За закрытыми дверями. Вы бы мне поверили?
Шрифт:
И вот, утро двадцать третьего числа. Утро, часов девять, мы приехали домой. "Она ещё спит, и наверняка, не помнит точно дату возвращения, да и сегодня у меня не много сил на прогулки", - так думала я всё утро. И день. И вечер. Кажется, она куда-то уезжала на пару дней. Ладно. На следующий день она написала. Немного болтовни и кульминация: "Мы должны встретиться!".
Господи. Я сейчас задохнусь.
"Конечно", - ответ. "А скалы?". Я написала, что больше не настроена в ближайшее время соприкасаться со скалами, палатками и тому подобным. "Ну ладно". "Тогда завтра?", - спросила я после относительно продолжительной паузы. "Я только у мамы спрошу...", - собственно, я поняла, что мы не встретимся, ещё когда она "замолкла". Попытала надежду. До вечера я не писала ей больше. Вечером спросила. "Меня тащат на дачу...". Меня просто резануло. До среды (до двадцать седьмого). Я едва ли не заплакала. Она написала вечером двадцать шестого, сообщила о приезде. Я нашла в себе силы ответить лишь к середине слудующего дня. И ещё два дня молчания после трёх фраз. Я ей звонила по вечерам - только к этому времени моё отчаянье и желание всё же поговорить и встретиться пересиливало все остальные мысли и гордость в том числе. Она ни разу не ответила.
Пока мы молчали я ходила с трубкой по квартире, провожая родителей (они тоже уезжали на дачу). И мама: "Может пригласишь Таню к себе, пока мы уедем?". Именно этого я и хотела, чуть улыбнувшись я с ехидцей ответила, так чтобы было слышно на том конце, что мы ещё говорим.
После всего этого я осталась совершенно одна. Смотрела каую-то чепуху и ела заказанную пиццу в одиночестве, постоянно пробиваемая слезами. Кое-как проползли дни. Я ждала с самого утра в воскресение (я, кажется, почти не спала). Я ждала утром. Ждала днём. Ждала до двух. Ждала до четырёх. Дождала до половины шестого. Нет. Не приехала. Я написала ей: "Время вышло". Я уже знала, что она не приедет, когда около двух вернулись родители. Я знала, что она не приедет, когда в последний день лета дети в четыре часа густо шастали по детсткой площадке. Я знала, что она не приедет, когда ужинала в шесть часов. Но было так гнусно. Я не могу столько выносить от одного человека. Я не могу. Не хоучу - без неё. Если наша дружба пропадёт, растает, для меня это будет подобно полнеёшему стиранию без возможности возвращения более двенадцати лет жизни. Просто одним махом. Всё, что во мне есть так или иначе связано даже не просто с ней, а именно с нами.
Уже совсем вечером - около десяти - она ответила: "Прости, я думала, что успею".
"Ага, дней десять ты именно так и думала", - впервые по-настоящему не сдержалась я.
"Из этих дней 10 меня не было в городе дней 7", - сухо ответила она.
"Кто хочет - ищет возможности, кто не хочет - ищет причины. Ты ведь не на луне была, правда?".
"Да, не на луне".
"Чего ж ты первое проигнорировала".
"Не знаю, что ответить".
"Ясненько".
Вот так. "Не знаю, что ответить". Меня это просто добило. Даже отрицать не стала. Даже отрицать. Господи! Да что это за х**ня такая? Сколько можно уже! Я не справляюсь, я больше не хочу. Сколько можно боли причинять? Я не сильная, не сильная, не сильная! Какая тут "сила", если любое воспоминание сразу пробуждает слёзы, если я пишу это и рыдаю, потому что не хватает сил, потому что больно это вспоминать. Потому что мерзко думать, что я могу это прекратить в любой день - нет, не разорвать до конца, напротив, - поправить. Позвонить и просто поболтать. И всё бы было хорошо. Если бы у меня в такой же ситуации попросили бы совета, я бы именно это и подсказала бы - поговорить. Я бы и сама так сделала. Если бы не делала так уже несколько раз, а потом вновь получала ещё более хлёсткий удар. Да я не поверю, что для неё это всё тоже ничего не стоит, не могу в это верить. Но август прошёл, закончился. "Время вышло". Для меня было так важно увидеть её именно до конца лета. Что мне делать? Как? Я не хочу, чтобы потом тоже было больно, тем более, чтобы потом было ещё хуже.
