За экраном
Шрифт:
Каждую субботу Иван Григорьевич отправлялся в Кремль к одиннадцати часам: вез фильмы. Он один из всех министров мог почти каждую неделю видеть Сталина, присутствуя на просмотрах.
Только вернувшись оттуда, он знал оценку фильма – а с ним и вся страна. Тогда появлялась рецензия в «Правде», потом на все лады ее комментировали рецензенты и критики во всех газетах и журналах, подводя эстетическую базу. Когда же «Крокодил» осмелился поместить карикатуру на Большакова, высмеивая «малокартинье», редактор журнала получил выговор. А когда газеты начали нападать на
Главная забота Ивана Григорьевича – и главное его искусство, надо сказать, – заключалось в том, в какой момент и в каком виде показать картину. Собственную критику и замечания по картинам он сводил к тому, чтобы их исправить, избежать запрещения и угадать оценку. Если многие сценаристы и режиссеры строили творческие планы не по воображению, а по соображению, как угадать и угодить, то Иван Григорьевич должен был осуществлять это по должности.
Прежде чем показать картину в Кремле, он «обкатывал» ее на дачах, узнавая мнения членов Политбюро, – подготавливал просмотр. Суждения «хозяина», между прочим, часто бывали столь неожиданными, что даже самые близкие к Сталину люди оказывались в тупике. Фильмы, подвергавшиеся резкой критике со стороны художественного совета и членов Политбюро, делались заново. «Сказание о земле Сибирской», «Русский вопрос», «Далекая невеста» неожиданно получили высокую оценку, а «Свет над Россией», отлично принятый худсоветом, был подвергнут разгрому.
На просмотрах в Кремле Иван Григорьевич был комментатором фильмов. К просмотру он тщательно готовился, знал всех актеров, режиссеров мирового кино, так как возил для показа не только наши, но и заграничные фильмы. Сталин любил кино – по несколько раз смотрел картины, интересовался техникой съемки, – поэтому Большаков тщательно готовился к самым неожиданным вопросам.
Каждая поездка в Кремль была тяжелым экзаменом. Мне приходилось довольно часто дежурить у «вертушки» – не все допускались к ней – и быть свидетелем вызовов Большакова в Кремль.
Вспоминаю несколько таких дежурств. Полночь, суббота. Дверь кабинета Ивана Григорьевича открыта, «вертушка» переключена на меня. Мягкий свет настольной лампы. Передо мной – сценарии. Тишину нарушает звонок «вертушки». Беру трубку, говорит секретарь Сталина Поскребышев:
– Большакова!
– Его нет.
– Разыщите!
Звоню домой, Ивана Григорьевича нет. Звоню на дачу – тоже нет. Что делать?
«Вертушка» надрывается. Хватаю трубку.
Гневный голос Поскребышева:
– Почему не звонит Большаков?! Нужны фильмы!
– Какие, товарищ Поскребышев?
– Он должен знать!.. Разыщите!
Звоню в особый отдел, кроме механиков – никого.
Опять звоню на дачу – Ивана Григорьевича еще нет.
Звонок, появилась начальник особого отдела Голомеева, но она не знает, какие нужны картины.
Опять звонок «вертушки». С 1-го отдела Лубянки.
– Вышла машина за картинами…
«Что делать?!»
Наконец звонок. Голос Большакова:
– Откройте стол. Найдите мою книжку… коричневую,
Кладу трубку. В дверях – два полковника. Под окном – черные «ЗИСы».
– Где картины?
– Одну минуту.
Просмотр назначен на час, осталось пятнадцать минут. Ищу в столе книжечку. Вот она, заветная. В ней список: две заграничные, «Русский вопрос», хроника, очерки. Неизвестно, что понадобится. Звоню вниз. Не могу отойти от «вертушки».
Даю полковнику список.
Звонок Большакова:
– Нашли?
– Нашел… Сейчас уедут.
И вдруг слышу:
– Не знаю, нужно ли мне ехать?
Видимо, очень не хочется.
– Прочтите, что там о заграничных…
Читаю названия картин, имена актеров, режиссеров.
– Уехали, – говорю я, вижу, как один «ЗИС» выскочил из ворот.
Опять «вертушка». Узнаю голос Поскребышева.
– Ну, что там?
– Отправил, товарищ Поскребышев.
– А где этот ваш Большаков?
– На даче… Сейчас будет вам звонить.
– Начинаем без него. Пусть едет быстрей!
Опять звонок. Большаков:
– Надо ехать?.. Скажите, что я выехал.
Наконец тишина.
Входит Голомеева:
– Не говорите, Жозя, что меня не было.
Я сижу счастливый. Пронесло. «Вертушка» молчит. Тишина.
Надо положить книжку на место. Смотрю – список фильмов. Они давно ждут просмотра. Картины подобраны разнообразно: заграничные – комедийные, приключенческие, – одна наша художественная, несколько хроник, мультяшки. Большая программа…
Против наших фильмов какие-то пометки. Видимо, замечания «хозяина». Те самые, о которых нам кратко сообщают после просмотра в Кремле. Наверное, у Большакова сохранились десятки других таких книжечек для мемуаров. Может быть, он их и пишет… Они объяснили бы многое, еще до сих пор не понятое, значительно лучше, чем его небольшая книга «О фильмах в дни Отечественной войны».
В три часа ночи я услышал шаги в кабинете и быстро направился туда. В кабинете стоял Иван Григорьевич, на его лице кривилась довольная улыбка.
Опередив мои вопросы, он сказал:
– С «Русским вопросом» все хорошо. Картина одобрена. Завтра позвоните Ильичеву. Пусть собирает худсовет. Ромму позвоню сам [15] .
Я так и не понял: зачем он заехал в комитет, а не прямо домой? Видимо, хотел поделиться.
Наконец еще один риф был обойден, и в затянувшихся спорах с худсоветом, торпедирующим картину, он, Большаков, оказался прав.
НАМЕСТНИК НА КАВКАЗЕ
Война ко всем пришла по-разному, но для всех она была нежданна и негаданна. Да и как ее можно было ждать простым смертным, когда ее не ждали ни в Кремле, ни в штабах. Она потрясла всех, каждую душу, вошла в каждый дом, спросила с каждого. Дрогнули рука и голос, может быть, единственный раз, и у Сталина, когда он впервые назвал граждан и товарищей – братьями и сестрами. И эта дрожь отдалась в сердцах слушателей не меньше, чем голос, призывавший их к терпению и стойкости.