Ярмарка тщеславия - английский и русский параллельные тексты

Теккерей Уильям Мейкпис

"Stop!" cried Miss Jemima, rushing to the gate with a parcel.	– Стой! – закричала мисс Джемайма, кидаясь к воротам с каким-то свертком.
"It's some sandwiches, my dear," said she to Amelia.	– Это сандвичи, милочка! – сказала она Эмилии.
"You may be hungry, you know; and Becky, Becky Sharp, here's a book for you that my sister--that is, I --Johnson's Dixonary, you know; you mustn't leave us without that.	– Ведь вы еще успеете проголодаться. А вам, Бекки... Бекки Шарп, вот книга, которую моя сестра, то есть я... ну, словом... Словарь Джонсона. Вы не можете уехать от нас без Словаря.
Good-by.	Прощайте!
Drive on, coachman.	Трогай, кучер!
God bless you!"	Благослови вас бог!
And the kind creature retreated into the garden, overcome with emotion.	И доброе создание вернулось в садик, обуреваемое волнением.
But, lo! and just as the coach drove off, Miss Sharp put her pale face out of the window and actually flung the book back into the garden.	Но что это? Едва лошади тронули с места, как мисс Шарп высунула из кареты свое бледное лицо и швырнула книгу в ворота.
This almost caused Jemima to faint with terror.	Джемайма чуть не упала в обморок от ужаса.
"Well, I never"--said she--"what an audacious"--Emotion prevented her from completing either sentence.	– Да что же это!.. – воскликнула она. – Какая дерзкая... Волнение помешало ей кончить и ту и другую фразу.
The carriage rolled away; the great gates were closed; the bell rang for the dancing lesson.	Карета покатила, ворота захлопнулись, колокольчик зазвонил к уроку танцев.
The world is before the two young ladies; and so, farewell to Chiswick Mall.	Целый мир открывался перед обеими девушками. Итак, прощай, Чизикская аллея!
CHAPTER II	ГЛАВА II
In Which Miss Sharp and Miss Sedley Prepare to Open the Campaign	в которой мисс Шарп и мисс Седли готовятся к открытию кампании
When Miss Sharp had performed the heroical act mentioned in the last chapter, and had seen the Dixonary, flying over the pavement of the little garden, fall at length at the feet of the astonished Miss Jemima, the young lady's countenance, which had before worn an almost livid look of hatred, assumed a smile that perhaps was scarcely more agreeable, and she sank back in the carriage in an easy frame of mind, saying--" So much for the Dixonary; and, thank God, I'm out of Chiswick."	После того как мисс Шарп совершила геройский поступок, упомянутый в предыдущей главе, и удостоверилась, что Словарь, перелетев через мощеную дорожку, упал к ногам изумленной мисс Джемаймы, лицо молодой девушки, смертельно-бледное от злобы, озарилось улыбкой, едва ли, впрочем, скрасившей его, и, со вздохом облегчения откинувшись на подушки кареты, она сказала: - Так, со Словарем покопчено! Слава богу, я вырвалась из Чизика!
Miss Sedley was almost as flurried at the act of defiance as Miss Jemima had been; for, consider, it was but one minute that she had left school, and the impressions of six years are not got over in that space of time.	Мисс Седли была поражена дерзкой выходкой, пожалуй, не меньше самой мисс Джемаймы. Шутка ли - ведь всего минуту назад она покинула школу, и впечатления прошедших шести лет еще не померкли в ее душе.
Nay, with some persons those awes and terrors of youth last for ever and ever.	Страхи и опасения юного возраста не оставляют некоторых людей до конца жизни.

I know, for instance, an old gentleman of sixty-eight, who said to me one morning at breakfast, with a very agitated countenance,	Один мой знакомец, джентльмен шестидесяти восьми лет, как-то за завтраком сказал мне с взволнованным видом:
"I dreamed last night that I was flogged by Dr. Raine."	– Сегодня мне снилось, будто меня высек доктор Рейн!
Fancy had carried him back five-and-fifty years in the course of that evening.	Воображение перенесло его в эту ночь на пятьдесят пять лет назад.
Dr. Raine and his rod were just as awful to him in his heart, then, at sixty-eight, as they had been at thirteen.	В шестьдесят восемь лет доктор Рейн и его розга казались ему в глубине души такими же страшными, как и в тринадцать.
