За милых дам
Шрифт:
Самовольцев очнулся в полнейшей темноте. Глаза были заклеены скотчем… Рот тоже. Запястья в наручниках. Разбитый затылок саднило…
Он чувствовал, что лежит на кафельном полу… Очевидно, это была ванная комната. Слышался звук капающей воды. Понятно было, что его «отключили», перевезли из офиса в какую-то квартиру. Очевидно, в багажнике машины… Он — заложник.
«Кто прислал ребят? — превозмогая боль, думал он. — Случайный рэкет каких-то дилетантов, заприметивших богатый офис и решивших разжиться? На дилетантов они не похожи… Все четко
За дверью ванной комнаты послышались мужские голоса.
— Ну давайте… давайте его, голубчика, сюда! — различил Самовольцев среди них удивительно добродушный, явно старческий…
— Да скоренько, мальчики, скоренько. Времени у меня, ребятки, нет… Совсем нет. Тороплюсь…
Дверь ванной резко открыли. Самовольцева выволокли, потащили по коридору. Острая боль — и с глаз содрали полоску скотча.
Какое-то время он не мог открыть глаза от боли и яркого света… Наконец с трудом разлепил саднящие веки… На кожаном диване в хорошо меблированной комнате перед ним сидел милый, добродушного вида толстячок. Он вспомнил, что уже однажды видел его… как-то под Новый год в ресторане…
За одним из ближних к эстраде столиков он заметил тогда одного из своих знакомых, который просто ужом вился вокруг этого «пончика»… что-то то и дело шептал ему на ухо, мило улыбался, хватал за локоть.
— Какой забавный! — заметил Максим, когда этот приятель подошел наконец и к его столу. И Самовольцев указал глазами на толстячка. — Правда, похож на Винни-Пуха? Точнее, на Леонова — Винни-Пуха…
Приятель хмыкнул:
— Голубок ты наш наивный, у этого Винни-Пуха три судимости.
— Вот как… И что же, ты с ним в хороших отношениях?..
— Таким людям в анкеты не заглядывают, — нравоучительно пояснил ему приятель.
Теперь этот Винни-Пух сидел перед ним на диване…
— Максим Николаевич! Голубчик ты мой драгоценный! Ты уж извини старика… Что вот так… без уведомления… без предупреждения — привезли тебя сюда без спросу… — Старик хохотнул. — Потолковать надо о делах наших общих… Уж извини, явились к тебе без звонка. Не хватает мне и моим ребяткам, понимаешь, политесу, манер. Не хватает грамотешки… Не то что вам, образованным, новому поколению, выбравшему, понимаешь, пепси…
Старик балагурил, улыбался.
Но Самовольцева поразили его холодные безжизненные глаза… В них не было и тени улыбки, игравшей на его губах. Самовольцеву показалось, что эти глаза не знают пощады и жалости… На секунду он подумал о том, что ему вовсе не хотелось бы хоть в чем-то провиниться перед обладателем этих глаз.
Но, видимо, он провинился…
— Что ж вы, Максим Николаевич, — укоризненно покачал головой толстяк. — Воспитанный, образованный человек, а такими штуками промышляете: обманываете партнеров по честному бизнесу! Они-то думали, вот молодой человек из хорошей семьи… Доверились… глупцы. Доверили денежки, и немалые. Вот, думают, человек щепетильный в денежных вопросах. А вы…
«Доверились! —
Видно, не убедил… Терпение лопнуло, и они обратились к Кваснову… Хоть бы пригрозили, предупредили для порядка… Он бы подумал…
Да любой, кто хоть чуть-чуть знает «стиль» работы Кваснова и его «ребят», тысячу раз подумает, прежде чем обмануть его клиентов хоть на копейку! Только сумасшедший мог отважиться на подобное…
— Однако я совершенно не понимаю, о чем вы толкуете, Кваснов?..
— Ну, ну… Только не надо изображать «неподдельное изумление», молодой человек… Здесь такие вещи не проходят, — предупредил его дальнейшие удивленные вопросы Винни-Пух.
«Вот это и случилось… Вот это случилось и со мной…» — обреченно подумал Самовольцев.
— И все-таки, Федор Егорович, объясните, как вы дело представляете? Убить вы меня всегда успеете, а не мешало бы разобраться.
— Как?! Как я представляю дело?! — Толстяк поднялся из кресла. И Самовольцев наконец увидел на его дотоле столь добродушном, улыбчивом лице ярость.
— Да у тебя, сопляк ты этакий, на счетах копейки остались! Ты куда деньги дел? Молчишь?!
Самовольцев чувствовал себя так, как будто в этот момент у его ног разверзлась бездна.
«Все знает! Вот так старик… все проведал, полностью в курсе…»
— Телефон ему дайте… — бросил толстяк одному из своих подручных.
В ту же секунду кто-то вложил в ладонь Максима телефонную трубку.
— Звони кому хочешь… делай что хочешь… Сроку тебе… в общем, ждать долго не буду… Чтоб деньги, все до копейки, вот тут были… — Кваснов показал свой пухлый старческий кулак. — Понял, все! И быстро!
— Да что ж я смогу?! По телефону-то… Мне самому надо. — Где-то в глубине души у Самовольцева вдруг забрезжила надежда: — Ей-богу, отдам, все отдам! Вы только отпустите меня ненадолго. Я отдам!
Они не спускали с него глаз… За всеми его передвижениями по городу следили несколько машин. Его пасли, не выпуская из поля зрения ни на минуту…
Однако Самовольцеву все-таки удалось выскользнуть… Как? В этом он не решился бы признаться никому на свете… И даже наедине с самим собой, без свидетелей вспоминать не любил… Но выскользнул…
Однако основной его капитал, обращенный в драгоценности и наличность, остался в России. Правда, тот, кому он был доверен и кого Максим с нетерпением поджидал все последнее время, не вызывал у Максима недоверия… Он доверял этому человеку больше, чем самому себе. Гораздо больше, ибо самому себе он не верил ни на грош. Во всяком случае, кроме этого с нетерпением ожидаемого человека, положиться Самовольцеву было больше не на кого. Этим человеком была его секретарь и возлюбленная Маргарита Ревич.