Юность в яловых сапогах
Шрифт:
Вадьку провели всем нашим взводным товариществом. Я заметил скопление курсантов метров за двести до проходной. Сровнявшись с толпой, я понял в чем дело и поучаствовал в операции. Вадьку поддерживали Фома и Бобер под белы рученьки, а мы остальные закрывали их от взора помощника дежурного. На наше счастье, он отвлекся и пропустил нас незамеченными.
Второй и самый сложный этап возвращения пьяного курсанта, - это, конечно, свой ответственный офицер. Хорошо если это командир четвертого взвода, вчерашний выпускник училища. Он получил погоны в то же время, когда мы поступили. Это их название роты гордо мы носим. Дюша, - так ласково его прозвали, очень снисходителен и совсем по-товарищески добр ко всем нам. Он старается не замечать мелких нарушений, он не рыскает во время зарядки по койкам
Плавинский же офицер опасный и мстительный. Он тщательно исполняет свои обязанности. Заходя к нему каждый, кто даже просто сделал глоток пива, задерживает свое дыхание, боясь, что его легкий запах будет учуян собачьим носом капитана. А здесь просто катастрофа! Вадьке дыши не дыши, конец!
– Тушевский! Ты же лыка не вяжешь! – удивленно восклицает Плавинский.
Мы видим спину своего пьяного товарища, которая качается словно маятник.
– Вввяж-у… - пытается оправдаться Вадька.
– Тушевский, Тушевский! Как же ты прошел через проходную?! – продолжает допрос капитан.
– Увввереннно…
– Сколько ж ты выпил?
– Я ннне ппил! – выдыхает Вадька и мы видим, как морщится Плавинский.
– Не пил? Да? – Вадька пьяно кивает головой и продолжает изображать маятник Фуко.
– Ладно! Давай-ка сделай мне десять приседаний! Сделаешь отпущу! – провоцирует капитан, не предвидя опасных для себя последствий.
– Ллехко… - Вадька вытягивает вперед руки для начала приседаний словно он на зарядке. Но тем не менее у него все получается неуклюже и с трудом.
Плавинский встает из-за стола и подходит к пьяному курсанту, остановившись прямо перед ним.
– Ну, начинай! Раааз! – начинает он считать Вадькины движения. – Двааа!
Вадьку болтает, и он с трудом встает, после каждого глубокого приседания, помогая себе руками.
– Триии! Че… Ай!!!
– Плавинский вскрикивает от неожиданности и невиданной наглости своего курсанта.
Огромная волна, словно девятый вал вырывается из глотки Тушевского и накрывает ответственного офицера почти с головой. При этом Вадька пытается удержать все, что скопилось в нем за время увольнения руками, но это, конечно, не помогает. Плавинский оказывается весь в рвотной массе своего курсанта. Мы прыскаем от смеха, стараясь сдержать громкое ржание.
– Твою мать! – орет Плавинский и подскакивает к двери, чтобы закрыть ее. Мы разбегаемся в разные стороны.
Через несколько секунд мы вновь собираемся возле командирской комнаты и стараемся понять, что там происходит. За плотно закрытой дверью почти ничего не слышно. Подойти поближе и заглянуть внутрь сквозь замочную скважину мы не решаемся. В любой момент Плавинский может открыть дверь и долбануть любопытного смельчака по голове.
Через несколько минут томительного ожидания дверь открывается и в проеме появляется Вадька глупо улыбающийся и держащий в руках китель и рубашку с капитанскими погонами. От его ноши разит на несколько метров неприятным кислым запахом.
– Ну, что? – в один голос спрашиваем мы.
– Нннормально… иду стирать… - он довольный и все такой же пьяный.
– Ну?! – нам не терпится узнать судьбу пьяницы.
– А! – догадывается Вадька, о чем мы спрашиваем. Ему явно лучше после процедуры очищения. – Сказал, что лишает увольнений на месяц.
И это Тушевский легко отделался. Он явно везунчик. Правда, по моим сведениям, Плавинский одно время служил в Тихорецке откуда Вадька. И он точно мог знать отца нашего товарища. И еще это послужило столь милостивому отношению к проступку. И, думаю, сам факт совершенного вандализма по отношению к офицерским погонам не желателен для разглашения с точки зрения Плавинского. Что будут говорить об этом если случай станет широко известен?