If the Doctor, with a large birch, had appeared bodily to him, even at the age of threescore and eight, and had said in awful voice,	А что, если бы доктор с длинной березовой розгой предстал перед ним во плоти даже теперь, когда ему исполнилось шестьдесят восемь, и сказал грозным голосом:
"Boy, take down your pant--"?	"Ну-ка, мальчик, снимай штаны!"
Well, well, Miss Sedley was exceedingly alarmed at this act of insubordination.	Да, да, мисс Седли была чрезвычайно встревожена этой дерзкой выходкой.
"How could you do so, Rebecca?" at last she said, after a pause.	– Как это можно, Ребекка? – произнесла она наконец после некоторого молчания.
"Why, do you think Miss Pinkerton will come out and order me back to the black-hole?" said Rebecca, laughing.	– Ты думаешь, мисс Пинкертон выскочит за ворота и прикажет мне сесть в карцер? – сказала Ребекка, смеясь.
"No: but--"	– Нет, но...
"I hate the whole house," continued Miss Sharp in a fury.	– Ненавижу весь этот дом, - продолжала в бешенстве мисс Шарп.
"I hope I may never set eyes on it again.	– Хоть бы мне никогда его больше не видеть.
I wish it were in the bottom of the Thames, I do; and if Miss Pinkerton were there, I wouldn't pick her out, that I wouldn't.	Пусть бы он провалился на самое дно Темзы! Да, уж если бы мисс Пинкертон оказалась там, я не стала бы выуживать ее, ни за что на свете!
O how I should like to see her floating in the water yonder, turban and all, with her train streaming after her, and her nose like the beak of a wherry."	Ох, поглядела бы я, как она плывет по воде вместе со своим тюрбаном и всем прочим, как ее шлейф полощется за ней, а нос торчит кверху, словно нос лодки!
"Hush!" cried Miss Sedley.	– Тише! – вскричала мисс Седли.
"Why, will the black footman tell tales?" cried Miss Rebecca, laughing.	– А что, разве черный лакей может нафискалить?- воскликнула мисс Ребекка со смехом.
"He may go back and tell Miss Pinkerton that I hate her with all my soul; and I wish he would; and I wish I had a means of proving it, too.	– Он еще, чего доброго, вернется и передаст мисс Пинкертон, что я ненавижу ее всеми силами души! Ох, как бы я хотела этого. Как я мечтаю доказать ей это на деле.
For two years I have only had insults and outrage from her.	За два года я видела от нее только оскорбления и обиды.
I have been treated worse than any servant in the kitchen.	Со мной обращались хуже, чем с любой служанкой на кухне.

I have never had a friend or a kind word, except from you.	У меня никогда не было ни единого друга. Я ласкового слова ни от кого не слышала, кроме тебя.
I have been made to tend the little girls in the lower schoolroom, and to talk French to the Misses, until I grew sick of my mother tongue.	Меня заставляли присматривать за девочками из младшего класса и болтать по-французски со взрослыми девицами, пока мне не опротивел мой родной язык!
But that talking French to Miss Pinkerton was capital fun, wasn't it?	Правда, я ловко придумала, что заговорила с мисс Пинкертон по-французски?
She doesn't know a word of French, and was too proud to confess it.	Она не понимает ни полслова, но ни за что не признается в этом. Гордость не позволит.
I believe it was that which made her part with me; and so thank Heaven for French.	Я думаю, она потому и рассталась со мной. Итак, благодарение богу за французский язык!
Vive la France!	Vive la France!
Vive l'Empereur!	Vive l'Empereur!
Vive Bonaparte!"	Vive Bonaparte! {Да здравствует Франция! Да здравствует император! Да здравствует Бонапарт! (франц.).}
"O Rebecca, Rebecca, for shame!" cried Miss Sedley; for this was the greatest blasphemy Rebecca had as yet uttered; and in those days, in England, to say,	– О Ребекка, Ребекка, как тебе не стыдно! – ужаснулась мисс Седли (Ребекка дошла до величайшего богохульства; в те дни сказать в Англии:
"Long live Bonaparte!" was as much as to say,	"Да здравствует Бонапарт!" - было все равно что сказать:
"Long live Lucifer!"	"Да здравствует Люцифер!").
