За час до полуночи (пер. Максима Дронова)
Шрифт:
И у меня была возможность обрести самого себя, собственную сущность – себя, и никого более. На какое-то время этого было достаточно, и все шло как надо. Я был занят этим до Мозамбика и Лоренцо Маркеса, мог бы заниматься и дальше и обрести направление, цель в жизни без посторонней помощи.
Но тут на пути возникли «Огни Лиссабона». Я встретил Шона Берка, стал зависим от него. И так оно и шло вплоть до Ямы. Да, я изведал и это – полностью, до конца – был в дерьме и во мраке. Но выжил и нашел в себе другого Стейси Виатта, такого, которого не знал прежде – кто задавал вопросы, множество всяких вопросов.
Мое возвращение
Однако он ошибается. Я не тот человек, которого вылепил Берк, не наемный убийца, выдающий себя за солдата, но также и не улучшенный вариант собственного деда. К дьяволу их обоих!
Но кто же я в таком случае? Я шел в горы с открытыми глазами, догадываясь, что дело обстоит совсем не так, как кажется, с неясной надеждой победить Берка в его темной игре, какова бы она ни была. Я проиграл, но и он тоже. Теперь мне надо выбить его из седла, действуя на его территории, если хочу освободиться от него окончательно. Какой бы кровавой ни была эта схватка, какой бы жестокости ни потребовала, этого не избежать. Слишком долго я оставался в его тени.
Неистовая ярость захлестнула меня и, когда я еще раз свернул и оказался на последнем отрезке пути, а ярдах в трехстах от меня вонзался в ночь луч прожектора виллы Хоффера, мною овладело нечто вроде безумия. Я с силой нажал на акселератор, посылая «альфу» во тьму, так что двигатель дико, отчаянно взревел.
Охранник заметил меня, но когда он осознал мои намерения, было уже поздно. Он схватился было за винтовку, но вовремя передумал и отскочил в сторону, когда «альфа», сорвав бронзовые ворота с петель, помчалась по подъездной аллее.
То, что произошло потом, сродни было превратностям войны, когда только внезапность решает, кто победит, а кто проиграет. Из-за поворота аллеи медленно выехала «ламбретта», поскольку водитель, по-видимому, только что запустил двигатель. Я резко затормозил, крутанул руль здоровой рукой и врезался в заросли кустарника, так что из-под колес полетели камни.
«Ламбретту» тоже занесло; водитель отчаянно жал на тормоз, и машина завертелась на месте, потом остановилась бампером в сторону дома. За рулем сидел один из работников, который был в выходном костюме и, очевидно, собрался провести вечер в городе. Выбравшись из «альфы» и сжимая в руке «смит-вессон», я краем глаза заметил белое испуганное лицо, и тут он дал газ, и «ламбретта» с ревом понеслась по аллее к дому, мгновенно скрывшись за деревьями.
Я мог бы в два счета убрать его, но он здесь был совершенно ни при чем, и я не стал его трогать – хоть это и означало, что он сейчас поднимет на ноги весь дом, и Берк с Пайетом будут готовы встретить меня. Возможно, все дело было в том, что я хотел, чтобы они узнали. Однако раздумывать было некогда, поскольку парень, охранявший ворота, уже бежал ко мне, всадив на ходу пару пуль в «альфу», так что я бросился в укрытие.
Правое плечо пекло невыносимо – его точно поджаривали на медленном огне, но боль только подстегивала меня, заставляя чувствовать свое тело – живое и сильное. Дождь полил еще пуще, и я скрючился за кустами, присев на корточки
По каким-то непонятным ассоциациям мне вдруг вспомнилась высадка в Лагоне; мы тогда спустились на парашютах и вывезли монахинь из здания осажденной миссии. Время стояло ужасное – начало сезона дождей, и нам всю дорогу приходилось пробираться через густые заросли кустарника. Мне почему-то вспомнилось, что Берк хотел прорваться туда на бронемашинах. Тогда я предложил парашютный прыжок, а он возражал, говоря, что нам не на чем будет оттуда выехать. Но я настаивал, доказывая, что на обратном пути внезапность сыграет нам на руку, и мы прорвемся прежде, чем они сообразят, что мы вообще там были.
Он согласился в конце концов, но на первом же совещании каким-то образом оказалось, что это его идея. Сколько же раз так случалось? Сколько же раз, до этой последней операции в Каммарате?
В течение многих лет это было у меня перед носом, но я ничего не замечал, ослепленный верой в этого человека... Я вдруг ощутил странное облегчение, точно освободился от чего-то, – и бешеная, сумасшедшая ярость захлестнула меня.
Я – СТЕЙСИ ВИАТТ, И НИКТО ИНОЙ.
Мысль эта эхом отдавалась у меня в голове, и тут хрустнула ветка. Итак, события начали разворачиваться. Где-то в ночи послышался окрик, я поднял камень и бросил его в кусты. Мой друг охранник явно не стоил тех денег, что Хоффер платил ему. Он выскочил из зарослей и несколько раз выстрелил туда, куда упал камень.
Я прострелил ему правую руку чуть повыше локтя; он вскрикнул и обернулся, бросив винтовку. Мы стояли под дождем лицом к лицу, и статуя древнегреческой богини у него за спиной смотрела на нас невидящим взглядом. В глазах парня не было страха. Возможно, Хоффер все-таки не зря платил ему.
– Если хочешь жить, говори, – сказал я ему. – Что с синьориной Солаццо?
– Она весь день заперта в своей комнате.
– А Чиччио? Чиччио с ней?
– Он был там. – Парень передернул плечами. – Я не знаю. Я тут совершенно ни при чем. Ее комната с желтой дверью на втором этаже. – Он зажал руку, пытаясь остановить кровь. – Чиччио сказал мне, что вы и француз убиты.
– Он ошибся, не так ли? Где остальные?
– Где-то здесь.
Я кивнул.
– Хоффер мертв. Теперь иди – это не имеет к тебе отношения.
Он скрылся в кустах, и тут щелкнул выстрел. «Калашников», его ни с чем не спутаешь. Пуля отколола кусок от мраморной головы богини. Я припал на одно колено, услышав, как наверху, у меня над головой, кто-то отскочил за балюстраду, ограждавшую сад в мавританском стиле, разбитый на крыше.
Я тихонько окликнул:
– Шон, это я, Стейси. Я сейчас поднимусь.
Ответа не последовало, но прожекторы, освещавшие сад, внезапно погасли. Не знаю, кому пришла в голову эта светлая мысль, но мне это было как раз на руку. Я шагнул в долгожданную темноту, перелез через невысокую стену террасы и вошел в холл через открытое французское окно.
Здесь царил полумрак, которого почти не рассеивал тусклый свет единственной лампы, но мне нельзя было останавливаться – только стремительность могла обеспечить успех.
Я неслышно, словно привидение, поднялся по лестнице, стараясь держаться поближе к стене, пробрался по коридору мимо собственной комнаты и поднялся еще на один пролет.