Она поняла бы, наверное, только если бы я выбросилась из окна. Просто покалечила бы себя. Хотя нет, если бы просто покалечила, наверное, не сработало бы. Она несколько лет назад взяла с меня обещание, что я больше никогда не буду делать на запястьях надписи ножами и ножницами. Да я и не собираюсь, тогда мода была такая. Знаете, что тогда среди сплошной полосы (двадцать на три сантиметров) царапин было написано? Там было выцарапано: "Best Friend". Это было именно из-за неё. Она тогда ещё опоздала, хотя я пришла по её просьбе - чтобы дойти с ней до парикмахерши. Она опоздала минут на десять-пятнадцать, потому что сидела у какой-то девчонки. Мы шли по переходу (вдвоём) и я задрала рукав куртки, показывая царапины. Я помню, как я это сделала, помню, как изменилось её лицо. Помню, как она просила больше никогда не делать этих надписей (хотя она не смогла прочесть написанное). Даже после этого она иногда припоминала мне: "Только не начни опять...". Сейчас это не сработает. Да и за то время, которое мы не видимся, всё пройдёт, и шрамов у меня слишком много и сама по себе я точно больше не собираюсь творить такую бессмыслицу. Это, кажется, единственное, что во мне осталось "сильного".
В лицее, в напряжённой обстановке сложной учёбы, при больших нагрузках, я не думаю об этом. Там, с друзьями, я не думаю об этом. Приходя домой, я не думаю об этом - надо сделать домашние задания, надо прочесть то, выписать сё, поставить будильники, придумать упражнения на утро, выбрать, что надеть.... Я думаю о ней среди прочего, когда забираюсь на кровать. Я думаю о ней, когда слушаю песни. Я думаю о ней, когда хоть на секунду отвлекаюсь. Думаю, когда читаю фики или секреты в "Подслушано". Думаю, когда мне одиноко. Думаю, когда перечитываю переписку. Думаю каждый раз, когда звонит телефон. Каждый раз, когда приходят сообщения. Каждый раз, когда боль закрадывается в сознание. Когда просыпаются судороги. Когда не могут высохнуть слёзы. Думаю постоянно.
Всё, иду думать об этом всём. О ней, о том, что буду писать здесь в следующий раз, о том, когда она всё-таки позвонит или хотя бы напишет, или первой как абсолютно всегда буду я. Как будем молчать. Знаете, у меня идея - встретившись с ней, поговорить с завязанными глазами. Я позже объясню почему, но мне это кажется весьма неплохой идеей. Вопрос в том, как ненавязчиво её воплотить. Буду вспоминать об Андрее. Думать... Но уже в постели, ведь теперь я слежу за режимом. Не по настоянию врачей, не из-за того, что родители начали за этим следить, а потому что за этим режимом скрывается бесстрастность. Я могу не думать о ней. Но вот здесь писать тогда тоже не получается, поэтому сегодня я решила всё-таки немного нарушить режим. Совсем немного, потому что даже сейчас по прошествии сорока минут с вами, всего половина одиннадцатого. Я ложусь чуть раньше, но это довольно неплохо. В общем, если у вас депрессия, живите по режиму. Ах да, у меня же не депрессия, прошу прощения за глупость. В общем, если у вас есть ебанутые друзья, причиняющие вам боль, а ещё есть то, что занимает много времени, живите по режиму. Спокойной ночи.
Опять нарушаю режим. Сегодня ни истерик, ничего подобного. Я уж было хотела всю ночь не спать, потом передумала и решила отправиться в кроватку, но в итоге я вновь здесь. Что произошло за это время? Я вновь осознала, что у меня есть друзья. Пару лет назад я считала другом лишь Таню, последние года два - ещё троих. С ними хорошо и комфортно, с ними тоже можно улыбаться и быть собой. С ними я не думаю о Тане, благодаря им можно даже стараться не думать о ней и не только во время непосредственного общения. Но её всё равно не хватает.
Сегодня не было истерик, рыданий, всхлипов, алкоголя. Просто навалилась усталость от...нехватки её. Настроение апатично-грустное. Но так хочется напомнить о себе, просто поговорить. Хоть Насти и Маша являются моими друзьями, они конечно ни в какое сравнение не идут с тем, что для меня значит Таня. Таня - часть жизни, больше, чем друг, сестра, родной человек. Кажется, что меня без неё не существует, вырежи её из моей жизни - и всё рассыпится, распадётся, потому что она - связующее во всём этом бардаке моей жизни, моих историй, нашей памяти. Я не могу говорить ни с кем из этой тройки именно потому, что нас в итоге целых четыре человека. Каждый смотрит по-своему, у каждого меньше или больше интереса, каждый может обсудить другого с другим, всё делится на четверых, хотя у нас всех есть что-то, что мы делим только на двоих, или, по-крайней мере, не на всех - разные мелочи. Я не могу никому из них рассказать о той же ситуации с Таней, потому что тогда надо этим поделиться со всеми, а та же Настя не поймёт. Уже нарушение, уже всё не так. Хотя второй Насти я бы рассказала, она бы уж выслушала, посочувствовала - пожалуй, это единственное, что в ней по-настоящему уникально среди нас четверых. Она умеет слушать и проявлять сочувствие. Как я поняла благодаря Тане, иногда людям очень недостаёт того, с кем можно поделиться просто так. Просто в словах.