"How can you--how dare you have such wicked, revengeful thoughts?"	– Ну, как ты можешь... Откуда у тебя эти злобные, эти мстительные чувства?
"Revenge may be wicked, but it's natural," answered Miss Rebecca.	– Месть, может быть, и некрасивое побуждение, но вполне естественное, - отвечала мисс Ребекка.
"I'm no angel."	– Я не ангел.
And, to say the truth, she certainly was not.	И она действительно не была ангелом.
For it may be remarked in the course of this little conversation (which took place as the coach rolled along lazily by the river side) that though Miss Rebecca Sharp has twice had occasion to thank Heaven, it has been, in the first place, for ridding her of some person whom she hated, and secondly, for enabling her to bring her enemies to some sort of perplexity or confusion; neither of which are very amiable motives for religious gratitude, or such as would be put forward by persons of a kind and placable disposition.	Ибо если в течение этого короткого разговора (происходившего, пока карета лениво катила вдоль реки) мисс Ребекка Шарп имела случай дважды возблагодарить бога, то первый раз это было по поводу освобождения от некоей ненавистной ей особы, а во второй - за ниспосланную ей возможность в некотором роде посрамить своих врагов; ни то, ни другое не является достойным поводом для благодарности творцу и не может быть одобрено людьми кроткими и склонными к всепрощению.
Miss Rebecca was not, then, in the least kind or placable.	Но мисс Ребекка в ту пору своей жизни не была ни кроткой, ни склонной к всепрощению.

All the world used her ill, said this young misanthropist, and we may be pretty certain that persons whom all the world treats ill, deserve entirely the treatment they get.	Все обходятся со мной плохо, решила эта юная мизантропка. Мы, однако, уверены, что особы, с которыми все обходятся плохо, полностью заслуживают такого обращения.
The world is a looking- glass, and gives back to every man the reflection of his own face.	Мир - это зеркало, и он возвращает каждому его собственное изображение.
Frown at it, and it will in turn look sourly upon you; laugh at it and with it, and it is a jolly kind companion; and so let all young persons take their choice.	Нахмурьтесь - и он, в свою очередь, кисло взглянет на вас; засмейтесь ему и вместе с ним -и он станет вашим веселым, милым товарищем; а потому пусть молодые люди выбирают, что им больше по вкусу.
This is certain, that if the world neglected Miss Sharp, she never was known to have done a good action in behalf of anybody; nor can it be expected that twenty-four young ladies should all be as amiable as the heroine of this work, Miss Sedley (whom we have selected for the very reason that she was the best-natured of all, otherwise what on earth was to have prevented us from putting up Miss Swartz, or Miss Crump, or Miss Hopkins, as heroine in her place!)Dit could not be expected that every one should be of the humble and gentle temper of Miss Amelia Sedley; should take every opportunity to vanquish Rebecca's hard-heartedness and ill-humour; and, by a thousand kind words and offices, overcome, for once at least, her hostility to her kind.	В самом деле, если мир пренебрегал Ребеккой, то и она, сколько известно, никогда никому не сделала ничего хорошего. Так нельзя и ожидать, чтобы все двадцать четыре молодые девицы были столь же милы, как героиня этого произведения, мисс Седли (которую мы избрали именно потому, что она добрее других, - а иначе что помешало бы нам поставить на ее место мисс Суорц, или мисс Крамп, или мисс Хопкинс?); нельзя ожидать, чтобы каждая обладала таким смиренным и кротким нравом, как мисс Эмилия Седли, чтобы каждая старалась, пользуясь всяким удобным случаем, победить угрюмую злобность Ребекки и с помощью тысячи ласковых слов и любезных одолжений преодолеть, хотя бы ненадолго, ее враждебность к людям.
Miss Sharp's father was an artist, and in that quality had given lessons of drawing at Miss Pinkerton's school.	Отец мисс Шарп был художник и давал уроки рисования в школе мисс Пинкертон.
He was a clever man; a pleasant companion; a careless student; with a great propensity for running into debt, and a partiality for the tavern.	Человек одаренный, приятный собеседник, беспечный служитель муз, он отличался редкой способностью влезать в долги и пристрастием к кабачку.
