You raped my heart

salander.

За Кристину.

Еще один удар. Девчонка где-то на заднем фоне снова что-то говорит.

Иди к черту, девочка. Я его добью. И плевать на твою гребаную заботу.

Она точно вскрикивает. И Эрик все же оборачивается. Сидит, приложив обе ладони ко рту, и смотрит такими огромными глазищами. Что, вашу мать, такое? И тут это происходит. Словно в замедленной съемке мужчина поворачивает голову. Паренек перед ним странно машет рабочей рукой, пока вторая безвольно болтается — сломанная. Уилл будто балансирует на грани. Эрик опускает взгляд ниже. И тогда все понимает. Огромный провал в полу, образованный рухнувшим

потолком — Уилл и Эрик стоят на его самом краю. И мужчине можно сделать такой простой выбор. Либо протянуть юноше руку, либо толкнуть его. Эрик ничего не делает. Просто смотрит. И тело бывшего Эрудита ныряет в темноту. Женский вскрик снова тревожит слух, но мужчина не обращает внимания. Он с удивительным безразличием наблюдает, как тело паренька летит вниз, натыкается на железный штырь, как тот прошивает грудь, да Уилл так и застывает. Очередной труп войны.

— Он мертв? — тихо спрашивает Кристина, когда Эрик ровняется с ней.

— Хочешь посмотреть? — говорит он и вытирает руку о собственную штанину.

Она мотает головой, закусывает губу и тонко всхлипывает.

— Не плачь, дура ты этакая, — из уст Эрика это звучит почти ласково. — Неужели жалеешь его? Правда что ли? — он фыркает. — Твоей святости хватит на всех грешных. Может даже мои грехи замолишь.

А Кристине дико. Она не может понять, откуда такие эмоции. То ли от шока, то ли от боли, то ли от смерти, то ли от крови. Она размазывает слезы по лицу, а Эрик бесцеремонно дергает ее за руку, поднимая с пола.

— Сама иди, — говорит он и хлопает себя по карманам куртки, ища сигареты и зажигалку.

— Я не жалею, — хрипит она. — Он заслужил.

Эрик поворачивается с просунутой сигаретой меж зубов. Окидывает ее беглым взглядом. Глаза его на мгновение стынут на ее шее. Он отчего-то хмыкает, а потом снова разворачивается к ней спиной.

— Идем.

И она идет, даже не оборачиваясь, не желая взглянуть на труп человека, которого считала другом.

Бесстрашие окончательно изменило Кристину.

========== Глава 28 ==========

Бутылка почти пустая, плещется что-то на донышке, слабо. Жидкость трет стекло. Алкоголь дорогой. Какой-то виски. В гортани — горечь, на языке — прелый вкус. Кристина все вертит в руках бутылку и хмуро смотрит по сторонам. Шея продолжает гореть. Но это, скорее, всего лишь фантом, слабый призрак и отголосок далекой боли. Время от времени девушка трогает свое горло, давит. Приходят колкие ощущения. И тогда Кристина снова делает глоток, морщится, трясет головой. Отвратительно. Но так легче.

Наверное, напиться было не лучшей идеей. Но ее трясет, колотит, лихорадит. Чужие пальцы незримо сжимаются на ее шее, и Кристина заходится страшным кашлем. Сгибается пополам, трет глаза, вызывая зуд, раздражение и красноту. Она закусывает губу. Шла тогда за Эриком, пока они не выбрались из завалов. Потом мужчина куда-то исчез, сунул сигарету себе за ухо и растворился среди пыли и обломков. А она осталась одна. И решила скоротать время в компании бутылки.

Кристина видит Трис и Юрая. Они бегают по разрушенному помещению, о чем-то переговариваются. Кто-то выгребает трупы из-под завалов. Много кого предстоит хоронить. Кристина видит Эвелин Джонсон и Тобиаса Итона. Мать и сын снова спорят. Четыре хмурит брови, а эта невысокая, но такая колкая женщина яростно что-то ему доказывает.

Она замечает и Шону, и несколько афракционеров, имен которых она запомнить не потрудилась. К черту. Она не собирается торчать здесь всю жизнь, чтобы знать всех поименно. Кристина не видит Тори Ву, и это ее почему-то нервирует. И еще одно.

Кристина старается не думать об Эрике.

Между ними слишком… просто слишком. Эмоций, обещаний, долгов. Ей кажется, что она заляпалась по самое горло, прожгла себе кожу раскаленным железом, стала насквозь черной, как все те эмоции, которые рождаются в ее душе. Это страшно. Она делает еще один глоток, забитая между двумя наклоненными стенами, в самом дальнем углу, так, что чужие глаза ее точно не увидят. Плохо, конечно, что она отлынивает от работы, не помогает переносить трупы и лечить раненых, не помогает принять важное решение, что делать дальше. Ей бы с самой собой разобраться. Да и отметины на шее объяснять не хочется. Кристина думает о том, что надо будет найти шарф, который скроет синяки и кровоподтеки.

Очередным глотком она вливает к себе в горло жидкость до конца. Виски ударяет по вкусовым рецепторам горечью и отравой. Девушка лишь морщится, высовывая язык, и ставит бутылку на пол с зычным звуком. Она прячет лицо в собственных ладонях, зарывается пальцами в волосы, давит на корни. Отвратительное состояние. Такое болезненное, глухое, безвольное. Будто у нее руки опустились, будто она ничего не может сделать. Да так и есть. Слабая девчонка. Что бы с ней было, если бы не Эрик?

А, Кристина, что бы с тобой было? Знаешь же, правда? Сдохла бы ты.

Кристина шмыгает носом. Столько смертей вокруг, столько крови и боли, столько диких поступков. Она вспоминает Питера и Уилла. От их смертей тошнее всего. Одно дело — безымянные лица, искаженные гримасами предсмертной агонии, с искривленными конечностями, придавленными камнями или разорванными градом пуль. Другое дело — люди, которых ты знаешь, их стеклянные глаза и бескровные приоткрытые рты. Это страшно. Это так страшно. Ей всего семнадцать, а жизнь так быстро заставляет взрослеть. И неизвестность.

Если бы не Эрик…

Мысль запинается, замирает. Почему, в сущности, он ей помогает? В чем причина такой самоотверженности? Он ведь делает это. Грубо. На свой вульгарный, невыносимый манер, так, что хочется закатить глаза к потолку и ответить ему матерно и не менее грубо. Кристина никогда не любила агрессию, говорила вежливо, а теперь научилась гнуть маты и отвечать ударом острой ладони на удар. Она попала в Бесстрашие. Солдаты? Чушь. Убийцы, монстры. Хотя, говорят, эта фракция не всегда была такой. Кристина же хотела быть свободной, но даже свобода в этом мире сплошная фикция.

Страх. Ярость. Грань жалости. Безысходность. И благодарность. Последняя эмоция такая странная, такая теплая и непривычная по сравнению со всем тем, что она испытывает. В груди клубится, ударяет о стенки и мышцы. Благодарность. Мир может быть продажен, скуп и сух, может быть так циничен, что смерть друзей, их моральное уродство воспринимаешь как должное, но мир так парадоксален. И там, где есть смерть, есть и жизнь. И свет проклинивается, пробивается сквозь тучи. Благодарность.

Кристина испытывает к Эрику благодарность. Такую яркую, такую огромную. Это чувство слишком велико, чтобы держать его в себе.