Ярмарка тщеславия - английский и русский параллельные тексты

Теккерей Уильям Мейкпис

в Девоншир-Хаус. – Кто эта адски красивая девушка? – воскликнул весельчак принц Дж-дж К-мбр-джский в тот вечер в роскошном особняке на Пикадилли (он только что приехал из оперы). – Дорогой мой Седли, ради всех купидонов, представьте меня ей! – Монсеньер, ее зовут Седли, - сказал лорд Джозеф с важным поклоном. – Vous avez alors un bien beau nom! {- Вы носите громкое имя! (франц.).} - сказал молодой принц, с разочарованным видом поворачиваясь на каблуках и наступая на ногу старому джентльмену, стоявшему позади и не сводившему восхищенных глаз с красавицы леди Эмилии. – Trente mille tonnerres! {Тридцать тысяч проклятий! (франц.).} - завопила жертва, скорчившись от agonie du moment {Мгновенной боли (франц.).}. – Прошу тысячу извинений у вашей милости, - произнес молодой etourdi {Повеса (франц.).}, краснея и низко склоняя голову в густых белокурых локонах. (Он наступил на любимую мозоль величайшему полководцу своего времени.) -Девоншир! – воскликнул принц, обращаясь к высокому, добродушному вельможе, черты которого обнаруживали в нем кровь Кэвендишей. – На два слова! Вы не изменили решения расстаться с вашим брильянтовым ожерельем? – Я уже продал его за двести пятьдесят тысяч фунтов князю Эстергази. – Und das war gar nicht teuer, potztausend! {Совсем не дорого, черт возьми! (нем.).} - воскликнул вельможный венгерец" - и т. д., и т. д. Таким образом, вы видите, милостивые государыни, как можно было бы написать наш роман, если бы автор этого пожелал; потому что, говоря по правде, он так же знаком с нравами Ньюгетской тюрьмы, как и с дворцами пашей почтенной аристократии, ибо наблюдал и то и другое только снаружи. Но так как я не знаю ни языка и обычая воровских кварталов, ни того разноязычного говора, который, по свидетельству сведущих романистов, звучит в салонах, то нам приходится, с вашего позволения, скромно придерживаться середины, выбирая те сцены и те персонажи, с которыми мы лучше всего знакомы.
But my readers must hope for no such romance, only a homely story, and must be content with a chapter about Vauxhall, which is so short that it scarce deserves to be called a chapter at all.	Словом, если бы не вышеприведенное маленькое отступление, эта глава о Воксхолле была бы такой короткой, что она не заслужила бы даже названия главы.
And yet it is a chapter, and a very important one too.	И все же это отдельная глава, и притом очень важная.

Are not there little chapters in everybody's life, that seem to be nothing, and yet affect all the rest of the history?	Разве в жизни всякого из нас не встречаются коротенькие главы, кажущиеся сущим пустяком, но воздействующие на весь дальнейший ход событий?
Let us then step into the coach with the Russell Square party, and be off to the Gardens.	Сядем поэтому в карету вместе с компанией с Рассел-сквер и поедем в сады Воксхолла.
There is barely room between Jos and Miss Sharp, who are on the front seat.	Мы едва найдем себе местечко между Джозом и мисс Шарп, которые сидят на переднем сиденье.
Mr. Osborne sitting bodkin opposite, between Captain Dobbin and Amelia.	Напротив жмутся капитан Доббин и Эмилия, а между ними втиснулся мистер Осборн.
Every soul in the coach agreed that on that night Jos would propose to make Rebecca Sharp Mrs. Sedley.	Сидевшие в карете все до единого были убеждены, что в этот вечер Джоз предложит Ребекке Шарп стать миссис Седли.
The parents at home had acquiesced in the arrangement, though, between ourselves, old Mr. Sedley had a feeling very much akin to contempt for his son.	Родители, оставшись дома, ничего против этого не имели. Между нами будь сказано, у старого мистера Седли было к сыну чувство, весьма близкое к презрению.
He said he was vain, selfish, lazy, and effeminate. He could not endure his airs as a man of fashion, and laughed heartily at his pompous braggadocio stories.	Он считал его тщеславным эгоистом, неженкой и лентяем, терпеть не мог его модных замашек и откровенно смеялся над его рассказами, полными самого нелепого хвастовства.
