За горным туманом (др. перевод)
Шрифт:
— Это означает «да», Хок?
— Прекрати и воздержись от этого, девушка! Если ты выстрелишь в меня еще одним таким же заманчивым взглядом, я отдам тебе свою кладовую с кофе и возможно, добавлю еще нескольких лошадей.
— Значит, ты дал мне слово?
— Я дал тебе свое слово и свое обещание.
— Договорились. — Эдриен поспешно закрепила их сделку. Ответы, кофе и оправдание для поцелуя. Разве можно просить большего? — Сначала мой ответ, — потребовала она.
Большая темная голова Хока наклонилась вперед, его рот коснулся ее уха. Дрожь пробежала
— Что? Я не слышу тебя? — сказала она, когда он пробормотал что-то неразборчивое.
— На самом деле это слишком глупо, чтобы повторить это…
— Сделка есть сделка, Хок, — пожаловалась она, яростно дрожа, поскольку губы Хока снова и снова прикасались к ее шее.
Хок застонал.
— Он пожелал для меня идеальную жену. Чтобы моя жена была всем, о чем я только осмеливался мечтать… всем, на что я надеялся. А затем он пожелал, чтобы она отказалась любить меня. Отказалась прикасаться ко мне. Отказалась делить со мной постель.
— Почему друг загадал такое желание? — с негодованием спросила она.
— Почему жена делает такие вещи? — парировал он, поглаживая ее нежную мочку уха.
Она почувствовала кончик его языка на своей коже, и сама удивилась этому вопросу. Почему жена говорит «нет» этому невозможно красивому, интригующему мужчине?
Ее пульс участился, она повернула голову и посмотрела прямо в непостижимую глубину его сверкающих черных глаз. Изумленная, дрожа от прилива эмоций, она прикоснулась пальцем к его совершенно вылепленным губам. Ее сознание взывало к ней, пытаясь определить это новое чувство, контролировать его, но ее тело заявило, что ее знакомо это ощущение, которое не имеет ничего общего с рассудком или с логикой.
— Позволь мне любить тебя, девушка. Я не возьму ничего, чего ты не захочешь мне дать. — Его глаза задержались на ее лице, соблазнительная ласка взгляда, которая разогрела ее кровь, и она задумалась, что могло бы произойти, если бы она встретила его тогда, когда она еще верила в «жили они долго и счастливо». Каково бы это было, позволить ему провести своими сильными красивыми руками по всему ее трепещущему телу, разрешить ему целовать и дразнить, и наконец воспользоваться неукротимой пульсирующей твердостью его голода. Ее чувства были потрясены от близости Хока; его пряный мужской запах, шелковистое прикосновение волос, каменно-твердое тело, прижатое к ней.
Я остановлю его через мгновение, пообещала она себе, в то время как он покрывал поцелуями ее подбородок. Один поцелуй в губы — такова была сделка, напомнила она себе.
Ее совесть моментально успокоилась, и разрешила ей почувствовать великолепное трение его мозолистых ладоней о ее кожу, легкое прикосновение его щетины к своей шее.
Внезапно она сделала больше, чем просто позволила прикасаться к себе. Ее руки поползли вверх и обхватили его за шею. Она зарылась пальцами в его темные шелковистые волосы, затем они скользнули по его шее вниз к его мощным плечам, обрисовывая контуры каждого скульптурного мускула.
Эдриен издала прерывистый, изумленный
— Я единственный, девушка, — тихо предостерег он ее. — Все закончится здесь. Со мной. С лучшим и последним. Ох, определенно, твоим последним.
Мой последний, неохотно призналась она себе, потому что усомнилась, что какой-либо другой мужчина может сравниться с ним.
В этот задыхающийся момент, прошлое приняло чрезвычайно малое значение. Как будто Эберхард никогда не прикасался к ней, как будто двадцатый век никогда не существовал. Как будто всю свою жизнь она шла навстречу этому моменту. Этому мужчине. Этому волшебству.
Хок проложил дорожку из поцелуев по ее подбородку, по каждому дюйму на ее лице; по ее носу, ее закрытым трепещущим векам, ее бровям, и затем остановился, его чувственные губы остановились на расстоянии прикосновения языка от ее губ. Сможет ли она? Осмелится ли она?
Эдриен медленно высунула язык и попробовала мужчину, которого ей хотелось попробовать с того момента, когда она впервые была очарована им. «О Боже», прошептала она. Она хотела его, хотела этого, больше чем она хотела что-либо прежде в своей жизни. В глубине его горла прогрохотал хриплый звук; он положил свою руку на основание ее шеи и отогнул ее голову назад, чтобы получить свои поцелуи. Розовый кончик его языка обвел ее губы, попробовал на вкус каждый уголок, каждую выпуклость, бесчувственно дразнил ее; до тех пор, пока она не выдержала этого, и ее губы расслабились под его, прижались к его губам, открылись для него, и все ее тело казалось открылось ему навстречу и жаждало его. Она была розовым бутоном, распускающимся под золотым теплом солнца. «Великолепно», — прошептала она, не осознавая того, что она выражает свои мысли вслух.
Но Хок все осознавал — он слышал ее единственное слово и желание обрушилось на него настолько жестоким образом, что он задрожал. Горячий и твердый, безжалостный, Хок накрыл своим ртом ее рот. Он двигался по ее губам с неустанным голодом, что привело к тому, что за его закрытыми глазами замерцали звезды.
Глаза Эдриен широко распахнулись для явного удовольствия то того, чтобы смотреть на него, и она увидела, что он смотрит прямо в них с таким горящим обещанием страсти, что она издала слабый звук, поглощенный его ртом.
В сотнях футов под ними, природа действовала с примитивной, неутолимой жаждой страсти в собственном ритме; чувственный темп волн, когда биллионы галлонов воды набегают в ярости, а затем отступают. Ощущения, волна за волной накатывали на Эдриен; она плыла по течению в море такой страсти, что она буквально чувствовала себя обновленной, измененной от прикосновения этого человека, точно так же, как скалы внизу под ней формировались беспрестанными ласками океанских волн.
Язык Хока был словно сделан из горячего шелка, он исследовал ее рот, дразнил ее язык.