За туманной рекой
Шрифт:
Женщины уже нигде не было видно. Люди долго не ждали.
Лара бессильно наблюдала за тем, как один за другим, взмахнув руками, они камнем прыгали вниз, исчезая в серебряных волнах.
Лара зажмурилась, сдерживая подступающие слезы.
Теплоход полз дальше, оставляя позади больницу и Обуховский мост.
Лара
Обычно все времена года для нее походили одно на другое, но это лето вырвало из привычного жизненного ритма.
Позади остались школьные
А дальше? Институт? Новая жизнь?
Так хотелось взять все в свои руки и распоряжаться судьбой по собственному усмотрению.
По вечерам Гарпия, вернувшись с работы злая и раздраженная, принималась за свое любимое занятие и отчитывала Лару за недостаточно вымытые полы или клочки пыли за кроватью. Она могла взять тарелку, недовольно скрести по ней острым ногтем, а потом демонстративно протереть ее кухонным полотенцем, показывая, как нужно держать вещи в чистоте.
– Здоровая девица, – цедила Гарпия, и ее двойной подбородок принимался колыхаться. – До сих пор не научилась элементарным вещам! Ты никому не будешь нужна такая, уж поверь мне. Ходишь, угрюмая, в черных страшных тряпках. Ты не похожа на нормальную девушку! Удивительно, как еще сдала экзамены! Попортила ты нам кровушки. Я уж устала у директора появляться. Стыдоба!
Лара слушала такие разговоры рассеянно. Она всегда была виновата в глазах не только Гарпии, но и почти половины учителей, и даже не пыталась оспорить это. Так было гораздо проще: сделать вид, что согласна, если только ее не начинали расспрашивать подробно, на что она вообще рассчитывает и как намерена жить дальше.
– Молчишь? – голос Гарпии становился все выше. – Я работаю, содержу тебя, милочка, терплю твои выходки, твое идиотское поведение. Скажи спасибо, что ты – дочь моей сестры, иначе я бы сдала тебя в приют еще в детстве. Я заботилась о тебе, любила, как родную, пока ты оставалась такой неблагодарной. Ты ни разу не сказала мне спасибо за те долгие годы, что я потратила на тебя!
Гарпия никогда не забывала напомнить о том, что если бы она не была ее родственницей, то Лара бы сейчас прозябала в грязном общежитии и влачила жалкое существование.
– Да, тетя, – кивала девушка, думая совершенно о другом.
Обычно грозные нарисованные брови Гарпии хмурились еще больше. Она перебирала возможные варианты воспитательного воздействия, и отчитав Лару до полного своего изнеможения, отправляла ее с глаз долой, со словами:
– Из-за тебя опять давление поднялось…
Потом ложилась на диван, и под звуки бразильского сериала деланно вздыхала.
Лара без возражений перемывала посуду, приносила Гарпии чай с ее любимым малиновым джемом, и отправлялась, наконец, к себе. Она знала, что за бразильским сериалом та непременно уснет.
Больше ее никто не мог потревожить. Из живых.
Она почти примирилась с тем, что в любое время из любого темного угла могли показаться черные тени. Да что там, они возникали
– Поговорим? Поговорим? – настойчиво твердили они, обступая Лару.
– Мне одиноко, – хныкала тень.
– А мне страшно! – ныла другая.
– Она будет говорить со мной! – и Лару обдавало ледяным холодом, когда в комнате возникал ОН, и тени помельче жались в угол.
Угольщик.
У него не было лица, но Лара все равно чувствовала его пристальный колючий взгляд. Она назвала его так, потому что он был похож на огромный обгоревший кусок угля.
Лара часто наблюдала, как Гарпия в их деревенском доме разжигает печь дровами и углем, а потом на следующий день выгребает золу. Когда он двигался – с него осыпался похожий на эту золу плотный пепел, слоистым слоем укрывавший его бесформенное тело.
Когда Угольщик испытывал ярость, сквозь черно-серые слои пепла просвечивали трещины, горящие жарким пламенем изнутри.
Он мог молча обхватить ее, не слушая ее возражений, и гортанно рычать у нее над ухом, словно огромный зверь, если был недоволен. Он подпитывался ею, как мерзкий древний вампир, и она не могла ничего поделать с этим.
Сначала, когда она была помладше, он не трогал ее, только наблюдал, принимал разные обличья, пугал ее, возникая позади нее в темной комнате или преследуя в школьных классах.
После его появления у Лары могли появляться синяки на теле, особенно, если он был разгневан. Если Лара отказывалась говорить с ним, ОН мог что-нибудь разбить и тогда ей влетало от Гарпии. Иногда она просыпалась от прикосновений, а наутро ее густые, красивые волосы были связаны в жуткий колтун, который невозможно было распутать, и приходилось вырезать несколько прядей.
Однажды волосы оказались так сильно спутаны, что Ларе все же пришлось обрезать волосы почти под корень. Пока парикмахер изумлялся тому, как такое вообще возможно было сотворить с волосами, по щекам девушки катились медленные капли.
Ее новая прическа вызвала у одноклассников бурю эмоций, от сдавленного хихиканья до язвительных замечаний. Не удержалась и математичка. Ее явно обрадовало, что Лара лишилась длинных и красивых волос, так как сама не могла похвастаться ими и всегда носила маленький пучок на затылке.
– Велегорская как обычно попыталась выделиться, – поджав губы, выдавила она. – Лучше бы она пыталась выделиться на уроках и не дерзила людям, которые желают ей добра. Вот увидите, такое поведение к хорошему не приведет. Не приведи бог, еще услышим о ней в сводке криминальной хроники.
Как-то на перемене, незадолго до экзаменов, Лара сидела одна на подоконнике. Проходящие мимо бросали на нее удивленные или насмешливые взгляды, но она смотрела сквозь людей.
– Да, Велегорская, – раздался знакомый голос, от которого она вздрогнула, и на подоконник рядом с ней запрыгнул Семенов. – Умеешь ты привлечь внимание. Ты это специально? Такой протест против системы?