"I shall leave the fellow half my property," he said; "and he will have, besides, plenty of his own; but as I am perfectly sure that if you, and I, and his sister were to die to-morrow, he would say	– Я оставлю этому молодцу половину моего состояния, - говорил он, - да и, помимо этого, у него будет достаточно своего дохода. Но я вполне уверен, что, если бы мне, тебе и его сестре грозило завтра умереть с голоду, он только сказал бы:
'Good Gad!' and eat his dinner just as well as usual, I am not going to make myself anxious about him.	"Вот так штука!" - и сел бы обедать как ни в чем не бывало. А потому я не намерен тревожиться о его судьбе.
Let him marry whom he likes.	Пускай себе женится на ком хочет.
It's no affair of mine."	Не мое это дело.
Amelia, on the other hand, as became a young woman of her prudence and temperament, was quite enthusiastic for the match.	С другой стороны, Эмилия, девица столь же благоразумная, сколь и восторженная, страстно мечтала об этом браке.
Once or twice Jos had been on the point of saying something very important to her, to which she was most willing to lend an ear, but the fat fellow could not be brought to unbosom himself of his great secret, and very much to his sister's disappointment he only rid himself of a large sigh and turned away.	Раз или два Джоз порывался сообщить ей нечто весьма важное, что она очень рада была бы выслушать, но толстяка никак нельзя было заставить раскрыть душу и выдать свой секрет, и, к величайшему разочарованию сестры, он только испускал глубокий вздох и отходил прочь.
This mystery served to keep Amelia's gentle bosom in a perpetual flutter of excitement.	Тайна эта заставляла трепетать нежное сердечко Эмилии.

If she did not speak with Rebecca on the tender subject, she compensated herself with long and intimate conversations with Mrs. Blenkinsop, the housekeeper, who dropped some hints to the lady's-maid, who may have cursorily mentioned the matter to the cook, who carried the news, I have no doubt, to all the tradesmen, so that Mr. Jos's marriage was now talked of by a very considerable number of persons in the Russell Square world.	И если она не заговаривала на столь щекотливую тему с самой Ребеккой, то вознаграждала себя долгими задушевными беседами с Бленкинсоп, экономкой, которая кое-что намеками передала старшей горничной, которая, возможно, проболталась невзначай кухарке, а уж та, будьте уверены, разнесла эту новость по всем окрестным лавочкам, так что о женитьбе мистера Джоза теперь судили и рядили во всем околотке.
It was, of course, Mrs. Sedley's opinion that her son would demean himself by a marriage with an artist's daughter.	Миссис Седли, конечно, держалась того мнения, что ее сын роняет себя браком с дочерью художника.
"But, lor', Ma'am," ejaculated Mrs. Blenkinsop, "we was only grocers when we married Mr. S., who was a stock-broker's clerk, and we hadn't five hundred pounds among us, and we're rich enough now."	"Бог с вами, сударыня! – с жаром возражала миссис Бленкинсоп. – А разве сами мы не были только бакалейщиками, когда выходили замуж за мистера Седли? Да и он ведь в ту пору служил у маклера простым писцом! У нас и всех-то капиталов было не больше пятисот фунтов, а вот ведь как разбогатели!"
And Amelia was entirely of this opinion, to which, gradually, the good-natured Mrs. Sedley was brought.	То же самое твердила и Эмилия, и добродушная миссис Седли постепенно дала себя уговорить.
Mr. Sedley was neutral.	Мистер Седли ни во что не желал вмешиваться.
"Let Jos marry whom he likes," he said; "it's no affair of mine.	"Пусть Джоз женится на ком хочет, - говорил он, - не мое это дело.
This girl has no fortune; no more had Mrs. Sedley.	У девочки нет ничего за душой, а много ли я взял за миссис Седли?
She seems good-humoured and clever, and will keep him in order, perhaps.	Она, кажется, веселого нрава и умна и, быть может, приберет его к рукам.
Better she, my dear, than a black Mrs. Sedley, and a dozen of mahogany grandchildren."	Лучше она, дорогая моя, чем какая-нибудь черномазая миссис Седли, а со временем дюжина бронзовых внучат".
