Яшмовая трость
Шрифт:
Багрянит мостовую, фронтон и черепицы —
Зловещая — пророчит недобрый день.
Склонись: — внизу у ног твоих широкий очерк
Зубчатых стен, хранящих Город.
И поклонясь богам, стоящим в перистиле,
Широким жестом подними тяжелую букцину.
А дабы тревога разнесла на все четыре стороны
Призыв воинственный и свой призывный клич,
Надуй щеку и зубом прикуси металл;
Но
Всею грудью, раскрывши рот родному ветру,
Вдохни округ отчизны воздух чистый.
ДИОНИСИИ
Я землю пробегал, ища былых Богов.
Она одета тем же сказочным туманом,
Откуда некогда их облики родились.
На погибах холмов еще приносит осень
Гроздь вескую — серпу и хмельную — точилу.
Но виноградари, бредущие устало,
Склонивши головы, однообразным кругом,
Ступая тяжело по плантажу, по грязи
Нерадостно ведут согбенные под ношей
От виноградника к точилу — колесницу
Сбора — безмолвную и вялую...
Амфора в их руках безрадостна, как урна;
Напрасно стонет жом, напрасно брызжут грозди
Под голою пятой: никто не славит в танце
Ни пыла радости, ни смеха своей любви,
И я не вижу больше красной и сильной руки,
Поднявшей в исступлении, как в древней оргии,
Корзину алую и обагренный серп,
Ни бога, ведущего смеющуюся ярость
Торсов обнявшихся и влажных пoтом грудей,
Который — вечно-стройный с отроческим телом —
Высоким тирсом правит воскресшим торжеством
И, гроздь держа у губ, а плющ у бедр — кидает
Шишки сосновые и крики призывные
В разнузданные толпы и мешает
В смятеньи яростном, ликующем и звонком
Хмельных Силенов с окровавленными Менадами.
Как гулкий тамбурин из жесткой кожи с медью,
Еще рокочет ветр в глубоких чащах леса;
Он бродит, подвывает и потягивается,
И кажется, когда прислушиваешься к звукам
Таинственным, глухим, и вкрадчивым, и диким,
Средь рыжего великолепья осенних рощ,
Которые он рвет то зубом, то когтями,
Что слышишь тигров, влекущих колесницу
Неистового бога, чей сон насыщен духом
Великолепных бедр, вздувавшихся под ним,
И он, вытягиваясь, чувствовал дыханье
Горячее простершегося зверя
Среди пахучих и темных трав, где до утра
Покоился их сон — и божий, и звериный.
Из разделаМОРСКИЕ МЕДАЛИ
РАКОВИНА
Море, когда оно усталое,
До самой овиди свое зеленое
Струящееся тело;
Луна, на водах серебрясь, порой обнажает
Его; а после, утром, зори одевают
Его текучий сон и пробуждение зыбкое
Одеждой пламенной из солнца и туманов,
Осыпанной алмазами великих золотых полудней,
Если только ярость внезапная и мрачная
Не вздыбит его — взметенное, ревущее,
Пастью ветра, зевами валов,
Свой пенный гнев кидающее в небо...
Но горечь изрыгнув до дна, оно устало
Засыпает на отмелях у ног твоих,
Влача среди песков и щебня
Зеленую растрепанную гриву из водорослей...
Раздвинь их и возьми руками эту
Раковину — радужную и струящуюся,
Как бы прислушивающуюся к чему-то...
И перламутр изогнутый тебе расскажет на ухо
О море, которое умолкло...
<НА ОТМЕЛИ>
Приляг на отмели. Обеими руками
Горсть русого песку, зажженного лучами,
Возьми... и дай ему меж пальцев тихо стечь.
Потом закрой глаза и долго слушай речь
Журчащих вод морских и ветра трепет пленный,
И ты почувствуешь, как тает постепенно
Песок в твоих руках... и вот они пусты.
Тогда, не раскрывая глаз, подумай, что и ты
Лишь горсть песка, что жизнь порывы воль мятежных
Смешает как пески на отмелях прибрежных.
МОРСКАЯ ОДА
Я слышу море
Ропщет вдали,
Когда порою доносит ветер сквозь сосны
Его глухой и горький шум, который
Рокочет и свистит, приглушенный,
Сквозь рощу красных сосен на ясном небе...
Порою,
Его извилистый и гибкий голос
Как будто подползает к уху и снова отступает,
Все глуше в глубины сумерек,
И замолкает на много дней,
Как будто засыпая
Вместе с ветром,
И забываешь о нем...
Но однажды утром он запевает снова,
Со шквалами, с приливом
Еще сильней и безнадежней...
Я слушаю его.
Это шум воды, страдающей, грозящей, жалующейся,
Невидимой за соснами,
Спокойной иль клокочущей,
Согласно закату — алеет он или исходит кровью,
Пылает углями иль угасает в пепле...
Без этого великого дыханья, которое растет и затихает,
Рокочет и баюкает —
Без него мои часы и мысли
На этой сухой
Истресканной земле,