Юность в яловых сапогах
Шрифт:
Все уходят, а я и Бобер медленно собираемся, пропуская своих коллег. Бобер ерзает и устраивается удобно на табуретке. Он достает сигарету и закуривает. Я вторю ему и, посмотрев на часы, понимаю, у нас еще минут десять в запасе.
Мы одни, молча курим, поглядывая на часы. Вдруг дверь открывается и появляется Тупик с Юркой.
– Отсыпьте немного картошки! – то ли просит, то ли требует Юрка.
– Зачем? – не понимаем мы.
– Мы пойдем ее пожарим в варочном, - Юрка достает из кармана шинели бумажный сверток и развернув замасленную пергаментную бумагу показывает нам довольно большой кусок сливочного масла.
– Бери! – бобер кивает головой на полный бак.
Юрка с Тупиком
– Пора, - Бобер встает и одевает свою шинель.
Я тоже натягиваю свою верхнюю одежду и застегиваю ремень. Мы тушим сигареты и отправляемся на дело. Кругом стоит ночь и непривычная тишина. За стенами столовой нас встречает такая же тишина и легкий морозец. Ветер гнет пирамидальные тополя, голые и сухие, уличные фонари выхватывают желтым светом подтаявший за день снег, лежащий на обочинах, и пустую дорогу, по которой так ни разу и не проехала ни одна машина.
Быстрыми шагами мы подкрадываемся к высоким прутьям училищного забора и в нетерпении стоим, оглядываясь по сторонам, волнуясь, что нас могут заметить какие-нибудь офицеры.
– Ребята! – окликает нас чей-то голос. Мы поворачиваемся в сторону откуда он доносится. Через пару секунд к прутьям подкрадывается молодой парень. Приглядевшись, я узнаю в нем парня, который вместе с нами пытался поступить, но был срезан безжалостной рукой начальника училища, так как не набрал нужный бал. – Вы от Дэниса?
– Да! – громко шепчет Бобер.
– Вот возьмите! – он пытается просунуть сквозь прутья забора спортивную сумку. У него ничего не получается, так как сумка большая, а в ней, видимо, много содержимого.
– Черт! Не лезет! – ругается Бобер, пытаясь помочь курьеру.
– Что будем делать? – озвучиваю я вопрос, возникший непредвиденно перед нами.
– Давайте я перекину сумку, - предлагает парень.
– Ага! И все разобьем! Нет! Давай вытаскивай и просовывай по одной бутылке, а потом просунешь и сумку, - в находчивости Бобру не откажешь.
Бутылки словно снаряды ложатся на ледяной покров, но уже на территории училища. Мы и вправду складываем их аккуратно в стопку, и они благодаря своим тонким горлышкам похожи на стеклянные снаряды неизвестной пушки.
– Восемь, девять, десять, одиннадцать…, - считаем мы и кладем последнюю бутылку на промерзшую землю.
– Все! Давай сумку!
Парень пропихивает сумку. Мы жмем ему руку и благодарим за помощь.
– Не за что! – отвечает скромный курьер. – Как вы там? Не пожалели?
– О чем? – не понимает Бобер.
– Ну, что поступили и прочее…
– Да, нет, вроде… - отвечаю я. – А ты как? Где сейчас?
– Отслужил, осенью вернулся, пока не работаю, думаю летом поступать в политех.
– Ясно! Ну, еще раз спасибо и удачи тебе! – мы еще раз жмем закоченелые руки друг другу. Нам быстрее хочется покинуть опасное место, где мы совершаем страшный проступок.
– Дэнису привет и с днем рождения его!
– Передадим!