When he was drunk, he used to beat his wife and daughter; and the next morning, with a headache, he would rail at the world for its neglect of his genius, and abuse, with a good deal of cleverness, and sometimes with perfect reason, the fools, his brother painters.	В пьяном виде он нередко колачивал жену и дочь, и на следующее утро, поднявшись с головной болью, честил весь свет за пренебрежение к его таланту и поносил - весьма остроумно, а иной раз и совершенно справедливо - дураков-художников, своих собратий.
As it was with the utmost difficulty that he could keep himself, and as he owed money for a mile round Soho, where he lived, he thought to better his circumstances by marrying a young woman of the French nation, who was by profession an opera-girl.	С величайшей трудностью поддерживая свое существование и задолжав всем в Сохо, где он жил, на милю кругом, он решил поправить свои обстоятельства женитьбой на молодой женщине, француженке по происхождению и балетной танцовщице по профессии.

The humble calling of her female parent Miss Sharp never alluded to, but used to state subsequently that the Entrechats were a noble family of Gascony, and took great pride in her descent from them.	О скромном призвании своей родительницы мисс Шарп никогда не распространялась, но зато но забывала упомянуть, что Антраша - именитый гасконский род, и очень гордилась своим происхождением.
And curious it is that as she advanced in life this young lady's ancestors increased in rank and splendour.	Любопытно заметить, что по мере житейского преуспеяния нашей тщеславной молодой особы ее предки повышались в знатности и благоденствии.
Rebecca's mother had had some education somewhere, and her daughter spoke French with purity and a Parisian accent.	Мать Ребекки получила кое-какое образование, и дочь ее отлично говорила по-французски, с парижским выговором.
It was in those days rather a rare accomplishment, and led to her engagement with the orthodox Miss Pinkerton.	В то время это было большой редкостью, что и привело к поступлению Ребекки в пансион добродетельной мисс Пинкертон.
For her mother being dead, her father, finding himself not likely to recover, after his third attack of delirium tremens, wrote a manly and pathetic letter to Miss Pinkerton, recommending the orphan child to her protection, and so descended to the grave, after two bailiffs had quarrelled over his corpse.	Дело в том, что, когда мать девушки умерла, отец, видя, что ему не оправиться после третьего припадка delirium tremens {Белой горячки (лат.).}, написал мисс Пинкертон мужественное и трогательное письмо, поручая сиротку ее покровительству, и затем был опущен в могилу, после того как два судебных исполнителя поругались над его трупом.
Rebecca was seventeen when she came to Chiswick, and was bound over as an articled pupil; her duties being to talk French, as we have seen; and her privileges to live cost free, and, with a few guineas a year, to gather scraps of knowledge from the professors who attended the school.	Ребекке минуло семнадцать лет, когда она явилась в Чизик и была принята на особых условиях; в круг ее обязанностей, как мы видели, входило говорить по-французски, а ее права заключались в том, чтобы, получая даровой стол и квартиру, а также несколько гиней в год, подбирать крохи знаний у преподавателей, обучающих пансионерок.
She was small and slight in person; pale, sandy-haired, and with eyes habitually cast down: when they looked up they were very large, odd, and attractive; so attractive that the Reverend Mr. Crisp, fresh from Oxford, and curate to the Vicar of Chiswick, the Reverend Mr. Flowerdew, fell in love with Miss Sharp; being shot dead by a glance of her eyes which was fired all the way across Chiswick Church from the school-pew to the reading- desk.	Ребекка была маленькая, хрупкая, бледная, с рыжеватыми волосами; ее зеленые глаза были обычно опущены долу, но, когда она их поднимала, они казались необычайно большими, загадочными и манящими, такими манящими, что преподобный мистер Крнсп, новоиспеченный помощник чизпкского викария мистера Флауэрдью, только что со студенческой скамьи в Оксфорде, влюбился в мисс Шарп: он был сражен наповал одним ее взглядом, который она метнула через всю церковь - от скамьи пансионерок до кафедры проповедника.
This infatuated young man used sometimes to take tea with Miss Pinkerton, to whom he had been presented by his mamma, and actually proposed something like marriage in an intercepted note, which the one-eyed apple-woman was charged to deliver.	Бедный юноша, иногда пивший чай у мисс Пинкертон, которой он был представлен своей мамашей, совсем одурел от страсти и в перехваченной записке, вверенной одноглазой пирожнице для доставки по назначению, даже намекал на что-то вроде брака.

