За горным туманом (др. перевод)
Шрифт:
— Никогда, — громко поклялась она. Эдриен потрясла головой, чтобы остановить болезненный поток воспоминаний.
Дверь отворилась, впуская внутрь широкую полосу яркого солнечного света. Затем она снова закрылась и воцарилась абсолютная темнота.
Эдриен застыла, собралась и заставила свое сердце биться медленнее. Она это уже испытала. Прятаться, ждать, быть слишком напуганной чтобы вздохнуть, из опасения выдать охотящемуся за ней ее точное местоположение. Сколько она убегала и пряталась! Но нигде не было убежища. До тех пор, пока она наконец на нашла его на темных улицах
Горькие воспоминания грозили захлестнуть ее, когда хриплый напев нарушил тишину.
Хок? Поет? Колыбельную?
Гэльские слова звучали хрипло, раскатисто и глубоко — почему она не подозревала, что его голос походит на тягучие ириски? Он почти мурлыкал, когда говорил; он мог соблазнить мать-аббатису Святого Сердца, когда пел.
— Тебе интересно, не так ли? Я вижу, ты пришла по своей собственной воле. — Его шотландский акцент прокатился по башне, когда он закончил припев.
— Пришла куда? — вызывающе спросила она.
— Чтобы приучаться к моим рукам. — В его голосе звучало удивление, и она слышала шуршание его килта, когда он двигался в кромешной тьме.
Она не удостоит это заявление ответом.
После долгой паузы, килт снова зашуршал, затем она услышала:
— Ты знаешь, каким качествами должен обладать сокольничий, сердце мое?
— Какими? — проворчала она вопреки себе, потихоньку двигаясь назад. Она вытянула руки в темноту, подобно самодельным антеннам.
— Это требовательная должность. Немногие мужчины могут быть квалифицированными сокольничими. Немногие обладают нужным характером. Сокольничий должен быть человеком бесконечного терпения, острого слуха и поразительного зрения. Он должен быть смелым духом, и обладать нежной, но твердой рукой. Он должен постоянно приспосабливаться к своей птичке. Знаешь, почему?
— Почему? — прошептала она.
— Потому что соколы — очень чувствительные и легковозбудимые создания, сердце мое. Считается, что они страдают от головной боли и других человеческих болезней, настолько они чувствительны. Их чрезвычайная восприимчивость делает их самыми прекрасными и самыми успешными охотниками во все времена, но также может сделать их и самыми требовательными. А неприрученный… ах, моя сладкая, неприрученный сокол — это самый настоящий вызов из всех. И наиболее стоящий.
Она не станет спрашивать, что значит неприрученный.
— Ты спрашиваешь себя: «что значит неприрученный?» в глубине своей упрямой, закрытой душе, сердце мое? — Он раскатисто рассмеялся и смех эхом отозвался от каменных стен внезапно ставшей благоуханной башни.
— Хватит звать меня «сердце мое», — пробормотала она, двигаясь назад, очень осторожно. Она должна найти стену. Башня была круглой, так что стена рано или поздно приведет ее к двери. Она с таким же успехом могла бы быть слепой в этой полной темноте.
Она услышала его шаги по каменному полу. О небеса, как он мог видеть ее? Но он направлялся прямо к ней! Она украдкой и медленно попятилась.
— Я знаком с темнотой, девушка, — предупредил
Она ничего не ответила, не издала ни звука.
— Неприрученный сокол — это дикий, взрослый сокол, — продолжал он, в его голосе содержался намек на улыбку. — Обычно сокольничий отказывается принимать вызов и тренировать такую птицу, но иногда, под очень редкой луной, такой, например, как та полная луна, которая была вчера вечером, сокольничий замечает такую прекрасную птицу, такого великолепия, что он отбрасывает все предосторожности и ловит неприрученную птицу, поклявшись привязать ее к себе. Он клянется, что заставит ее забыть все ее дикое свободное прошлое, — прошло ли оно в темноте или на свету — и даст ей свободу только в будущем, рядом с ее сокольничим.
Она не должна отвечать ему, он последует на ее голос.
— Мой сладкий сокол, мне рассказать тебе, как я буду укрощать тебя?
Тишина, абсолютная тишина. Они кружили в тишине, как осторожные животные.
— Сначала я закрою мою леди черным шелковым капюшоном, чтобы лишить ее зрения.
Эдриен задушила свое негодующее восклицание дрожащей рукой. Складки ее платья зашелестели, когда она быстро отступила в сторону.
— Потом я притуплю ее когти.
Мелкие камешки усыпали пол почти на целый ярд. Она отступила назад, прихватив свои юбки, чтобы они были неподвижны.
— Я прикреплю путы и изящные колокольчики к ее лодыжкам, чтобы я мог знать о каждом ее движении, потому что я тоже нахожусь в темноте.
Она издала затрудненный вздох — почти задохнулась — и затем обругала себя за ошибку, зная, что он проследит ее путь по ее предательскому вздоху. Она знала, что его стратегия заключалась в том, чтобы продолжать говорить до тех пор пока он не спровоцирует ее на то, чтобы выдать себя. И что потом? Она могла только догадываться. Станет ли Хок заниматься с ней любовью здесь и теперь в темноте башни? Дрожь пробежала по ее телу, и она не была уверена, было ли это от страха. Она вовсе не была в этом уверена.
— Затем — ремешок, чтобы привязать ее к ее шесту, до тех пор, пока мне не нужно будет больше привязывать ее. До тех пор, пока она не станет привязана своей собственной свободной волей. И самая лучшая часть — длинный, медленный процесс, в течение которого она привяжется ко мне. Я буду петь ей, одну и ту же сладкую песню, до тех пор, пока она не привыкнет к звуку моего и только моего голоса…
И его богатый, напоминающий ириски, голос начал тот же хриплый напев колыбельной, от которого таяла ее воля.
Эдриен медленно отступила назад; она практически почувствовала колебания воздуха, когда он прошел рядом с ней, почти в дюймах от нее. Где же эта стена?
Она почти закричала, когда он нашел ее в темноте, и некоторое время сопротивлялась его железной хватке. Его дыхание овевало ее лицо, и она сопротивлялась его объятиям.
— Спокойно, мой сладкий сокол. Я не причиню тебе вреда. Никогда, — хрипло прошептал он.
Эдриен чувствовала обжигающий жар его бедер через тонкое шелковое платье. Она была окутана опьяняющим запахом мускуса и мужчины.