Z значит Захария
Шрифт:
Всё, с плитой я справилась. Теперь нужно только надставить трубу — колено я раздобуду в магазине мистера Клейна — и вывести её в кухонный дымоход. Потом я её начищу — труба была чёрная с никелевой отделкой, выглядеть будет изумительно. Я почувствовала гордость — как за плиту, так и саму себя. Всё равно что получить подарок на Рождество!
Глава 14
15 июня
Прошла неделя — одна из лучших за последнее время.
Сегодня мой день рождения. Мне исполнилось шестнадцать, и на обед у нас запечённая курица и торт — и то, и другое приготовлено в новой печи. Это не первый мой торт, я пекла и раньше, но всегда под маминым надзором. Так что, можно сказать, это всё-таки первый торт, который я испекла самостоятельно, и он первый в этой духовке. Вышел он просто превосходно. Крем — белый, воздушный — тоже получился отлично.
Мы праздновали не только мой день рождения, но и совершенно потрясающее событие — выздоровление мистера Лумиса, хотя он оправился ещё не окончательно. Ходить пока не может — ноги слишком слабые, подгибаются. Я была права — во время болезни нарушилось кровообращение. Думаю, постепенно всё восстановится, но на это потребуется долгое время.
Праздничный обед я сервировала на складном столике для игры в карты, установив его у кровати мистера Лумиса. Столик застелила белой льняной скатертью, поставила тонкий фарфор; даже серебряные приборы начистила и свечи на этот раз не забыла (правда, пришлось обойтись без свечей для торта — я не смогла найти их в магазине мистера Клейна).
Лучше всего было то, что мистер Лумис проспал все приготовления и проснулся как раз к нужному моменту: стол накрыт, огоньки свечей отражаются в начищенном серебре... Больной открыл глаза, посмотрел на всю эту роскошь, закрыл глаза, потом снова открыл. И сказал:
— Это просто чудо какое-то!
Собственно, так и было. Ведь ещё неделю назад мой пациент был близок к смерти, и я почти потеряла надежду. Хотя, скорее всего, он имел в виду стол.
Выздоровление началось, когда замедлился темп его дыхания, хотя я в то время не была в этом уверена. На следующий день, ближе к вечеру, стало ясно, что мистер Лумис пошёл на поправку — он очнулся по-настоящему. Я вошла в его комнату, и он, должно быть, это услышал; глаза его были открыты, сфокусированы, и он, без сомнения, узнал меня. К моему несказанному удивлению, больной заговорил — еле слышно, но всё же! — и первыми его словами были:
— Ты играла на пианино.
Мне хотелось броситься ему на шею, но вместо этого я села на стул у кровати и сказала:
— Да. Я не знала, слышали вы меня или нет.
— Слышал. Смутно, как бы издалёка... — Он не закончил предложения, его глаза закрылись. Опять уснул.
Казалось бы, ничего особенного, и всё же эти мгновения были знаменательными. Он мог видеть, мог снова говорить! Я дала больному поспать часа полтора, а потом принесла большую миску супа и только присела и собралась его кормить, как он мгновенно проснулся. Поначалу он не разговаривал, лишь глотал ложку за ложкой — даже, можно сказать, жадно; видно, суп ему нравился. Он опорожнил всю миску. А потом произнёс:
— Я был... далеко. — У него и голос стал чуть сильнее. — Ты играла... очень тихо, еле слышно. Я прислушивался, как мог... — Он задохнулся и замолчал. — Музыка постепенно уходила куда-то... но я слушал изо всех сил, и она вернулась...
Я проговорила:
— Вы ещё слишком слабы, чтобы разговаривать. Поберегите силы. Но я рада, что вы слышали мою музыку.
Бедный мистер Лумис. Думаю, он хотел сказать, что моя игра помогла ему выжить. Интересно, а моё чтение он тоже слышал?
Слышал.
На следующий день сил у больного прибавилось вдвое. Температура упала до ста одного, а я ведь даже не обтирала его спиртом. Мистер Лумис начал понемногу двигаться, хотя есть самостоятельно по-прежнему не мог. Глаза ему удавалось держать открытыми дольше, и он мог сфокусировать взгляд на предметах обстановки. Когда он снова заговорил, голос его был менее сиплым и дрожащим. Но он по-прежнему всё время возвращался мыслями к минувшим тягостным дням.
— Кажется, я ушёл далеко-далеко от... от всего. И уносился ещё дальше. Там было очень холодно. И трудно дышать. Но тут до меня донёсся твой голос, и я остановился и пока слышал тебя, никуда не двигался. Точно так же было и с музыкой.
— Но сейчас вам гораздо лучше.
— Да. Мне уже не так холодно.
Я кормила его кремом и супом каждые два часа; и с каждым разом он, казалось, становился всё голоднее. Фактически, к нему вернулся здоровый аппетит, и на третий день я перевела своего пациента на твёрдую пищу. Понятное дело, мистер Лумис навёрстывал упущенное за все те дни, когда он ничего не ел. По моим прикидкам, за время болезни он потерял фунтов пятнадцать [17] , а то и больше.
Четвёртый день — очередная веха. Я вошла к мистеру Лумису с ланчем, приготовившись кормить его, как прежде, с ложечки. Мой пациент лежал на боку, опираясь на локоть, и я заметила, что цвет его лица значительно улучшился: из синюшного, а потом белого он стал почти нормальным.
17
Ок. 7 кг.
Мистер Лумис сказал:
— Если ты поможешь мне приподняться, я управлюсь и сам.
— Управитесь с чем?
— С едой.
Я заколебалась, и он сказал, довольно нетерпеливо:
— Ну дай я хотя бы попробую!
Делать нечего — я принесла ещё несколько подушек и, подсунув руки больному под мышки, приподняла его. Он сидел с подносом на коленях и ел сам; руки его тряслись, но мистер Лумис был настроен решительно, и когда ему всё удалось, остался очень доволен собой. Наверно, когда его кормили с ложечки, он ощущал себя беспомощным младенцем. К счастью, на ланч было тушёное мясо в подливке с овощами, с ним легко управиться; и всё равно к концу ланча больной слегка побледнел и, казалось, был рад снова улечься. Но он справился без посторонней помощи!
Видя, что мистер Лумис поправляется, я всё больше успокаивалась на его счёт, и, как это обычно бывает (по крайней мере, у меня), когда уходит одна большая забота, на её место устремляется целая стая маленьких. Я пошла взглянуть на огород, который совсем запустила — за две недели я едва наведывалась сюда — и на поле, которое вспахала, но так и не засеяла. Как я говорила, по сравнению с болезнью мистера Лумиса это были проблемы меньшего масштаба, и всё же отворачиваться от них было нельзя. Мы — и люди, и животные — сможем продержаться зимой на том, что имеется в магазине; однако проблема была в другом, и она требовала безотлагательного решения: семена, которыми я собиралась воспользоваться, лежат с позапрошлого года, а следующей весной им исполнится три, и с каждым годом коэффициент прорастания будет уменьшаться. Это значит, что мне срочно нужно заняться посевом, хотя бы только для того, чтобы собрать новые семена.