So that everything seemed to smile upon Rebecca's fortunes.	Счастье, по-видимому, улыбалось Ребекке.
She took Jos's arm, as a matter of course, on going to dinner; she had sate by him on the box of his open carriage (a most tremendous "buck" he was, as he sat there, serene, in state, driving his greys), and though nobody said a word on the subject of the marriage, everybody seemed to understand it.	Когда шли к столу, она брала Джоза под руку, словно это было в порядке вещей; она усаживалась рядом с ним на козлах его коляски (Джоз и в самом деле был совершенный денди, когда, восседая на козлах, невозмутимо и величаво правил своими серыми), и, хотя никто еще и слова не произнес насчет брака, все, казалось, понимали, в чем тут дело.
All she wanted was the proposal, and ah! how Rebecca now felt the want of a mother!--a dear, tender mother, who would have managed the business in ten minutes, and, in the course of a little delicate confidential conversation, would have extracted the interesting avowal from the bashful lips of the young man!	Она жаждала только одного - предложения, и, ах, как ощущала теперь Ребекка отсутствие маменьки - милой нежной маменьки, которая обстряпала бы дельце в десять минут и в коротеньком деликатном разговоре с глазу на глаз исторгла бы важное признание из робких уст молодого человека!

Such was the state of affairs as the carriage crossed Westminster bridge.	Таково было положение вещей, когда карета проезжала по Вестминстерскому мосту.
The party was landed at the Royal Gardens in due time.	Но вот общество высадилось у Королевских садов.
As the majestic Jos stepped out of the creaking vehicle the crowd gave a cheer for the fat gentleman, who blushed and looked very big and mighty, as he walked away with Rebecca under his arm.	Когда величественный Джоз вылезал из закряхтевшего под ним экипажа, толпа устроила толстяку шумную овацию, и надо сказать, что смущенный и красный Джоз имел весьма солидный и внушительный вид, шагая под руку с Ребеккой.
George, of course, took charge of Amelia.	Конечно, Джордж принял на себя заботы об Эмилии.
She looked as happy as a rose-tree in sunshine.	Та вся сияла от счастья, как розовый куст под лучами солнца.
"I say, Dobbin," says George, "just look to the shawls and things, there's a good fellow."	– Слушай, Доббин, будь другом, - сказал Джордж,- присмотри за шалями и прочим!
And so while he paired off with Miss Sedley, and Jos squeezed through the gate into the gardens with Rebecca at his side, honest Dobbin contented himself by giving an arm to the shawls, and by paying at the door for the whole party.	И вот, пока он в паре с мисс Седли двинулся вперед, а Джоз вместе с Ребеккой протискивался в калитку, ведущую в сад, честный Доббин удовольствовался тем, что предложил руку шалям и заплатил за вход всей компании.
He walked very modestly behind them.	Он скромно пошел сзади.
He was not willing to spoil sport.	Ему не хотелось портить им удовольствие.
About Rebecca and Jos he did not care a fig. But he thought Amelia worthy even of the brilliant George Osborne, and as he saw that good-looking couple threading the walks to the girl's delight and wonder, he watched her artless happiness with a sort of fatherly pleasure.	Ребекка и Джоз его ни капельки не интересовали, но Эмилию он считал достойной даже блестящего Джорджа Осборна, и, любуясь на эту чудесную парочку, гулявшую по аллеям, и радуясь оживлению и восторгу молодой девушки, он отечески наблюдал за ее безыскусственным счастьем.
Perhaps he felt that he would have liked to have something on his own arm besides a shawl (the people laughed at seeing the gawky young officer carrying this female burthen); but William Dobbin was very little addicted to selfish calculation at all; and so long as his friend was enjoying himself, how should he be discontented?	Быть может, он чувствовал, что ему самому было бы приятнее держать в руке еще что-нибудь, кроме шалей? (Публика посмеивалась, глядя на неуклюжего молодого офицера с такой странной пошей.) По нет: Уильям Доббин был мало склонен к себялюбивым размышлениям.

