Заарин
Шрифт:
— Юра, ты предлагаешь нам со Стасом не верить своим глазам, потому что все, что мы увидим, может оказаться мороком? — спросил сбитый с толку Артем. — Чему тогда верить?
— Погоди, я передам трубку Степану Юрьевичу, — сказал старший брат. — Я и сам ни черта не понимаю.
Вскоре с парнем говорил уже «аномальщик».
— Артем, скорее всего, у вас тоже случится мнимый пожар, — порадовал он.
— Почему вы так считаете?
— В Новоленино все прошло без сучка и задоринки, так зачем изобретать велосипед? Думаю, новоленинский сценарий повторится полностью.
— Как отличить настоящий пожар
— В Хандабае реализовалось проклятие конкретного места, ничто живое и не должно было пострадать, — пояснил Есько. — Здесь все по-другому. Несуществующий огонь будет жечь точно так же, как настоящий. В каком-то смысле он и есть настоящий, если верить в него.
— А погасить его можно? Скажем, водой, песком или из огнетушителя?
— Вряд ли.
— Тогда что нам делать?
— Не верить глазам своим! — торжественно объявил Есько.
Но продекларировать несложно, а вот выполнить…
— Не понимаю, — после паузы сказал растерянный Артем. — Как мы сможем защитить кого-то, если и сами не ориентируемся в ситуации?
«Аномальщик» ответил тоже после паузы, но голосу его уверенности явно недоставало.
— Попробуйте отыскать в себе или во внешнем мире, все равно где, нечто сверхреальное, и с его высоты сделается различимо, морок перед тобой или нет.
— В каком смысле «сверхреальное»? — уточнил Артем.
— Вечное, незыблемое, то, что было, есть и пребудет во веки веков.
Артему захотелось сказать «аминь», но он сдержался и в это же самое мгновений понял, как им со Стасом следует поступить.
— Степан Юрьевич, вы сказали, что камеры слежения не фиксировали новоленинский пожар. Значит, видеокамера будет нашими глазами!
— Не знаю. Вы вполне можете увидеть псевдопожар и на камере, и на экране монитора. Воздействие пойдет на ваш мозг, вот где проблема. Защищать надобно голову, а потому все-таки надежней — вечное и незыблемое и ныне, и присно, и во веки веков…
Артему снова захотелось сказать «аминь», но он снова сдержался. Впрочем, он все равно произнес это слово, когда, попрощавшись с Есько, пересказал разговор Стасу.
— Ну и как нам понимать эти «во веки веков»? — выслушав друга, спросил Стас, но тут же, расхохотавшись, выпалил: — Я знаю, что нам делать!
— Что?
— Молиться! Что еще незыблемого и вечного есть в этом переменчивом, лживом мире? Только Бог!
— Ты верующий? — спросил Артем.
Он был удивлен. Впрочем, все эти декларации на деле могли оказаться неуместной бравадой, хохмой, что, кстати, вполне в стиле его друга.
Но прошла минута, а Стас не отвечал.
— Так верующий ты или нет? Чего молчишь?
Стас заговорил:
— Помнишь у Достоевского в «Братьях Карамазовых»: «Если Бога нет, все можно…»
Говорил он негромко, без характерного для него ерничества. Жаль, Артем в темноте не мог видеть его лица, впрочем, он представлял, каково оно. Серьезного Стаса он видел. Нечасто, но видел.
— Так вот, я уверен, что Бог есть и можно не все, — продолжал Стас. — В отсутствие Всевышнего вся наша жизнь, да и вообще существование Земли и Вселенной теряет смысл. Их больше некому было создать.
— Тебя не
— Примерно так все и было. Бесконечно малая точка, из которой возникла Вселенная, и есть Бог.
— Очередное доказательство существования Бога методом от противного, — прокомментировал Артем. — Это все мозги, дружище, и не более того.
— Да, — согласился Стас, — мозги — штука ненадежная, кипящий котел сомнений и противоречий. Головой не уверовать, только сердцем. Когда входишь в храм, читаешь Евангелие, просто смотришь на закат, всем своим существом ощущаешь Его присутствие. И — светло и радостно на душе…
— Счастливый ты, — с завистью проговорил Артем, — а у меня дальше мозгов не движется. Я бы хотел уверовать, понимаю, что жить стало бы легче, появилась бы прочная опора под ногами, но — не могу. Так и бреду по жизни, как по болоту, перепрыгиваю с кочки на кочку… Не я один такой, с отцом говорил — то же самое… Хочешь стихотворение? Оно, правда, не мое, какого-то сибирского поэта, я не запомнил, к сожалению, его имени…
Не дожидаясь согласия, Артем продекламировал:
Исповедуемся попутчицам, в лучшем случае пьяным друзьям, второпях, на бегу, как получится, обходя стороною Храм. Я не верю в Тебя, не верю я, но срывается с губ сухих: помоги моему неверию, помоги! Но Тебя, прости, не восславлю я за случайную радость дышать. Не дотянется до православия исковерканная душа. Двери храма, я знаю, не заперты, но дозволь мне в свой срок умереть на заплеванной пыльной паперти, у дверей.— Хочешь, я тебя молитвам научу? — шепотом спросил Стас.
— Не стоит, со мной это не пройдет, — ответил Артем, — но, кажется, я знаю, что поможет именно мне…
— Тихо, у нас гости!
Стас встал с ящика, на котором сидел, и по пояс высунулся из окна. Подошел Артем с заряженным арбалетом в руках.
— Что там? Или кто?.. Ты мне весь вид заслонил, сын стекольщика. — Он хлопнул друга ладонью по спине. — Отлезь! Как говаривал Шариков с собачьим сердцем…
За дурацкими шуточками Артем пытался скрыть волнение, даже страх. Вот оно, кажется, началось. Что-то будет? Доживут ли они до утра?
Стас вернулся на место.
— Давай, ты из арбалета стреляй, а то ружье — это слишком громко. Вдруг ложная тревога, а мы всех перебудим… Убьет меня отец…
Артем наконец получил возможность увидеть то, что встревожило его друга. Ничего особенного. На дороге за воротами, освещенная тусклым светом фонаря, стояла обыкновенная собака, довольно крупная, размером с овчарку. Впрочем, она смотрела на него, так Артему показалось, да и назвав ее обыкновенной, он явно погорячился.