Ясный берег
Шрифт:
ловцам больше не нужно кирпича на этот сезон, а с
весны у них свой завод пойдет.
Коростелев не поленился — поехал в колхоз.
— Так не поступают. Я поставлю вопрос в райкоме.
Чкаловский председатель (черт!) прижмурил глаз:
— А вы, товарищ Коростелев, знаете, что вам запре-
щёио вербовать рабочую силу в колхозах? Подумайте
сами, где взять рабочих, вы — директор.
«Насколько спокойнее было бы работать веттехииком.
Вот
на танцы в дом культуры ходит, и пьесы для
самодеятельности пишет, на все есть время. Я тут почти все уже
вспомнил и вполне мог бы веттехником... И тоже мог бы
пьесу написать. А директорское место пусть займет
более опытный и хладнокровный товарищ».
Пятнадцатого октября выкинула рекордистка Мушка.
Она должна была телиться пятый раз. Первые отелы
проходили благополучно. Веттехник Толя, милая душа,
пришел бледный и сказал, что беда произошла, повиди-
мому, ^оттого, что Мушке давали большие порции
силоса.
— Кто разрешил ей силос? — спросил Коростелев,
прерывая Толю.
— Рацион подписан Бекишевым, — сказал бледный
Толя.
— А ну, позови его.
Бекишев замещал Иконникова, уехавшего в команди-
ро-вку.
— Бекишев, Бекишев! — сказал Коростелев.— Как же
это? Элементарная вещь: за две недели до отела корове
воздерживаются давать силос.
— Моя вина,— сказал Бекишев. Скулы его нервно
двигались.
— Ээх-ма! — вздохнул Коростелев.
Бекишева нельзя винить, он не по халатности — по
неопытности. Первый раз составлял человек рацион на
такое большое стадо — запутался...
И что бы ни сказать сейчас Бекишеву, как ни обругать
его, какое ни наложить взыскание — ничто не будет
сильнее того, что чувствует сейчас Бекишев, что он говорит
себе сам... Вон — ходит взад-вперед, упер подбородок в
грудь, лицо как после болезни... Да, дорогой товарищ,
все это так, а теленок-то погиб, что называется, ни за
понюх табаку...
Нет, в ветеринарах спокойнее!
Придя домой и стаскивая сапоги, Коростелев от
душевного расстройства так кряхтел и стонал, что
Настасья Петровна сказала ему:
— О, да перестань. Сколько тебе лет?
Стук в окошко. С почты пришли: идите на
переговорную, вам будут звонить из области. Опять натянул
мокрые сапоги, проклял все, пошел.
Голос Данилова: v
— Товарищ Коростелев, почему не рапортуете об
окончании зяблевой пахоты?
— Потому что я ее не кончил,— ответил Коростелев.
—
— Потому что дожди не давали пахать.
— Зашились, значит?
— Да, зашился!
Ну, и выговор, и настойчивый опрос: «Когда же
кончите?..»
«В ветеринары, в ветеринары!»—думал Коростелев,
возвращаясь домой.
Город крепко спал в эту темную ветреную ночь.
Редко где светилось окошко. Нужно было знать эти улицы
так, как знал Коростелев, чтобы пройти по ним в такую
темень и грязь. Но Коростелев шел быстро, не думая,
куда поставить ногу,— ему наизусть были известны в<:е
мостки и выбоины.
Он обогнал рослого человека, медленно шедшего с
палкой по узким мосткам. Присмотревшись, узнал Го-
рельченко. Поздоровались.
— Ты откуда? — спросил Горельченко.
Коростелев сказал.
— Очень он тебе бока намял?
— Куда больше.
— Ну, расскажи подробно, как он тебе мял бока.
Коростелев рассказал подробно.
— Он абсолютно прав,— сказал Горельченко.— Бабье
лето было первый сорт, мог управиться до дождей. Пока
не научишься руководить как следует, много тебе
предстоит таких переживаний.
— Хватит переживаний! — сказал Коростелев.— По
горло сыт переживаниями, сдам годовой отчет и
отпускайте в ветеринары. Не хочу руководить.
Горельченко повернул к нему большое смутно
белеющее в темноте лицо.
— Ах, руководить не хочешь? А чего хочешь? Пол-
литра хочешь? Стихи сочинять? Птичка божия не знает
ни заботы, ни труда? Скажи, пожалуйста!
Какое-то время шли молча темной улицей мимо
домиков с глухо закрытыми ставнями. Дошли до угла.
В свете фонаря перед ними заблестело разливанное море
грязи. Горельченко остановился, палкой выбирая дорогу,
и сказал другим, веселым голосом:
— Ты зайчик.
— Не хочу продолжать разговор в таком духе,—
сказал Коростелев.— На бюро будем говорить.
— А давай здесь. Какой диктатор — все будь по
твоему желанию. Руководить — «не хочу», разговаривать —
«не хочу». Запрещаешь мне говорить?
— Я заработал, чтобы с моими желаниями
считались,— в запальчивости сказал Коростелев.
— Чем же ты заработал?
Они так и стояли на углу. Переходить улицу в грязь —
занятие долгое, требующее внимания; их внимание было
поглощено друг другом.
— Конкретно скажи: что ты такого наработал?
— Воевал четыре года.