And the truth is, that of all the delights of the Gardens; of the hundred thousand extra lamps, which were always lighted; the fiddlers in cocked hats, who played ravishing melodies under the gilded cockle-shell in the midst of the gardens; the singers, both of comic and sentimental ballads, who charmed the ears there; the country dances, formed by bouncing cockneys and cockneyesses, and executed amidst jumping, thumping and laughter; the signal which announced that Madame Saqui was about to mount skyward on a slack-rope ascending to the stars; the hermit that always sat in the illuminated hermitage; the dark walks, so favourable to the interviews of young lovers; the pots of stout handed about by the people in the shabby old liveries; and the twinkling boxes, in which the happy feasters made-believe to eat slices of almost invisible ham--of all these things, and of the gentle Simpson, that kind smiling idiot, who, I daresay, presided even then over the place--Captain William Dobbin did not take the slightest notice.	И поскольку его друг наслаждался, мог ли он быть недоволен? Хотя, по правде сказать, ни одна из многочисленных приманок Воксхолла -ни сто тысяч "добавочных" лампионов, горевших, однако, ежевечерне; ни музыканты в треуголках, наигрывающие восхитительные мелодии под золоченой раковиной в центре сада; ни исполнители комических и сентиментальных песенок, до которых так охоча публика; ни сельские танцы, отплясываемые ретивыми горожанами обоего пола под притопывание, выклики и хохот толпы; ни сигнал, извещающий, что madame Саки готова взобраться по канату под самые небеса; ни отшельник, запертый в своей ярко освещенной келье; ни темные аллеи, столь удобные для свиданий молодых влюбленных; ни кружки крепкого портера, которые не уставали разносить официанты в старых поношенных ливреях; ни залитые огнями беседки, где веселые собутыльники делали вид, будто насыщаются почти невидимыми ломтиками ветчины, - ни все это, ни даже милейший, неизменно приветливый, неизменно улыбающийся своей дурацкой улыбкой Симпсон, который, помнится, как раз в ту пору управлял этим местом, ничуть не занимали капитана Уильяма Доббина.
He carried about Amelia's white cashmere shawl, and having attended under the gilt cockle-shell, while Mrs. Salmon performed the Battle of Borodino (a savage cantata against the Corsican upstart, who had lately met with his Russian reverses)--Mr. Dobbin tried to hum it as he walked away, and found he was humming--the tune which Amelia Sedley sang on the stairs, as she came down to dinner.	Он таскал с собой белую кашемировую шаль Эмилии и, постояв и послушав у золоченой раковины, где миссис Сэмон исполняла "Бородинскую битву" (воинственную кантату против выскочки-корсиканца, который незадолго перед тем хлебнул горя в России), попробовал было, двинувшись дальше, промурлыкать ее про себя и вдруг обнаружил, что напевает тот самый мотив, который пела Эмилия, спускаясь к обеду.
He burst out laughing at himself; for the truth is, he could sing no better than an owl.	Доббин расхохотался над самим собой, потому что пел он, говоря по совести, не лучше филина.
It is to be understood, as a matter of course, that our young people, being in parties of two and two, made the most solemn promises to keep together during the evening, and separated in ten minutes afterwards.	Само собою разумеется, что наши молодые люди, разбившись на парочки, дали друг другу самое торжественное обещание не разлучаться весь вечер - и уже через десять минут разбрелись в разные стороны.
Parties at Vauxhall always did separate, but 'twas only to meet again at supper-time, when they could talk of their mutual adventures in the interval.	Так всегда делают компании, посещающие Воксхолл, но лишь для того, чтобы потом сойтись к ужину, когда можно поболтать о приключениях, пережитых за это время.
What were the adventures of Mr. Osborne and Miss Amelia?	Какие же приключения достались в удел мистеру Осборну и мисс Эмилии?
That is a secret.	Это тайна.

But be sure of this--they were perfectly happy, and correct in their behaviour; and as they had been in the habit of being together any time these fifteen years, their tete-a-tete offered no particular novelty.	Но можете быть уверены в одном: оба были совершенно счастливы, и поведение их было безупречно. А так как они привыкли за эти пятнадцать лет бывать вместе, то такой tete-a-tete не представлял для них ничего нового.
