Языки Пао

Вэнс Джек Холбрук

Проходили часы — гимн звучал все настойчивее и энергичнее, ритм оживлялся, голоса поднимались. Когда солнце уже проделало две трети пути к зениту, со стороны Эйльжанра в небе появился продолговатый черный аэролимузин. Машина тихо приземлилась на пологой возвышенности в самом конце Праздничного поля. Паонам, занимавшим эту площадку, пришлось срочно потесниться и сбежать с холма — их чуть не раздавил опускающийся черный корпус. Немногие любопытствующие остались вокруг лимузина, заглядывая в блестящие иллюминаторы. Из машины высыпали нейтралоиды в малиновых с голубыми нашивками униформах, молниеносно и без

лишних слов разогнавшие зевак.

Четверо слуг вынесли из лимузина и развернули на плоской проплешине холма черный с коричневыми узорами ковер, установив на нем кресло из полированного черного дерева, с черной кожаной обивкой.

Гимн, разносившийся по равнине, едва заметно изменился, приобретая чуть резковатый и хрипловатый характер — человек, не выросший на Пао, вряд ли заметил бы эту вариацию тембра.

Бустамонте, выступивший из глубины черного лимузина, был паоном до мозга костей — изменение не ускользнуло от его внимания. Он понял, о чем оно свидетельствовало.

Песнопение продолжалось. Его характер снова слегка изменился — словно прибытие Бустамонте стало не более чем мимолетным эпизодом; теперь гимн наполнился, пожалуй, еще более резким, негодующим, даже издевательским тембром.

Одна строфа сменялась другой в запечатленной тысячелетиями, заученной с младенчества последовательности. Вскоре после полудня пение прервалось. Толпа дрогнула, зашевелилась; по равнине пронесся удовлетворенный шум вздохов и восклицаний — дело было сделано, обряд завершился. Структура и расцветка человеческой массы тоже преобразились — каждый, кому нашлось место, сел на землю, чтобы передохнуть.

Схватившись обеими руками за ручки кресла, Бустамонте приготовился встать. Толпа находилась в самом восприимчивом, взвинченном, внушаемом состоянии. Включив микрофон, закрепленный на плече, узурпатор подошел к краю возвышенности, чтобы обратиться к народу.

Три миллиона человек ахнули — оглушительный вздох удивления и радости прошумел, как порыв ураганного ветра.

Все глаза были обращены к небу над головой Бустамонте, где появился гигантский черный прямоугольник плещущего на ветру знамени с золотой эмблемой династии Панасперов. Под знаменем, высоко в воздухе, парила одинокая фигура в черных шароварах и черных сапогах, молодцевато перекинувшая через плечо шлейф черной мантии. Фигура заговорила — звук разнесся по всему Праздничному полю.

«Паоны! Я — ваш панарх, Беран, сын Айелло, потомок древней династии Панасперов. Многие годы я жил в изгнании, ожидая совершеннолетия. Айудор Бустамонте служил регентом. Он совершил много ошибок, и теперь пора его заменить. Я призываю Бустамонте признать мое право на престол и объявить об упорядоченной и законной передаче власти. Отвечай, Бустамонте!»

Бустамонте уже ответил. Нейтралоиды подбежали с лучеметами к краю холма; каждый опустился на колено и прицелился. Струи белого огня вырвались из стволов, сходясь на фигуре в черном. Фигура взорвалась, будто разлетевшись на куски. Потрясенная толпа снова ахнула.

Мамароны обстреляли черное знамя, но оно продолжало развеваться на ветру, очевидно неуязвимое для лучевого оружия. Разъяренный Бустамонте снова включил микрофон: «Такова судьба идиотов, шарлатанов и прочих проходимцев — всех, кто осмеливается бросить вызов законному правительству!

Самозванец уничтожен у вас на глазах…»

С неба прогремел голос Берана: «Ты уничтожил только мое изображение, Бустамонте. Тебе придется смириться с неизбежностью. Я — Беран Панаспер, панарх Пао!»

«Беран не существует! — заорал Бустамонте. — Беран умер вместе с Айелло!»

«Я — Беран. Я жив. Здесь и сейчас тебе и мне сделают инъекцию «эликсира правды» — каждый желающий сможет нас допросить и узнать истину. Ты согласен?»

Бустамонте колебался. Толпа ревела. Бустамонте поспешно отдал указания одному из министров. При этом он забыл выключить микрофон — его слова услышали три миллиона человек: «Вызвать полицейскую эскадрилью. Оцепить район, проверять всех и каждого. Он должен умереть!»

Толпа на мгновение замолкла, после чего взревела с новым бешенством — узурпатор проговорился, узурпатор признался! Бустамонте сорвал микрофон с плеча, хрипло выкрикивая дальнейшие приказы. Министр не торопился их выполнять — судя по всему, он даже осмелился возражать. Бустамонте развернулся на каблуках и промаршировал в салон лимузина. Его свита торопливо последовала за ним.

Шумная толпа снова притихла, после чего, будто движимая единым порывом, решила покинуть Праздничное поле. В середине поля, где люди теснились плотнее всего, стремление вырваться наружу стало безудержным. Искаженные лица лихорадочно смотрели по сторонам в поисках выхода — сверху казалось, что сплошная человеческая масса пестрела и подмигивала бледными пятнышками.

Люди начали проталкиваться кто куда. Семьи разъединялись, дети и родители кричали, протягивая друг к другу руки. Вопли и проклятия сливались в режущий уши шум, напоминавший скрежет гигантского ржавого колеса. Воздух буквально наполнился страхом — над равниной поднимался едкий запах холодного пота.

Черное знамя, висевшее в небе, исчезло. Без него толпа почувствовала себя беззащитной; толкотня превратилась в давку, давка сменилась паникой.

Под облаками появились полицейские патрульные машины. Они сновали над полем, как голодные акулы, готовые наброситься на кружащуюся вихрем стаю рыб: паника переросла в безумие, толпа издавала непрерывный оглушительный вопль ужаса и боли. Те, кому посчастливилось стоять на краю поля — десятки, сотни тысяч паонов — разбегались кто куда по дорогам и без дороги, через поля и сады. Полицейские аппараты нерешительно покружились над равниной, повернули и улетели в Эйльжанр.

Беран побледнел и словно пытался исчезнуть, сгорбившись и обхватив голову руками; глаза его широко открылись от ужаса: «Почему нельзя было предусмотреть такое развитие событий? Мы виновны в происшедшем не меньше, чем Бустамонте!»

«Поддаваться эмоциям бессмысленно», — отозвался Палафокс.

Беран молчал. Опустив локти на колени, он уставился в пространство.

За кормой осталось побережье Южного Минаманда. Пролетев над длинным и узким Змеистым фьордом и над островом Фрейвартом, с его бесчисленными домиками, словно вырезанными из белой кости, аэромобиль углубился в простор над Большим Южным морем. Впереди показались пики Зголафского хребта и туманные горные луга; обогнув Разбитую Башку, машина приземлилась на пустынном высокогорном плато.