Всё наше с Таней странное. Многие лучшие друзья ходят вместе в школу, на занятия, туда, сюда, а мы с пяти лет имеем что-то другое. Мы иногда говорили об этом и пришли к выводу, что так даже...интереснее. Волнителнее. Каждая встреча - особенная. Я даже представить не могу, как бы сложились наши жизни, если бы мы постоянно имели возможность быть вместе. Если бы жили по-прежнему в соседних домах. Тогда каждая непроведённая вместе минута оказывалась бы занозой в этих отношениях. Почему ты не пришла? Где ты была? А так. Так мы просто месяцами теперь не общаемся. Буду ждать до каникул, если смогу, дождусь своего дня рождения. Не знаю, как мы восстановим всё, что успеем погубить несколькими месяцами молчания, но я себе самой клянусь, что разрушиться нашему миру не дам. Я никогда ничего не обещаю - даже мелочей - поэтому все мои обещания, а клятвы тем более, я исполняю, если дала их. Я обещаю. Всё будет хорошо. Главное не засохнуть и не замёрзнуть вновь. Года два назад я была просто ледяной статуей, холодной куклой. Если бы кто-то из сверстников увидел меня, он бы не узнал. При чужих людях я вытягивалась, выпрямлялась, тон становился ровным и холодным, взгляд - высокомерным, походка - горделивой. Мне собственно никто не был нужен, потому что запасы тепла я тратила на общение с ней, и мне было хорошо и уютно жить в таких отношениях с окружающим миром.
Может, наше необщение даже помогло мне в чём-то: пришлось находить источники радости и тепла в чём-то ещё, в превую очередь в себе и других близких людях. Я часто срываюсь, но всё же в последнее время отношения с мамой получше, такими темпами, мы сможем, наверное, вернуть полное взаимопонимание и доверие. Хотя.... Не знаю, посмотрим.
Я почти не пью. Ну, то есть как. Я отлила себе грамм двести коньяка (а не надо сообщать дочери-алкоголичке, что у тебя есть тайник: включив воображение, или, грубо говоря, облазив все возможные места, я нашла коньяк в том же месте, где сама в последний год припрятываю запасы - в шкафу с одеждой). В воскресенье отправилась гулять в чёрных одеждах (облигающие брюки и такая же кофта с прозрачными длинными рукавами, кожаными вставками и цепями), на каблуках, с крестом на шее, с серебряными кольцами, аккуратными серёжками и тёмно подведёнными глазами. На меня смотрели странно или с интересом. Особенно, когда я спокойно, с доброй улыбкой попивала детское молоко, выходя из метро на Невский. Ну, Питер знаменит странной интеллигенцией. А перед самой прогулкой выпила коньячка, закусила успокоительным (не сразу, конечно) и в более-менее спокойном настрое пошла. Купила билеты на концерт, отправилась в прогулку за китайской едой, по пути пыталась вновь позвонить Андрею, но номер по прежнему молчит, видимо, "новый владелец" игнорит старые контакты. Думаю, может его задолбать, чтобы он дал мне какой-нибудь другой номер, хоть друга какого-нибудь, хоть домашний с карты, чтобы я уж вышла на брата. От этого настроение упало, стояла минут десять на набережной и смотрела в воду. Пробудили от забвения туристы на катерах, пришлось очнуться, чтобы народ не пугать серым видом. Пока дошла, прошла мимо улиц на пять и вернулась всё-таки к кафе, ноги стёрла так, что думала, что до дома живой не дойду. Доползу, может, но не дойду. Отдыхала с Обломовым в ожидании еды, и ко мне подсадили музыкантика. Ушла, походочка, всё как надо, только вот больно до жути. Простите, режим бреет своё - мозг, кажется, уже спит. Допишу и пойду. Да... Вот уж мне было бы странно встретить кого-то знакомого. ТАКОЙ меня не знает никто. Вообще никто. Ни мама, ни Таня. Я такая только с собой. Ну, домой я всё-таки дошла, так что конец истории без сюжета и смысла хороший. И вновь: спокойной ночи, приятных мне снов, поскольку я не знаю, собираетесь ли спать вы. До новых встреч. Пожелайте мне, пожалуйста, сквозь время, чтобы она позвонила, ладно?