But when Miss Rebecca Sharp and her stout companion lost themselves in a solitary walk, in which there were not above five score more of couples similarly straying, they both felt that the situation was extremely tender and critical, and now or never was the moment Miss Sharp thought, to provoke that declaration which was trembling on the timid lips of Mr. Sedley.	Но когда мисс Ребекка Шарп и ее тучный кавалер затерялись в глубине пустынной аллеи, где блуждало не больше сотни таких же парочек, искавших уединения, то оба почувствовали, что положение стало до крайности щекотливым и критическим. Теперь или никогда, говорила себе мисс Шарп, настал момент исторгнуть признание, трепетавшее на робких устах мистера Седли.
They had previously been to the panorama of Moscow, where a rude fellow, treading on Miss Sharp's foot, caused her to fall back with a little shriek into the arms of Mr. Sedley, and this little incident increased the tenderness and confidence of that gentleman to such a degree, that he told her several of his favourite Indian stories over again for, at least, the sixth time.	До этого они посетили панораму Москвы, и тут какой-то невежа, наступив на ножку мисс Шарп, заставил ее откинуться с легким вскриком прямо в объятия мистера Седли, причем это маленькое происшествие в такой степени усилило нежность и доверчивость нашего джентльмена, что он снова поведал Ребекке, по меньшей мере в десятый раз, несколько своих излюбленных индийских историй.
"How I should like to see India!" said Rebecca.	– Как бы мне хотелось повидать Индию! – воскликнула Ребекка.
"SHOULD you?" said Joseph, with a most killing tenderness; and was no doubt about to follow up this artful interrogatory by a question still more tender (for he puffed and panted a great deal, and Rebecca's hand, which was placed near his heart, could count the feverish pulsations of that organ), when, oh, provoking! the bell rang for the fireworks, and, a great scuffling and running taking place, these interesting lovers were obliged to follow in the stream of people.	– В самом деле? – вопросил Джозеф с убийственной нежностью и, несомненно, собирался дополнить этот многозначительный вопрос еще одним, более многозначительным (он уже начал пыхтеть и отдуваться, и ручка Ребекки, находившаяся у его сердца, ощутила лихорадочную пульсацию этого органа), но вдруг - какая досада! – раздался звонок, возвещавший о начале фейерверка, началась толкотня и суматоха, и наши интересные влюбленные были невольно подхвачены стремительным людским потоком.
Captain Dobbin had some thoughts of joining the party at supper: as, in truth, he found the Vauxhall amusements not particularly lively--but he paraded twice before the box where the now united couples were met, and nobody took any notice of him.	Капитан Доббин подумывал было присоединиться к компании за ужином: он, честно говоря, находил развлечения Воксхолла не слишком занимательными. Дважды прошелся он мимо беседки, где обосновались обе соединившиеся теперь пары, но никто не обратил на него никакого внимания.
Covers were laid for four.	Стол был накрыт на четверых.
The mated pairs were prattling away quite happily, and Dobbin knew he was as clean forgotten as if he had never existed in this world.	Влюбленные парочки весело болтали между собою, и Доббин понял, что он так основательно забыт, как будто его никогда и не было на свете.
"I should only be de trop," said the Captain, looking at them rather wistfully.	"Я буду тут только de trop {Лишний (франц.).}, -подумал капитан, глядя на них с унынием.

"I'd best go and talk to the hermit," --and so he strolled off out of the hum of men, and noise, and clatter of the banquet, into the dark walk, at the end of which lived that well-known pasteboard Solitary.	– Пойду лучше побеседую с отшельником". И с этими мыслями он побрел прочь от гудевшей толпы, от шума и гама веселого пира в темную аллею, в конце которой обретался пресловутый затворник из папье-маше.
It wasn't very good fun for Dobbin--and, indeed, to be alone at Vauxhall, I have found, from my own experience, to be one of the most dismal sports ever entered into by a bachelor.	Особенного развлечения это Доббину не сулило, - да и вообще мыкаться в полном одиночестве по Воксхоллу, как я убедился на собственном опыте, одно из очень небольших удовольствий, выпадающих на долю холостяка.
The two couples were perfectly happy then in their box: where the most delightful and intimate conversation took place.	Тем временем обе парочки благодушествовали в своей беседке, ведя приятный дружеский разговор.
