Юрий долгорукий
Шрифт:
Он ёжился в страхе:
– Ух, страшно тогда, поди, когда постигнешь тайные мысли?
Но тут же, забыв о страхе, весело продолжал:
– Зато увидишь и то, как утром солнце в облике человечьем выезжает на небо. Оно выезжает на трёх конях. Первый конь - в серебре. Второй - в золоте. Третий - весь в самоцветах!
Ночью, подняв от костра лицо и глядя в звёздное небо, он говорил:
– Вон в самом верху небес сияет Прикол-Звезда [24] . Слыхать, что этой звездой приковано к тверди небо. Поэтому и стоит
24
Прикол-Звезда - Полярная звезда.
Старый воин Улеба спрашивал строго:
– А как то случилось, знаешь?
– Нет, этого я не знаю…
– А то потому случилось, - не торопясь, разъяснял вислоусый Улеба, - что мир сотворил кузнец!
– Ой ты! Да как же?
– искренне изумлялся Кирька.
– Бают, то сделал Бог…
– Ну, может, вначале Бог, - осторожно учил Улеба.
– Да только потом он устал, творя, и улёгся в палатах спать. Тут видит ловкий кузнец…
Улеба уверенно пояснил:
– А был тот кузнец не чей-нибудь сверху, а наш, из обели [25] вышел! Вот видит кузнец, что мир лежит недоделан, железо да серебро разбросаны всюду без всякого разуменья. Взял он тогда да вздул свой горн и начал тот мир ковать. Выковал свод небесный. А чтобы прочно висел тот свод над нашей землёй, прибил его сверху к тверди да к райской двери большим гвоздём. Так и явилась Прикол-Звезда в самом верхнем севере неба…
– А дальше?
25
Обель - чернь, простые рабочие люди.
– А дальше выковал тот кузнец и солнце из ясного золота. Выковал много звёзд и медных округлых лун. Правда, иные из лун доковать не успел, ибо тоже устал и спать захотелось.
Кирька сам догадался:
– От этого, знать, и луны бывают разные: то круглые, то без края, а то и совсем как рог?!
– Ага. Вот так и пошёл он, мир от кузнечной руки умелой!
Улеба серьёзно, тихо закончил:
– Бают в народе, что спит тот кузнец и ныне…
– А где же он спит, скажи?
– Где-то у нас, на Руси. А где - не скажу, не знаю. Однако знаю одно: когда тот кузнец проснётся, тогда и докончит дело. Он в небо побольше гвоздей набьёт, чтоб крепче держалось. И землю перекуёт: земля наша будет краше!..
Они говорили о многом - о мире, о жизни всяких людей, о милых, оставленных ими в разных посёлках, о горе Руси и о близкой сече.
И вот то, во имя чего они шли, наконец, наступило: рать Иванки и книжника соединилась с плохо вооружённой, слабой дружиной беглого Святослава. Она не только соединилась с этой дружиной, но и сразу же вышла в чистое поле, где смело гуляли
Книжник как-то спросил Иванку
– Не жалко тебе смолян?
Княжич Иванка не понял вопроса и удивился:
– Чего их жалеть? Враги…
Князь Святослав, прислушавшись к их беседе, сердито и подозрительно поглядел на Данилу:
– Ты что спросил?
Он сразу понял тайну вопроса, книжник Данила толкает Иванку на жалость к врагам, на дружбу с врагами. Но если бы так случилось, то не было бы и сечи… а если не будет сечи, то не вернёт и изгой Святослав потерянного удела…
Подумав об этом, князь Святослав вмешался в беседу книжника и Иванки, сказал:
– Данила, как видно, струсил!
– Не струсил: душа болит, - ответил ему Данила.
– Чего ему трусить?
– легко поддержал Данилу и добрый княжич Иванка.
– Данила наш сечу всегда любил. Ведь правда, Данила?
Книжник смутился:
– Так…
– Ну, вот и секись!
– Однако про это хитрое слово о дружбе к смолянам я князю Юрию весть пошлю!
– на всякий случай заметил князь Святослав.
– Вельми престранное было слово про жалость к смолянам и всем другим…
Данила подумал: «Как царь Мануил с патриархом, так теперь этот донос пошлёт!» - и вновь ему стало больно и горько, как в тот нехороший час, когда в Суздале Юрий крикнул ему, прочитав донос:
– Чего ты хочешь, крамольник?
Подумав об этом, книжник в первую сечу с горя пошёл как в буйном хмелю.
Под ним был сильный, выносливый конь, привыкший к звону железа и вою чужих людей. Он резво скакал вперёд, и вот Иванковы воины вместе с Данилой врезались в гущу смелых черниговцев и смолян.
Данила рубился молча.
Меч и щит его вспыхивали на солнце и гулко звенели. Казалось, что это суздальский мастер-кузнец ещё работал над ними в кузне, настойчиво проверяя крепость металла на человеке. Злая, привыкшая к сече лошадь храпела и злобно рвала зубами плечи врагов. Жар боя жёг и её…
Сеча была подобна охоте. В ней на глазах у всех проверялись и закалялись качества человека: сноровка, разум, пылкость и сила.
Сходились копьё на копьё, клинок на клинок, дубина с дубиной, конь на коня.
Отвагу бойца видели друг и враг: бойцы сталкивались лицом к лицу, искали победу в стремительных поединках.
И книжник любил возбужденье смелого боя: он всякий раз прорубался только вперёд, как в частом лесу. Он взмахивал сталью сильно и быстро. Кровь не успевала стечь по лезвию к рукоятке, брызгалась каплями в стороны и кропила измятый снег.
Данила Никитич не видел, что делалось сзади и сбоку, стремясь вперёд.
Он не увидел, как новый боец Мирошка взмахнул топором и разбил противнику череп.
Не видел и взмахов меча Улебы, идущего возле коня по телам убитых.
Не видел и верного отрока Кирьку, которому рослый противник вдруг оцарапал рогатиной лоб.
Кровь из царапины залила Кириллу всё переносье и ослепила. Тогда второй из смолян, уклонившись с пути Улебы, ударил Кирьку мечом поперёк лица и рассёк его от рта до самых ушей. Нижняя часть лица тотчас же отвисла, открыв громадную рану.