За городской стеной
Шрифт:
Он поехал обратно, внимательно ведя машину, неизменно внимательно. Старая как мир формула сработала в его случае, как и в миллионах случаев до него. Чем равнодушнее держалась с ним Дженис, тем сильнее ему хотелось покорить ее. Кроме того, говорил он себе, ему хотелось добиться от нее этого в любом случае. Он весьма гордился своим успехом у женщин и обычно в этом себе не отказывал, однако, чем больше он думал о Дженис, тем меньше тянуло его к другим женщинам. Он и в Кроссбридж-то приезжал ради нее, а вовсе не из-за ее окаянного супруга; избрав такую жизнь, Ричард словно оплевывал жизнь, которую вел он, Дэвид, и это казалось ему невыносимым. Но Дженис держалась холодно и неприступно; обычно от таких неприступных он быстро отступался, считая, что игра не стоит свеч, но ему чудился огонек, теплящийся в ней, идущий вразрез с этой холодностью, — сумей он подкараулить его и раздуть, огонек мог вспыхнуть таким пламенем, какого он еще не знал. Как это сделать — задача, над которой стоило поломать голову…
Дженис прекрасно понимала, куда клонит Дэвид, и в душе забавлялась. Она могла пококетничать с Дэвидом, позавтракать с ним в ресторане и потом исчезнуть, не испытывая никаких угрызений совести, так как считала, что к женщинам он относится несерьезно и цинично. Временами, правда, в нем проскальзывала какая-то озадаченность и прямодушие, и тогда он начинал нравиться ей и вызывал у нее сочувствие, но это бывало редко, и сочувствовала она ему, но никак не его намерениям.
Сидя в автобусе, катившем по ухабистой дороге в деревню, она старалась настроить себя на соответствующий лад. Вначале, приезжая домой на субботу и воскресенье, она пробовала садиться за учебники, как будто перемена места не имела никакого значения, но постепенно это стало требовать от нее такого напряжения, что она предпочла бросить свою затею. Если ей подворачивалась дома приятная работа, она ею занималась; если же такой работы не оказывалось, это ее не слишком огорчало. В настоящий момент ее тревожило нечто иное — противозачаточная спиралька, которую ей недавно вставили, вызвала кровотечение и боли в низу живота, и от тряски и духоты в автобусе ей стало нехорошо. Чтобы не приезжать домой совсем уж измученной, она вылезла на одну остановку раньше и прошла пешком остающиеся полмили.
Стоял свежий мартовский день, пасмурный, но не грозивший дождем, поскольку пронзительный ветер дул с северо-востока. Багаж ее был невелик — небольшой чемоданчик, но и он скоро оттянул ей руку и при каждом шаге бил по ноге. Она шла медленно и размеренно, и, хотя ветер, забираясь под пальто, подгонял ее, она предпочитала мерзнуть, предпочитала вытирать навертывающиеся на глаза слезы, чем ускорить шаг я побыстрее укрыться от него. Последнее время, несмотря на твердое решение вести себя так, чтобы Ричарду не в чем было упрекнуть ее, она каждый раз с такой неохотой ехала домой, что это благое намерение легко могло сорваться.
Когда доктор вставил ей спиральку, на нее напала дрожь, но она сумела сдержать себя, даже улыбнулась ему на прощанье и вышла из двери кабинета с таким видом, будто ничего особенного не произошло; оттуда она отправилась на соборную площадь, где долго сидела, пустыми глазами глядя на огромные окна в закопченных чугунных решетках. Итак, отныне детей у нее быть не может. Так велико было ее облегчение, что оно уравновешивало моральное потрясение от совершенного поступка.
Возле самого поселка ей вдруг стало дурно. Она сильно озябла, голова кружилась. На углу она постояла, прислонившись к холодным камням.