Jos was in his glory, ordering about the waiters with great majesty.	Джоз был в ударе и величественно помыкал лакеями.
He made the salad; and uncorked the Champagne; and carved the chickens; and ate and drank the greater part of the refreshments on the tables.	Он сам заправил салат, откупорил шампанское, разрезал цыплят и съел и выпил большую часть всего поданного на стол.
Finally, he insisted upon having a bowl of rack punch; everybody had rack punch at Vauxhall.	Под конец он стал уговаривать всех распить чашу аракового пунша: все, кто бывает в Воксхолле, заказывают араковый пунш.
"Waiter, rack punch."	– Человек! Аракового пунша!
That bowl of rack punch was the cause of all this history.	Араковый пунш и положил начало всей этой истории.
And why not a bowl of rack punch as well as any other cause?	А чем, собственно, чаша аракового пунша хуже всякой другой причины?
Was not a bowl of prussic acid the cause of Fair Rosamond's retiring from the world?	Разве не чаша синильной кислоты послужила причиной того, что прекрасная Розамонда покинула этот мир?
Was not a bowl of wine the cause of the demise of Alexander the Great, or, at least, does not Dr. Lempriere say so?--so did this bowl of rack punch influence the fates of all the principal characters in this "Novel without a Hero," which we are now relating. It influenced their life, although most of them did not taste a drop of it.	И разве не чаша вина была причиной смерти Александра Великого? По крайней мере, так утверждает доктор Лемприер. Таким же образом чаша пунша повлияла на судьбы главнейших действующих лиц того "романа без героя", который мы сейчас пишем. Она оказала влияние на всю их жизнь, хотя большинство из них не отведало из нее и капли.

The young ladies did not drink it; Osborne did not like it; and the consequence was that Jos, that fat gourmand, drank up the whole contents of the bowl; and the consequence of his drinking up the whole contents of the bowl was a liveliness which at first was astonishing, and then became almost painful; for he talked and laughed so loud as to bring scores of listeners round the box, much to the confusion of the innocent party within it; and, volunteering to sing a song (which he did in that maudlin high key peculiar to gentlemen in an inebriated state), he almost drew away the audience who were gathered round the musicians in the gilt scollop-shell, and received from his hearers a great deal of applause.	Молодые девицы не притронулись к пуншу, Осборну он не понравился, так что все содержимое чаши выпил Джоз, этот толстый гурман. А следствием того, что он выпил все содержимое чаши, явилась некоторая живость, сперва удивившая, всех, по потом ставшая скорее тягостной. Джоз принялся разглагольствовать и хохотать так громко, что перед беседкой собралась толпа зевак, к великому смущению сидевшей там ни в чем не повинной компании. Затем, хотя его об этом не просили, Джоз затянул песню, выводя ее необыкновенно плаксивым фальцетом, который так свойствен джентльменам, находящимся в состоянии подпития, чем привлек к себе почти всю публику, собравшуюся послушать музыкантов в золоченой раковине, и заслужил шумное одобрение слушателей.
"Brayvo, Fat un!" said one;	– Браво, толстяк! – крикнул один.
"Angcore, Daniel Lambert!" said another;	– Бис, Дэниел Ламберт! – отозвался другой.
"What a figure for the tight-rope!" exclaimed another wag, to the inexpressible alarm of the ladies, and the great anger of Mr. Osborne.	– Ему бы по канату бегать при такой комплекции!- добавил какой-то озорник, к невыразимому ужасу девиц и великому негодованию мистера Осборна.
"For Heaven's sake, Jos, let us get up and go," cried that gentleman, and the young women rose.	– Ради бога, Джоз, пойдем отсюда! – воскликнул этот джентльмен; и девицы поднялись с места.
"Stop, my dearest diddle-diddle-darling," shouted Jos, now as bold as a lion, and clasping Miss Rebecca round the waist.	– Стойте, душечка, моя любезная, разлюбезная! – возопил Джоз, теперь смелый, как лев, и обхватил мисс Ребекку за талию.
Rebecca started, but she could not get away her hand.	Ребекка сделала движение, но не могла вырвать руку.