Мы, пригнувшись словно так нас труднее заметить, отбегаем от забора и бежим к дверям столовой. Здесь отчего-то, вопреки здравому смыслу, нам становится немного спокойнее, несмотря на то, что в руках у нас опасная ноша, она словно бомба замедленного действия, немного тряханёшь и зазвенят бутылки, выдавая нас с потрохами. Поэтому мы очень осторожно несем попеременно спортивную сумку. Руки немеют от холода, но пальцы еще крепче сжимают одеревеневшие ручки. Мы проходим словно тени мимо санчасти, огибая плац с другой, запрещенной стороны, там, где не разрешается ходить простым смертным курсантам, только больным и хромым, направляющимся на лечение. Окна трехэтажной казармы темны и неприветливы. Вдруг я вижу, что на втором этаже загораются три окна слева от правого подъезда. Это окна комнаты изучения воинских уставов. Там у нас проходят теоретические занятия по несению караульной внутренней службы, там мы на время собираем и разбираем карабины, стоящие у нас на вооружении, там у нас столы и макеты территории училища – наглядные пособия, сделанные нашими умельцами, курсантами второго взвода.
– Кто это?! – испуганно шепчу я.
– Это наши! Готовятся! – успокаивает меня Бобер.
Нам невдомек, что свет в ночное время суток может привлечь дежурного по училищу или какого-нибудь неленивого ответственного офицера. Мы, а вернее наши товарищи беспечны и неразумны, смелы и отважны до безрассудства.
Правый подъезд закрыт. Вернее, вход на второй этаж закрыт. Через этот подъезд входят и выходят только курсанты двадцать первой роты, живущие на первом этаже. Мы же можем входить только через левый подъезд. Осторожно, но быстро мы проскальзываем к нашему входу и только тень от наших фигур выдает наш марш-бросок. Вот наши двери. Мы открываем их и первым в казарму заглядывает Бобер. Сумка со снарядами у меня в руках, я притаился в глубине лестничного пролета. Я слышу тихие голоса дневального и своего подельника и вскоре Бобер возвращается и кивает мне головой. Путь свободен и безопасен.
– Пошли в уставную комнату. Все там, - шепчет мне Бобер.
– Все?
– Не знаю, посмотрим.
Мы тихонько ступаем по кое-где скрипучему паркету и, минуя первый кубрик, попадаем в коридор с повешенным высоко к стене над проходом цветным телевизором. В этом коридоре личный состав роты смотрит программу «Время» - обязательный для всех кроме наряда ежедневный ритуал, а по воскресеньям «утреннюю почту» - музыкальную получасовую долгожданную передачу, не обязательную, но посещаемую всеми. Все выносят свои табуретки в коридор и, устроившись словно в кинозале, внемлют политическим и экономическим новостям, а также внимательно вглядываются в музыкальные клипы – такие микрофильмы, на которые положены песни популярных исполнителей. Обычно они представляют собой поющего певца с гитарой или микрофоном, но бывает, что в клипе присутствует некий сюжет непонятный, но красивый. Особенно это свойственно редким клипам зарубежных исполнителей.
В конце этого коридора находится еще один туалет, туда ведет дверь слева, а справа, в самом конце – это кабинет командира роты. Комната изучения уставов расположена почти сразу после кубрика четвертого взвода. Кубрик самый маленький и размером почти с упомянутую комнату изучения уставов. Между прочим, этот кубрик единственный имеет двери, остальные таковых не достойны. ШОшники у нас в большем почете, чем мы. Они все-таки летают, мы же подземные крысы, но умные и расчетливые, мы управляем и летчиками, и штурманами-операторами, так расшифровывается должность ШОшников.
Дверь в комнату изучения уставов стеклянная и занавешена красными шторками. Сквозь них струится приглушенный свет и негромкие голоса. Бобер открывает дверь и вначале шум становиться громче, но внезапно он смолкает – все смотрят на вошедших.
В комнате три стола сдвинуты вместе и со всех сторон к ним приставлены стулья. На столах богатая закуска: нарезанная вареная и полу копченая колбасы, сыр, несколько кирпичиков серого хлеба, порезанного явно в столовской хлеборезке, посередине немного ароматизирует воздух большая сковородка с жареной картошкой, две тарелки с салеными зелеными помидорами стоят по обе стороны длинного стола, рядом с картошкой тарелка с квашеной капустой, кроме того, три банки рыбных консервов, посыпанных резанным луком, вызывают обильное слюноотделение. Только сейчас, увидев все это изобилие, я почувствовал страшный голод.