Уиф и Ричард были в саду, они складывали в штабеля камень, из которого Уиф собирался строить стенки. Камня было уже припасено много, но Уиф не спешил начинать кладку, стараясь, видимо, растянуть удовольствие. Он задумал сложить стенки без раствора, тогда они будут не менее долговечны, чем те, что сохранились на склонах гор. Об этом — в форме предположения — он сообщил мистеру Джексону, а тот передал его слова миссис Джексон, которая немедленно оповестила об этом всю деревню как о первом, правда, но безошибочном симптоме мании величия у Уифа Бити: «Помяните мое слово, за этим кроется желание увидеть свое имя в „Уэст Камберленд таймс“ или еще что-нибудь в этом роде». Паула, которой было уже почти два года и которая давно бегала, играла в песок, сидя на бортике специально для нее сделанного ящика. Несмотря на то, что день был холодный, от картины, которую составляла эта троица, веяло миром и теплом. Места для Дженис на ней не было. Да оно и не нужно было ей.
Улучив момент, когда все трое углубились в свои дела, она вошла в дом. Стол, как всегда, был накрыт для нее в вазе на буфете стояли свежие цветы, в камине жарко горел огонь, решетка была начищена. Не снимая пальто, она опустилась в кресло и дала волю своему беспокойству — пусть нервы пошалят и успокоятся, до того как она увидится с Ричардом. Приезжая домой каждую неделю, она проявляла известное великодушие, как ни нелепа, если вдуматься, казалась эта мысль ей самой; но никуда не денешься, приезжала она, чтобы доставить удовольствие им всем и во избежание неприятностей. Сама она могла прекрасно обойтись без этих поездок.
— Привет! — сказал Ричард.
— Привет!
— Ты так тихо прошла сюда. Я уж думал, ты опоздала на автобус.
Он мялся в нерешительности, не зная, как она отнесется к поцелую — с одной стороны, ему хотелось поцеловать ее, а там будь что будет, с другой — страшно было порвать тоненькую ниточку, связывавшую их, такую сейчас ненадежную.
— Как дела? — Она подняла к нему лицо и улыбнулась. Он поцеловал ее, но, когда руки его потянулись, чтобы обнять ее, она чуть подалась назад, и он сдержался. — Почему ты не писал на этой неделе? — спросила она.
— Не о чем было. Ничего не произошло. Ах да, мисс Уилкинсон сломала шейку бедра — оступилась, уворачиваясь от мопеда Арнольда… как его там?
— Арнольда Миллара?
— Да. На этом мы заканчиваем сводку новостей.
— Как предвыборная кампания? Пройдет ваш человек?
— Любой пройдет. Западный Камберленд — надежный оплот социализма.
— О господи! Опять разочаровался.
— Нет, почему же. Но, увы, потерял интерес. Хотя нет, это неправда.
— Ты все еще сам себе возражаешь?
— Еще бы! Ты не хочешь поужинать? Или, вернее, ты хочешь поужинать?
— Нет, спасибо. Попозже.
— Твоя дочь в саду.
Дженис спокойно посмотрела на него:
— Я видела. Кто купил ей эту курточку — мама?
— Нет, я.
— Очень милая.
Паула вошла с сосредоточенным видом, во, увидев Дженис, взвизгнула от радости и запрыгала на месте. Дженис улыбнулась, однако с места не двинулась, и понемногу девочка успокоилась, перестала прыгать я, постояв немного с озадаченным видом, заковыляла к материнскому креслу.
И этот вечер прошел так, как обычно проходили теперь вечера дома, — они толклись на небольшом пространстве, чуть ли не извиняясь каждый раз, когда наталкивались друг на друга. Зашла Эгнис, потом все вместе они пошли к ней, а миссис Джексон стояла, как одинокий часовой, на полпути между двумя коттеджами и с победоносным неодобрением посматривала на все это. Они уложили Паулу и уселись читать.
Ричард уже давно отказался от планомерного чтения, бросил регулярно слушать свои пластинки. Уютные «культурные» вечера, которых он немного стеснялся, но которые тем не менее доставляли ему большое удовольствие — хоть он и не мог бы с уверенностью сказать, искренне оно или надуманно, — эти вечера отошли в прошлое. Всякая систематичность ушла из его жизни. Он вообще махнул рукой на свой жизненный распорядок. Читал, но без разбору. Когда-то он гордился своим физическим состоянием, способностью ограничивать число выкуриваемых за день сигарет, соблюдать режим — все это ушло, и, в общем-то, без сожалений.