The laughter outside redoubled.	Хохот в саду усилился.
Jos continued to drink, to make love, and to sing; and, winking and waving his glass gracefully to his audience, challenged all or any to come in and take a share of his punch.	Джоз продолжал колобродить - пить, любезничать и распевать. Подмигивая и грациозно помахивая стаканом перед публикой, он приглашал желающих в беседку - выпить с ним по стаканчику пунша.
Mr. Osborne was just on the point of knocking down a gentleman in top-boots, who proposed to take advantage of this invitation, and a commotion seemed to be inevitable, when by the greatest good luck a gentleman of the name of Dobbin, who had been walking about the gardens, stepped up to the box.	Мистер Осборн уже приготовился сбить с ног какого-то субъекта в сапогах с отворотами, который вознамерился воспользоваться этим предложением, и дело грозило кончиться серьезной передрягой, как вдруг, по счастью, джентльмен по фамилии Доббин, прогуливавшийся в одиночестве по саду, показался у беседки.
"Be off, you fools!" said this gentleman--shouldering off a great number of the crowd, who vanished presently before his cocked hat and fierce appearance--and he entered the box in a most agitated state.	– Прочь, болваны! – произнес этот джентльмен, расталкивая плечом толпу, которая тотчас рассеялась, не устояв перед его треуголкой и свирепым видом, после чего он в крайне взволнованном состоянии вошел в беседку.

"Good Heavens!	– Господи боже!
Dobbin, where have you been?" Osborne said, seizing the white cashmere shawl from his friend's arm, and huddling up Amelia in it.--"Make yourself useful, and take charge of Jos here, whilst I take the ladies to the carriage."	Да где же ты пропадал, Доббин? – сказал Осборн, выхватывая у него белую кашемировую шаль и закутывая в нее Эмилию. – Присмотри-ка тут, пожалуйста, за Джозом, пока я усажу дам в экипаж.
Jos was for rising to interfere--but a single push from Osborne's finger sent him puffing back into his seat again, and the lieutenant was enabled to remove the ladies in safety.	Джоз хотел было встать и вмешаться, но достаточно было Осборну толкнуть его одним пальцем, как он снова, пыхтя, повалился на свое место, и молодому офицеру удалось благополучно увести девиц.
Jos kissed his hand to them as they retreated, and hiccupped out	Джоз послал им вслед воздушный поцелуй и захныкал, икая:
"Bless you! Bless you!"	"Господь с вами, господь с вами!"
Then, seizing Captain Dobbin's hand, and weeping in the most pitiful way, he confided to that gentleman the secret of his loves.	Затем, схватив капитана Доббина за руку и горько рыдая, он поведал этому джентльмену тайну своей любви.
He adored that girl who had just gone out; he had broken her heart, he knew he had, by his conduct; he would marry her next morning at St. George's, Hanover Square; he'd knock up the Archbishop of Canterbury at Lambeth: he would, by Jove! and have him in readiness; and, acting on this hint, Captain Dobbin shrewdly induced him to leave the gardens and hasten to Lambeth Palace, and, when once out of the gates, easily conveyed Mr. Jos Sedley into a hackney-coach, which deposited him safely at his lodgings.	Он обожал девушку, которая только что их покинула; своим поведением он разбил ее сердце, он это отлично понимает, но он женится на ней не далее чем завтра, в церкви св. Георгия, что на Ганновер-сквер. Он достучится до архиепископа Кентерберийского в Ламбете -честное слово, достучится! – и поднимет его на ноги. Играя на этой струне, капитан Доббин умненько уговорил его уехать пока что из сада и поспешить в Ламбетский дворец. А когда они очутились за воротами, Доббин без труда довел мистера Джоза Седли до наемной кареты, которая и доставила его в целости и сохранности на квартиру.
George Osborne conducted the girls home in safety: and when the door was closed upon them, and as he walked across Russell Square, laughed so as to astonish the watchman.	Джордж Осборн благополучно проводил девиц домой, и когда дверь за ними захлопнулась и он стал переходить через Рассел-сквер, он вдруг так расхохотался, что привел в изумление ночного сторожа.