Mrs. Crisp was summoned from Buxton, and abruptly carried off her darling boy; but the idea, even, of such an eagle in the Chiswick dovecot caused a great flutter in the breast of Miss Pinkerton, who would have sent away Miss Sharp but that she was bound to her under a forfeit, and who never could thoroughly believe the young lady's protestations that she had never exchanged a single word with Mr. Crisp, except under her own eyes on the two occasions when she had met him at tea.	Миссис Крисп была вызвана из Бакстона и немедленно увезла своего дорогого мальчика, но даже мысль о появлении такой вороны в чизикской голубятне приводила в трепет мисс Пинкертон, и она обязательно удалила бы Ребекку из своего заведения, если бы не была связана неустойкой по договору; она так и не поверила клятвам молодой девушки, что та ни разу не обменялась с мистером Криспом ни единым словом, кроме тех двух случаев, когда встречалась с ним за чаем на глазах у самой мисс Пинкертон.
By the side of many tall and bouncing young ladies in the establishment, Rebecca Sharp looked like a child.	Рядом с другими, рослыми и цветущими, воспитанницами пансиона Ребекка Шарп казалась ребенком.
But she had the dismal precocity of poverty.	Но она обладала печальной особенностью бедняков - преждевременной зрелостью.
Many a dun had she talked to, and turned away from her father's door; many a tradesman had she coaxed and wheedled into good-humour, and into the granting of one meal more.	Скольких несговорчивых кредиторов приходилось ей уламывать и выпроваживать за отцовские двери; скольких торговцев она умасливала и улещала, приводя их в хорошее расположение духа и приобретая тем возможность лишний раз пообедать.
She sate commonly with her father, who was very proud of her wit, and heard the talk of many of his wild companions--often but ill-suited for a girl to hear.	Дома она обычно проводила время с отцом, который очень гордился своей умненькой дочкой, и прислушивалась к беседам его приятелей-забулдыг, хотя часто разговоры эти мало подходили для детских ушей.
But she never had been a girl, she said; she had been a woman since she was eight years old.	По ее же собственным словам, она никогда не была ребенком, чувствовала себя взрослой уже с восьмилетнего возраста.
Oh, why did Miss Pinkerton let such a dangerous bird into her cage?	О, зачем мисс Пинкертон впустила в свою клетку такую опасную птицу!
The fact is, the old lady believed Rebecca to be the meekest creature in the world, so admirably, on the occasions when her father brought her to Chiswick, used Rebecca to perform the part of the ingenue; and only a year before the arrangement by which Rebecca had been admitted into her house, and when Rebecca was sixteen years old, Miss Pinkerton majestically, and with a little speech, made her a present of a doll--which was, by the way, the confiscated property of Miss Swindle, discovered surreptitiously nursing it in school-hours.	Дело в том, что старая дама считала Ребекку смиреннейшим в мире созданьем - так искусно умела та разыгрывать роль ingenue {Простушки (франц.).} в тех случаях, когда отец брал ее с собой в Чизик. Всего лишь за год до заключения условия с Ребеккой, то есть когда девочке было шестнадцать лет, мисс Пинкертон торжественно и после подобающей случаю краткой речи подарила ей куклу, которая, кстати сказать, была конфискована у мисс Суиндл, украдкой нянчившей ее в часы занятий.
How the father and daughter laughed as they trudged home together after the evening party (it was on the occasion of the speeches, when all the professors were invited) and how Miss Pinkerton would have raged had she seen the caricature of herself which the little mimic, Rebecca, managed to make out of her doll.	Как хохотали отец с дочерью, когда брели домой после вечера у начальницы, обсуждая речи приглашенных учителей, и в какую ярость пришла бы мисс Пинкертон, если бы увидела карикатуру на самое себя, которую маленькая комедиантка умудрилась смастерить из этой куклы!

Becky used to go through dialogues with it; it formed the delight of Newman Street, Gerrard Street, and the Artists' quarter: and the young painters, when they came to take their gin- and-water with their lazy, dissolute, clever, jovial senior, used regularly to ask Rebecca if Miss Pinkerton was at home: she was as well known to them, poor soul! as Mr. Lawrence or President West.	Ребекка разыгрывала с нею целые сцены на великую потеху Ныомен-стрит, Джерард-стрит и всему артистическому кварталу. И молодые художники, заходившие на стакан грога к своему ленивому и разгульному старшему товарищу, умнице и весельчаку, всегда осведомлялись у Ребекки, дома ли мисс Пинкертон. Она, бедняжка, была им так же хорошо известна, как мистер Лоренс и президент Уэст.
