Z значит Захария
Шрифт:
Я закричала, а может, даже и завизжала, не помню; он обернулся ко мне, развернув и ствол карабина, так что теперь он целился в меня. К собственному изумлению, я не потеряла самообладания.
— Мистер Лумис, — сказала я, — вы больны. У вас бред. Уберите ружьё!
Внезапно его лицо исказилось, сморщилось, казалось, он вот-вот заплачет; глаза его были как будто застланы пеленой. Но он узнал меня и опустил карабин.
— Ты ушла.
Ну в точности, как раньше.
— Я же вам говорила. Мне надо было уйти. Вы разве не помните?
— Я уснул, — сказал он. — А когда проснулся, услышал... — Он явно не хотел сообщить мне, что же он услышал.
— Услышали что?
— Мне показалось... что в доме кто-то есть. Я позвал тебя. Он был наверху.
— Кто был наверху?!
Но мой гость заосторожничал.
— Там кто-то ходил, — уклончиво сказал он.
— Мистер Лумис, в доме никого нет. У вас горячка. Вам нельзя вставать с постели!
Это было ужасно — он стоял на улице в пижаме и с температурой в сто пять градусов. Я забрала ружьё из его рук и положила обратно в тележку. Больной не сопротивлялся, но его начало страшно трясти; я заметила, что он с ног до головы в поту и пижама мокра насквозь. Я помогла ему дойти до дома, уложила в постель, закутала в одеяла и отправилась на верхний этаж за сухой пижамой.
В спальне родителей я увидела, куда попали пули. К счастью, другого вреда, кроме валяющихся на полу кусочков штукатурки, они не причинили; пули прошили стену и вонзились прямо в потолок, ничего не задев по дороге. Надо будет потом заделать чем-нибудь дырки и подмести пол.
Достав чистую пижаму, я отнесла её больному. Он пока ещё мог переодеваться сам; наверно, наступит время, когда он совсем ослабнет и тогда одевать его придётся мне. Да, и надо будет подкладывать ему в качестве судна тазик, потому что он больше не сможет ходить в туалет.
Он переоделся, и только снова зайдя в его комнату, чтобы забрать мокрую пижаму и отнести её в прачечную, я поняла, что он по-прежнему во власти своего видения. Мистер Лумис лежал в постели с закрытыми глазами, но услышав меня, открыл их и сказал, тихо и устало:
— Он ушёл?
Я спросила:
— Кто ушёл?
— Эдвард, — был ответ.
— Вы опять бредите.
Он помотал головой, а потом промолвил:
— Да. Я забыл. Эдвард мёртв. Он не смог бы добраться сюда.
Опять Эдвард. Однако мне это всё как-то странно и тревожно. Если ему является Эдвард, который, как я полагаю, его друг, то почему же он порывается убить его?
Лучше, если я переночую сегодня здесь, на диване. Мой больной беспокоен, что-то бормочет и стонет во сне.
Я забыла угостить его холодным чаем, но это ничего — напиток и наутро будет хорош.
Глава 11
4 июня, утро
Какой ужасный день.
Я не знаю, какая температура у моего пациента, потому что она дошла до ста шести, а больше термометр не показывает. Не думаю, что мистер Лумис долго протянет с такой высоченной температурой.
Из школьного курса я помнила, что алкоголь способствует понижению жара; в аптечке на втором этаже нашлось полбутылки спиртового линимента для растираний. Раз в час я смачивала отцовский носовой платок в этом растворе и протирала больному спину, грудь, руки, шею и лоб. Он пытался уклониться — должно быть, ему эти прикосновения казались ледяными — но мне кажется, что процедуры всё-таки немного облегчали его страдания.
По-прежнему он почти всё время спит, а проснувшись, оказывается во власти своих странных иллюзий. Во вменяемом состоянии он бывает лишь изредка, всего по нескольку минут, и иногда, кажется, даже узнаёт меня. Остальное время он бредит, его одолевает страх — и всё по тому же поводу. Ему чудится Эдвард: что он здесь и угрожает ему, только я никак не могу понять, чем.
Я начинаю подозревать, что между мистером Лумисом и Эдвардом (по-прежнему не знаю его фамилии) произошло что-то ужасное и что они были вовсе не друзьями, а врагами — во всяком случае под конец.
Иногда мистер Лумис думает, что я — это Эдвард, но по большей части он смотрит сквозь меня, вернее, на кого-то за моей спиной. Его взгляд так пристален, что иногда и я оборачиваюсь, но, конечно, там никого нет. Иногда он думает, что Эдвард здесь, в долине, в доме; иногда мистер Лумис воображает, что они с Эдвардом в Итаке, в подземной лаборатории. И всё время твердит одно и то же, одно и то же.
Это началось сегодня утром. Я постучалась и вошла к нему со стаканом холодного чая и яйцом всмятку — может, он хоть немножко поест. Мистер Лумис не спал, но когда заговорил, оказалось, что он разговаривает не со мной! Он обращался к дверному проёму позади меня. Он произнёс:
— Не подходи, Эдвард! Не смей! Это не поможет.
Я сказала:
— Мистер Лумис, это я. Я принесла вам завтрак.
Он протёр глаза, и взгляд его прояснился. Но голос, когда он снова заговорил, был всё таким же усталым, слова звучали невнятно:
— Не надо завтрака. Мне слишком плохо.
— Постарайтесь поесть, — настаивала я. — Ещё я принесла вам холодного чая.
Я протянула ему стакан, и, к моей радости, он взял его и одним махом выдул половину.
— Спасибо, — сказал он. — Ох, как здорово. — Он допил остаток и закрыл глаза. Полагаю, напиток подкрепил его, ведь я бухнула туда солидную порцию сахара.
— Позже принесу ещё, — пообещала я. — А сейчас яйцо.
Он снова распахнул глаза, однако уставился не на еду, а на дверь. Попытался крикнуть, но голос сорвался:
— Эдвард?
Я сказала:
— Мистер Лумис, Эдварда здесь нет.
— Я знаю. Куда он пошёл?
— Не думайте об этом.
— Ты должна понять, — сказал он. — Эдвард вор! Он украдёт... — Мистер Лумис замолчал, как будто что-то вспомнил, а потом вдруг издал душераздирающий стон и попытался встать с постели.
Я схватила его за плечи и прижала к подушке. С минуту он отчаянно боролся, потом сдался и лежал теперь, часто, поверхностно дыша.
— Бедный мистер Лумис, — сказала я. — Постарайтесь понять. У вас кошмар. Эдварда нет, и красть здесь нечего.