Юность в яловых сапогах
Шрифт:
– Наконец! – восклицает Дэнис, увидев нас со спортивной сумкой.
– Что так долго? – спрашивает Юрка. – Мы уже даже картошку успели пожарить!
– Ладно! Вот! – Бобер протягивает Дэнису сумку и бутылки тихонько позвякивают.
– Сколько? – спрашивает именинник.
– Одиннадцать…
– Хватит?
– Конечно!
На столе появляются железные эмалированные кружки, их пятнадцать штук, по числу гостей. С горлышка первой бутылки слетает бескозырка и прозрачная жидкость булькает в стаканы. На всех не хватает и вторая бескозырка подает на стол. Тупик складывает их в кучку, чтоб потом выбросить и не оставить улик. Все бокалы наполнены, гости рассажены вокруг
– Дэнис! – Леха Воронков встает и, держа в руках кружку, полушепотом произносит тост. – Будь здоров! Счастья тебе, здоровья и свободного выхода в город!
Все встают, тихонько чокаются и выпивают горячительный напиток до дна.
– Парни! – крякнув после водки, и вытерев губы рукавом, говорит Леха. – Надо бы выставить кого-нибудь на стреме! Давайте по очереди, минут по десять каждый. Пусть человек стоит в коридоре и смотрит. Если кто появится, мы успеем смыться.
Все одобрительно шипят и кивают головами. Идея правильная. Первым выходит сам Леха. Его здоровенная фигура скрывается за дверью, а мы продолжаем празднование. Вторая бутылка ставиться под стол и из сумки появляется третья.
– Мужики! – берет ответное слово именинник. – Спасибо вам, что несмотря на все тяготы и лишения нашей жизни вы нашли в себе силы поздравить меня! За вас!
Мы выпиваем еще водки и начинаем закусывать. Тепло огненной воды медленно растекается по нашим молодым и здоровым телам, привыкшим к спартанской жизни, но все-таки изнуренным несением внутренней и караульной службы. На душе становится также тепло и спокойно. Я расслабляюсь. Мое напряжение и всякие глупые волнения куда-то исчезают. Я смотрю по сторонам и вижу, что такое же чувство вселяется во всех. Как же мне дороги все эти люди, с которыми я третий год делю и трудности, и веселье. Мы вместе спим и сидим в туалете! Что может больше сближать людей? Разве студенты могут быть такими близкими и родными людьми?! Мы начинаем сначала полушепотом, а вскоре все громче и громче вести светскую беседу. Кто-то вспоминает обиды, нанесенные отцами-командирами и многие сочувствуют им. Тупик сидит, положив руку на плечо Фоме и они смеются над чем-то.
– Парни! Новый тост! – теперь берет слово Юрка. – Дэнис! Мне очень приятно, что нам довелось учиться вместе с тобой. Вокруг тебя, знай, только твои верные друзья, на которых ты можешь всегда положиться! За тебя!
Мы вновь выпиваем, и чья-то таинственная рука разливает нам опять по кружкам увеселительное зелье. Наверное, это дьявол-искуситель вселился в одного из нас и управляет его рукой, доводя нас до греха. Из коридора возвращается Леха. Его пост занимает Фома. Мы продолжаем отдыхать и чествовать нашего уважаемого друга. Народ уже не обращает внимание на позднее время суток, а может уже раннее, он не шепчет, он говорит так, как привык днем, без отцов-командиров. Зачем шептаться, ведь так тебя никто не услышит. Каждый занят разговором со своим соседом, и чтобы тебя услышали не рядом, а хотя бы через одного-двух, нужно перекричать всех. Дежурный в коридоре вновь меняется. Кто заступил я уже не знаю, не слежу. Фома, Юрка, Тупик, - они все уже провели по десять минут за дверью, отсутствуя такое короткое время на празднике нынешней ночи.
– Парни! Передайте гитару! – кричит кто-то и я по пьяному голосу не могу узнать кто это.
Вскоре раздаются сначала робкие и тихие аккорды, но уже через минуту они крепчают и смелеют, гитара начинает громко стонать и плакать о тяжелой судьбе русского человека.