Once Rebecca had the honour to pass a few days at Chiswick; after which she brought back Jemima, and erected another doll as Miss Jemmy: for though that honest creature had made and given her jelly and cake enough for three children, and a seven-shilling piece at parting, the girl's sense of ridicule was far stronger than her gratitude, and she sacrificed Miss Jemmy quite as pitilessly as her sister.	Однажды Ребекка удостоилась чести провести в Чизике несколько дней и по возвращении соорудила себе другую куклу - мисс Джемми; ибо хотя эта добрая душа не пожалела для сиротки варенья и сухариков, накормив ее до отвала, и даже сунула ей на прощанье семь шиллингов, однако чувство смешного у Ребекки было так велико - гораздо сильнее чувства признательности, - что она принесла мисс Джемми в жертву столь же безжалостно, как и ее сестру.
The catastrophe came, and she was brought to the Mall as to her home.	И вот после смерти матери девочка была перевезена в пансион, который должен был стать ее домом.
The rigid formality of the place suffocated her: the prayers and the meals, the lessons and the walks, which were arranged with a conventual regularity, oppressed her almost beyond endurance; and she looked back to the freedom and the beggary of the old studio in Soho with so much regret, that everybody, herself included, fancied she was consumed with grief for her father.	Строгая его чинность угнетала ее; молитвы и трапезы, уроки и прогулки, сменявшие друг друга с монастырской монотонностью, тяготили ее свыше всякой меры. Она с таким сожалением вспоминала о свободной и нищей жизни дома, в старой мастерской, что все, да и она сама, думали, что она изнывает, горюя об отце.
She had a little room in the garret, where the maids heard her walking and sobbing at night; but it was with rage, and not with grief.	Ей отвели комнатку на чердаке, и служанки слышали, как Ребекка мечется там по ночам, рыдая. Но рыдала она от бешенства, а не от горя.
She had not been much of a dissembler, until now her loneliness taught her to feign.	Если раньше ее нельзя было назвать лицемеркой, то теперь одиночество научило ее притворяться.
She had never mingled in the society of women: her father, reprobate as he was, was a man of talent; his conversation was a thousand times more agreeable to her than the talk of such of her own sex as she now encountered.	Она никогда не бывала в обществе женщин; отец ее, при всей своей распущенности, был человеком талантливым; разговор с ним был для нее в тысячу раз приятней болтовни с теми представительницами ее пола, с которыми она теперь столкнулась.

The pompous vanity of the old schoolmistress, the foolish good-humour of her sister, the silly chat and scandal of the elder girls, and the frigid correctness of the governesses equally annoyed her; and she had no soft maternal heart, this unlucky girl, otherwise the prattle and talk of the younger children, with whose care she was chiefly intrusted, might have soothed and interested her; but she lived among them two years, and not one was sorry that she went away.	Спесивое чванство старой начальницы школы, глупое добродушие ее сестры, пошлая болтовня и свары старших девиц и холодная корректность воспитательниц одинаково бесили Ребекку. Но было у бедной девушки и нежного материнского сердца, иначе щебетание и болтовня младших детей, порученных ее надзору, должны были бы смягчить ее и утешить, но она прожила среди них два года, и ни одна девочка не пожалела об ее отъезде.
The gentle tender- hearted Amelia Sedley was the only person to whom she could attach herself in the least; and who could help attaching herself to Amelia?	Кроткая, мягкосердечная Эмилия Седли была единственным человеком, к которому в какой-то мере привязалась Ребекка. Но кто не привязался бы к Эмилии!
The happiness the superior advantages of the young women round about her, gave Rebecca inexpressible pangs of envy.	Те радости и жизненные блага, которыми наслаждались молодые девицы, ее окружавшие, вызывали у Ребекки мучительную зависть.
"What airs that girl gives herself, because she is an Earl's grand-daughter," she said of one.	"Как важничает эта девчонка - только потому, что она внучка какого-то графа! – говорила она об одной из товарок.
"How they cringe and bow to that Creole, because of her hundred thousand pounds!	– Как они все пресмыкаются и подличают перед этой креолкой из-за сотни тысяч фунтов стерлингов!