Вадька идет в умывальник стирать испорченное белье, а Плавинский через десять минут появляется в коридоре казармы в чистой рубашке, как ни в чем не бывало. Мы принюхиваемся к его одежде, но она ничем не воняет. Как он умудрился
В кубриках стоит запах съестного. Домашние котлеты, пахучие колбасы, разнообразный гарнир в стеклянных банках пропитывают атмосферу и, закрыв глаза, на минутку кажется, что ты дома. Курсанты в расстегнутых рубашках, с болтающимися на прищепках галстуках, бьющих резинками по карманам, некоторые в майках, и даже трусах снуют туда-сюда в предвкушении отбоя. Кто-то распихивает какие-то баулы под койки. Те, кто не ходил в увольнение тусуются рядом с местными, которые и принесли с собой этот аромат домашней еды. Рота готовится к ночи и неизвестно кто и когда уснет. Обычно в ночь на понедельник казарма гудит часов до двух. Как только ответственный офицер растворяется в ночи, у нас начинается тайная и запрещенная жизнь. В каптерке накрывается стол и близкие к каптерщикам люди жуют под музыку свежее съестное. В умывальнике с десяток курильщиков обсуждают прошедшее увольнение. Дым стоит такой, что можно топор вешать. Дежурный по роте, то и дело заглядывая в своеобразный клуб по интересам, ноет и просит разойтись, так как может прийти проверяющий. В кубриках тоже не все спят, кто-то ест, кто-то делится своими впечатлениями, полученными в минувший день. Но те, кто по-настоящему хотят спать уснут сразу и крепко, ничто им не помешает. Завтра новая учебная неделя.
* * *
Мы сидим в овощном цехе вокруг огромной алюминиевой кастрюли и чистим картошку. Нас восемь человек. Конечно, в столовой есть машина, которая чистит картошку, но она это делает очень медленно и неумело. Куда быстрее мы – полминуты и клубень раздет и брошен в воду. Я до училища задавался вопросом, как устроен картофелечистный аппарат, но никогда с ним не встречаясь, не знал всей тонкости и гениальности человеческой мысли. А вот столкнувшись с ним уже на первом курсе я понял, что не все изобретения могут похвастаться своей простотой, эффективностью и необходимостью их использовать. Это «чудо техники» - самое бесполезное изобретение, которое мне известно. Куда проще и эффективнее использование нескольких курсантов. Впрочем, на первом курсе, во время так называемого «курса молодого бойца», нас использовали еще и как землеройные машины. Часто можно было увидеть в городе копающих ямы для столбов курсантов в голубых погонах. У нас даже говорили: «зачем экскаватор если есть пара курсантов с лопатами»!
Напротив меня сидит Тупик и старается скрыть от всех, что намерен и дальше филонить. За ним это свойство водится. Тупик из тех, кто ищет любую возможность отвертеться от работы. Сейчас он очень медленно чистит одну небольшую картофелину, в то время, как все берутся за вторую, он очистил только один бок у своей.
– Олег! – грозно рявкает на него Вадька, не вытерпев хитросделанности Тупика. – Будешь хитрить, останешься один чистить! В конце концов ты в овощном, а не мы! На хитрую задницу сам знаешь, что находиться!
– Да у меня просто нож тупой!
– оправдывается Тупик, проводя большим пальцем по острию лезвия и показывая, что это правда, но тем не менее, его многострадальная картошка почти сразу летит в бак к своим голым подругам.
Дверь в помещение овощного цеха открывается и в проеме показываются еще четверо курсантов. Среди них Бобер, Фома и Юрка. Четвертым заходит Тимоха, наш совсем не товарищ, человек – козел отпущения. Его все винят во всем. Такие люди есть в любом коллективе. По каким принципам они выбираются, мне точно неизвестно, но одно железно – это их внешность. Тимоха высокий и нескладный парень с торчащим огромным кадыком, который при волнении скачет вверх-вниз с огромной амплитудой. В сущности, наверное, он не плохой человек, но его негласно выбрали изгоем, и он сам того не желая исполняет эту роль на отлично. Мне его иногда жалко, поэтому я к нему не придираюсь и не унижаю его. Но и не общаюсь с ним, причем не потому, что он изгой, а потому, что он совсем мне не интересен. Его взгляды на жизнь не совпадают с моими.