– Принц! Ты еще не стоял на стреме? – спрашивает меня через весь стол Леха, пытаясь перекричать устойчивый шум голосов и пение гитары.
– Нет…
– Вперед!
Я встаю, опрокидываю остатки из своей кружки в рот, закусываю кусочком колбасы и протискиваюсь к двери. Выйдя в коридор, я сразу начинаю волноваться. Даже плотно закрытая дверь не может срыть разгула ночного веселья. Как еще не проснулась вся рота! Я явственно слышу, что несколько человек затягивают песню и она начинает резонировать по всему коридору, улетая в первый кубрик. Меня охватывает волнение и я, открыв створку стеклянной двери, почти кричу в комнату.
– Ребята! Тише! Вы разбудите всю роту!
Меня, видимо, никто не слышит, так как шум нисколько не уменьшился, а песню подхватывает еще несколько новых голосов без музыкального слуха. Я плотно закрываю дверь, надеясь таким образом уменьшить опасность быть услышанными.
В смутном ощущении надвигающейся опасности проходит несколько минут. И, о Боже! Мои опасения материализуются. Далеко в коридоре возле тумбочки дневального я вижу какое-то шевеление. Мне не кажется, это происходит наяву. И вот я вижу, что дневальный выпрямляется по стойке смирно. Возле него вырастает чья-то фигура. Но я не могу разобрать кто это. Моя первая мысль – крикнуть «атас», но вдруг мой не совсем трезвый мозг, не соображая быстро и логически подкладывает мне свинью и предлагает не торопиться, а подождать и разобраться, кто там пришел. Однако я все-таки приоткрываю дверь и громко шепчу в щель:
– Парни! Тише! Там кто-то пришел! Нас могут услышать!
Ноль внимания на мои слова. Меня если и слышат, то храбрость застилает всем глаза и мозг. Я закрываю дверь и продолжаю всматриваться вдаль, пытаясь разглядеть, что происходит возле дневального. Проходит еще минута, кажущаяся мне вечностью. И я вижу, что тот, кто пришел, оставляет дневального на тумбочке, а сам направляется в нашу сторону! С каждым шагом его очертания четче вырисовываются, и я уже почти явственно вижу шинель, портупею и каракулевую папаху. Я устремляюсь в комнату и уже не шепчу, а кричу.
– Парни! Тихо! Сюда кто-то идет! – оставляя за собой и всеми право на сомнение.
На мгновение все пьяные голоса и весь сопутствующий шум стихают. До гуляк с трудом, но доходит смысл моих слов и происходящего там, где-то далеко в коридоре. Буквально через секунду дверь отворяется и на пороге вырастает огромная фигура дежурного по училищу полковника Гасанова, преподавателя кафедры боевого управления. Внезапно гаснет свет. Кто-то из наших пропойцев, видимо, стоящих у выключателя, догадывается выключить свет. Но этот маневр не проходит, свет почти сразу вновь загорается.
– Парни! Атас!
– Шухер!
– Спасайся, кто может!
Все начинают метаться. Не понимая, что делать и как спастись. Краем глаза я вижу, что кто-то проскальзывает мимо дежурного и тот не успевает схватить юркого курсанта. Голоса, я не понимаю кому они принадлежат продолжают вслух предлагать одно действие безумней другого.
– Отнимите у него пистолет! – кричит кто-то самое безрассудное предложение.
– Что ты с ума сошел!? Как? – отвечает ему более трезвый собутыльник.
– Выключайте свет! Снова выключайте свет, чтобы он не смог нас переписать!
– Как!? Он стоит у выключателя!
– Надо прятаться!
– Куда?!
– Под стол!
– Он там найдет!
Я стою у стены и не могу сообразить, что делать мне. Яркий свет не доходит до мозгов пьяных курсантов, они словно слепые кроты не могут сообразить, что дежурный всех видит и всё слышит. Мое сознание, как заржавевшая телега с трудом реагирует на происходящее. Ступор заклинил мои руки и ноги. Одна мысль в голове стучит в виски: поймали, конец!