаюсь в вас, но это кажется маловероятным. И я сражался в гораздо большем количестве битв, чем вы, моя дорогая.
«Хах. Эта «коалиция равных» для вас более удобна, не так ли?»
– Конечно. И, если я смогу научить вас этому секрету, это даст нам еще одно оружие, от которого они не могут защищаться, правильно?
Желчь в слишком большом количестве пыталась вылиться из Фортескью.
– Действительно. Но я надеюсь, что вы, Пемброук, сосредоточитесь на тушении пожаров и защите корабля. Сгоревшие паруса вторичны. Ваш... уникальный талант будет нашим секретным оружием.
– Я понимаю, Фортескью.
Итак: Тэтчер неуверенный, Росс угрюм, а Фортескью высокомерен. Элинор прочитала молчаливую молитву о том, чтобы Рамси спас ее поскорее.
«Славный» покинул доки по расписанию; ни слова и ни звука ни от кого, связанного с «Афиной». Элинор стояла на корме, где она едва могла видеть свой любимый корабль среди всех других в гавани, и молилась, чтобы произошло чудо, чтобы Стратфорд появился на горизонте и схватил ее, или Рамси вышел бы на палубу и потребовал ее возвращения.
Ничего не произошло.
Прошла неделя, и Элинор ничего не услышала об «Афине». Конечно, как она могла? Стратфорд, вероятно, не знал подписи в Ограничительной комнате «Славного», и она даже не знала, кто был Оратором Кроуфорда, или, знал ли Бомонт его достаточно хорошо, чтобы поговорить с ним. Кроуфорду, конечно, не хотелось посвящать ее в свои планы. Она была просто Поджигающей, чей талант способствовал его карьере и заставил Рамси выглядеть слабым. Она забыла взять книги, а Кроуфорд не был читающим. Другие офицеры не проявляли интереса к заведению друзей, а ее товарищи Поджигающие, когда собирались, говорили главным образом о своих талантах и практиковали огни, которые Элинор тушила.
Элинор проводила свое время или в узкой, душной комнатой, или на палубе, пытаясь найти место, где она могла бы оказаться в стороне от моряков. В конце концов, она остановилась в пустом месте на баке возле носа, между основным снаряжением и передними крышками, и это стало ее
Она сказала себе, что не ждет, чтобы «Афина» проплыла за горизонтом. Через пять дней это стало правдой.
На десятый день у них была своя первая битва - легкое дело, в котором она ничего не делала, кроме того, что сбрасывала огненные шары с воздуха. Они сожгли и разрушили пиратский корабль и ушли в океан. А после того, как Фортескью начал рассказывать о событиях битвы и предлагать улучшения, Элинор почувствовала, что ее совесть проснулась. У нее не было сожаления о гибели этих пиратов - она уже слышала некоторые из историй, о которых говорил Рамси, и они взволновали и напугали ее, но она думала, что должна хотя бы что-то почувствовать, какое-то признание того, что забрала жизни, хотя бы косвенно. Девушка отчаянно хотела, поговорить с Рамси об этом.
«Ты, вероятно, никогда не увидишь его снова», - поняла она, и эта мысль отдалась болью в груди.
В течение третьей недели они сражались еще в двух боях, первый из которых занял более трех часов и заставил Элинор играть активную роль, когда ее коллеги достигли конца своей выносливости. Когда команде «Славного», наконец, удалось разбить грот-мачту пирата и подняться на борт корабля, чтобы убить экипаж, (приказ Дарранта состоял в том, чтобы они не брали пленных, кроме любого из лидеров Братьев, которых они могли бы найти) Элинор была еще свежа и бодра, ее кровь пульсировала огнем, призывая превратить захваченный корабль в погребальный костер.
Затем она встретила взгляд Фортескью и чувствовала себя так, словно он ее погасил. Он был зол, ревновал и сразу смутился, хотя старался не показывать этого, у Элинор был слишком большой опыт чтения выражений лица своего отца, чтобы знать, что происходит внутри предполагаемого командира. Она делала вид, что не видит ничего дурного, и вела себя естественно, когда обсуждала битву и как могла бы улучшить свою стратегию.
– Думаю, Пемброук должна атаковать чаще, - сказал Тэтчер, когда все собрались вокруг стола с оружием, мужчина держали кружки грога или рома. Элинор никогда не пила.
– Мы могли бы быстрее заканчивать наши битвы.
– Сегодня Пемброук отлично поработала, но я думаю, что она по-прежнему лучше подходит для защиты корабля, - ответил Фортескью, поднимая чашку за Элинор, но, не пытаясь скрыть враждебность во взгляде.
– Разве ты открыл Необычный талант, Тэтчер?
Тэтчер наклонил голову, потер руки о брюки и сказал:
– Вы правы.
Росс выпил ром парой быстрых глотков, сильно моргнул и заметиил:
– Я не думаю, что мы все должны атаковать сразу. Мы можем рассчитывать на Пемброук, чтобы усилить атаку, если мы будем выжаты до того, как выиграем битву.