I am a thousand times cleverer and more charming than that creature, for all her wealth.	Я в тысячу раз умнее и красивее этой особы, несмотря на все ее богатство!
I am as well bred as the Earl's grand-daughter, for all her fine pedigree; and yet every one passes me by here.	Я так же благовоспитанна, как эта графская внучка, невзирая на пышность ее родословной, а между тем никто здесь меня не замечает.
And yet, when I was at my father's, did not the men give up their gayest balls and parties in order to pass the evening with me?"	А ведь когда я жила у отца, разве мужчины не отказывались от самых веселых балов и пирушек, чтобы провести вечер со мной?"
She determined at any rate to get free from the prison in which she found herself, and now began to act for herself, and for the first time to make connected plans for the future.	Она решила во что бы то ни стало вырваться на свободу из этой тюрьмы и начала действовать на свой страх и риск, впервые строя планы на будущее.
She took advantage, therefore, of the means of study the place offered her; and as she was already a musician and a good linguist, she speedily went through the little course of study which was considered necessary for ladies in those days.	Вот почему она воспользовалась теми возможностями приобрести кое-какие знания, которые предоставлял ей пансион. Будучи уже изрядной музыкантшей и владея в совершенстве языками, она быстро прошла небольшой курс наук, который считался необходимым для девиц того времени.
Her music she practised incessantly, and one day, when the girls were out, and she had remained at home, she was overheard to play a piece so well that Minerva thought, wisely, she could spare herself the expense of a master for the juniors, and intimated to Miss Sharp that she was to instruct them in music for the future.	В музыке она упражнялась непрестанно, и однажды, когда девицы гуляли, а Ребекка оставалась дома, она сыграла одну пьесу так хорошо, что Минерва, услышав ее игру, мудро решила сэкономить расходы на учителя для младших классов и заявила мисс Шарп, что отныне она будет обучать младших девочек и музыке.

The girl refused; and for the first time, and to the astonishment of the majestic mistress of the school.	Ребекка отказалась - впервые и к полному изумлению величественной начальницы школы.
"I am here to speak French with the children," Rebecca said abruptly, "not to teach them music, and save money for you.	– Я обязана разговаривать с детьми по-французски, - объявила она резким тоном, - а не учить их музыке и сберегать для вас деньги.
Give me money, and I will teach them."	Платите мне, и я буду их учить.
Minerva was obliged to yield, and, of course, disliked her from that day.	Минерва вынуждена была уступить и, конечно, с этого дня невзлюбила Ребекку.
"For five-and-thirty years," she said, and with great justice, "I never have seen the individual who has dared in my own house to question my authority.	– За тридцать пять лет, - жаловалась она, и вполне справедливо, - я не видела человека, который посмел бы у меня в доме оспаривать мой авторитет.
I have nourished a viper in my bosom."	Я пригрела змею на своей груди!
"A viper--a fiddlestick," said Miss Sharp to the old lady, almost fainting with astonishment.	– Змею! Чепуха! – ответила мисс Шарп старой даме, едва не упавшей в обморок от изумления.
"You took me because I was useful.	– Вы взяли меня потому, что я была вам нужна.
There is no question of gratitude between us.	Между нами не может быть и речи о благодарности!
I hate this place, and want to leave it.	Я ненавижу этот пансион и хочу его покинуть!
I will do nothing here but what I am obliged to do."	Я не стану делать здесь ничего такого, что не входит в мои обязанности.
It was in vain that the old lady asked her if she was aware she was speaking to Miss Pinkerton?	Тщетно старая дама взывала к ней: сознает ли она, что разговаривает с мисс Пинкертон?
Rebecca laughed in her face, with a horrid sarcastic demoniacal laughter, that almost sent the schoolmistress into fits.	Ребекка расхохоталась ей в лицо убийственным, дьявольским смехом, который едва не довел начальницу до нервического припадка.
"Give me a sum of money," said the girl, "and get rid of me--or, if you like better, get me a good place as governess in a nobleman's family--you can do so if you please."	– Дайте мне денег, - сказала девушка, - и отпустите меня на все четыре стороны! Или, еще лучше, устройте мне хорошее место гувернантки в дворянском семействе - вам это легко сделать, если вы пожелаете.