Amelia looked very ruefully at her friend, as they went up stairs, and kissed her, and went to bed without any more talking.	Пока девушки поднимались по лестнице, маленькая Эмилия только жалобно посмотрела на подругу, а затем поцеловала ее и отправилась спать, не сказав ни слова.
"He must propose to-morrow," thought Rebecca.	"Он сделает мне предложение завтра, - думала Ребекка.
"He called me his soul's darling, four times; he squeezed my hand in Amelia's presence.	– Он четыре раза назвал меня своей душенькой, он жал мне руку в присутствии Эмилии.
He must propose to-morrow."	Он сделает мне предложение завтра".
And so thought Amelia, too.	Того же мнения была и Эмилия.

And I dare say she thought of the dress she was to wear as bridesmaid, and of the presents which she should make to her nice little sister-in- law, and of a subsequent ceremony in which she herself might play a principal part, &c., and &c., and &c., and &c.	Вероятно, она уже думала о том, какое платье наденет, когда будет подружкой невесты, о подарках своей миленькой невестушке и о той, другой, церемонии, которая последует вскоре за этой и в которой она сама будет играть главную роль, и т. д., и т. и.
Oh, ignorant young creatures!	О неопытные молодые создания!
How little do you know the effect of rack punch!	Как мало вы знаете о действии аракового пунша!
What is the rack in the punch, at night, to the rack in the head of a morning?	Что общего между вечерними напитками и утренними пытками?
To this truth I can vouch as a man; there is no headache in the world like that caused by Vauxhall punch.	Насчет этого могу засвидетельствовать как мужчина: нет на свете такой головной боли, какая бывает от пунша, подаваемого в Воксхолле.
Through the lapse of twenty years, I can remember the consequence of two glasses! Dtwo wine-glasses! Dbut two, upon the honour of a gentleman; and Joseph Sedley, who had a liver complaint, had swallowed at least a quart of the abominable mixture.	Двадцать лет прошло, а я все еще помню последствия от двух стаканов - да что там - от двух рюмок! – только двух, даю вам честное слово джентльмена! А Джозеф Седли, с его-то больной печенью, проглотил по меньшей мере кварту этой отвратительной смеси!
That next morning, which Rebecca thought was to dawn upon her fortune, found Sedley groaning in agonies which the pen refuses to describe.	Следующее утро, которое, по мнению Ребекки, должно было явиться зарей ее счастья, застало Джоза Седли стенающим в муках, не поддающихся никакому описанию.
Soda-water was not invented yet. Small beer--will it be believed!--was the only drink with which unhappy gentlemen soothed the fever of their previous night's potation.	Содовая вода еще не была изобретена, и легкое пиво - можно ли этому поверить? – было единственным напитком, которым несчастные джентльмены успокаивали жар похмелья.
With this mild beverage before him, George Osborne found the ex- Collector of Boggley Wollah groaning on the sofa at his lodgings.	За вкушением этого-то безобидного напитка Джордж Осборн и застал бывшего коллектора Богли-Уолаха охающим на диване в своей квартире.
Dobbin was already in the room, good- naturedly tending his patient of the night before.	Доббин был уже тут и по доброте души ухаживал за своим вчерашним пациентом.
The two officers, looking at the prostrate Bacchanalian, and askance at each other, exchanged the most frightful sympathetic grins. Even Sedley's valet, the most solemn and correct of gentlemen, with the muteness and gravity of an undertaker, could hardly keep his countenance in order, as he looked at his unfortunate master.	При виде простертого перед ними почитателя Бахуса оба офицера переглянулись, и даже лакей Джоза, в высшей степени чинный и корректный джентльмен, молчаливый и важный, как гробовщик, с трудом сохранял серьезность, глядя на своего несчастного господина.
"Mr. Sedley was uncommon wild last night, sir," he whispered in confidence to Osborne, as the latter mounted the stair.	– Мистер Седли очень буйствовали вчера, сэр, -доверительно шепнул он Осборну, поднимаясь с ним по лестнице.
"He wanted to fight the 'ackney-coachman, sir.	– Все хотели поколотить извозчика, сэр.
The Capting was obliged to bring him upstairs in his harms like a babby."	Пришлось капитану втащить их на руках, словно малого ребенка.