And in their further disputes she always returned to this point,	И при всех их дальнейших стычках она постоянно возвращалась к этой теме:
"Get me a situation--we hate each other, and I am ready to go."	– Мы ненавидим друг друга, устройте мне место -и я готова уйти!
Worthy Miss Pinkerton, although she had a Roman nose and a turban, and was as tall as a grenadier, and had been up to this time an irresistible princess, had no will or strength like that of her little apprentice, and in vain did battle against her, and tried to overawe her.	Достойная мисс Пинкертон, хотя и обладала римским носом и тюрбаном, была ростом с доброго гренадера и оставалась до сих пор непререкаемой владычицей этих мест, не обладала, однако, ни силой воли, ни твердостью своей маленькой ученицы и потому тщетно боролась с нею, пытаясь ее запугать.
Attempting once to scold her in public, Rebecca hit upon the before-mentioned plan of answering her in French, which quite routed the old woman.	Однажды, когда она попробовала публично отчитать Ребекку, та придумала упомянутый нами способ отвечать начальнице по-французски, чем окончательно сразила старуху.

In order to maintain authority in her school, it became necessary to remove this rebel, this monster, this serpent, this firebrand; and hearing about this time that Sir Pitt Crawley's family was in want of a governess, she actually recommended Miss Sharp for the situation, firebrand and serpent as she was.	Для поддержания в школе престижа власти стало необходимым удалить эту мятежницу, это чудовище, эту змею, эту поджигательницу. И, услыхав, что семейство сэра Питта Кроули ищет гувернантку, мисс Пинкертон порекомендовала на эту должность мисс Шарп, хотя та и была поджигательницей и змеей.
"I cannot, certainly," she said, "find fault with Miss Sharp's conduct, except to myself; and must allow that her talents and accomplishments are of a high order.	– В сущности, - говорила она, - я не могу пожаловаться на поведение мисс Шарп ни в чем, кроме ее отношения ко мне, и высоко ценю ее таланты и достоинства.
As far as the head goes, at least, she does credit to the educational system pursued at my establishment.''	Что же касается ума и образования, то она делает честь воспитательной системе, принятой в моем учебном заведении.
And so the schoolmistress reconciled the recommendation to her conscience, and the indentures were cancelled, and the apprentice was free.	Таким образом начальница пансиона примирила свою рекомендацию с требованиями совести; договорные обязательства были расторгнуты, и воспитанница получила свободу.
The battle here described in a few lines, of course, lasted for some months.	Борьба, описанная здесь в немногих строчках, длилась, разумеется, несколько месяцев.
And as Miss Sedley, being now in her seventeenth year, was about to leave school, and had a friendship for Miss Sharp ("'tis the only point in Amelia's behaviour," said Minerva, "which has not been satisfactory to her mistress"), Miss Sharp was invited by her friend to pass a week with her at home, before she entered upon her duties as governess in a private family.	И так как мисс Седли, которой в ту пору исполнилось семнадцать лет, как раз собиралась покинуть школу и так как она питала дружеские чувства к мисс Шарп ("единственная черта в поведении Эмилии, - говорила Минерва, -которая не по душе ее начальнице"), то мисс Шарп, прежде чем приступить к исполнению своих обязанностей гувернантки в чужой семье, получила от подруги приглашение погостить у нее недельку.
Thus the world began for these two young ladies.	Так открылся мир для этих двух юных девиц.
For Amelia it was quite a new, fresh, brilliant world, with all the bloom upon it. It was not quite a new one for Rebecca--(indeed, if the truth must be told with respect to the Crisp affair, the tart-woman hinted to somebody, who took an affidavit of the fact to somebody else, that there was a great deal more than was made public regarding Mr. Crisp and Miss Sharp, and that his letter was in answer to another letter).	Но если для Эмилии это был совершенно новый, свежий, блистательный мир, в полном, еще не облетевшем цвету, то для Ребекки он не был совершенно новым (уж если говорить правду, то пирожница намекала кое-кому, а тот готов был под присягой подтвердить эти слова кому-то третьему, будто дело у мистера Криспа и мисс Шарп зашло гораздо дальше, чем о том стало известно, и что письмо его было ответом на другое).
But who can tell you the real truth of the matter?	Но кто может знать, что происходило на самом деле?
At all events, if Rebecca was not beginning the world, she was beginning it over again.	Во всяком случае, если Ребекка не впервые вступала в мир, то все же вступала в него сызнова.